Отец бактериологического оружия

В прошлом году исполнилось бы сто лет выдающемуся эпидемиологу и иммунологу, академику АМН СССР Петру Николаевичу Бургасову. Человек уникальной судьбы, он оставался последним из ныне живущих учёных, кто занимался исследованиями бактериологического оружия в СССР. О таких обычно говорят: он слишком много знал. А знал и повидал на своём веку Пётр Николаевич действительно немало. В начале 1950-х его непосредственным начальником был Лаврентий Берия, лично курировавший их секретную спецгруппу. В течение 21 года – с 1965 по 1986 год, на которые и пришлись вспышки холеры Эль-Тор в Астрахани, Ростове-на-Дону и Одессе, сверд-ловская эпидемия сибирской язвы и несколько других «засекреченных» трагедий, – генерал Бургасов был главным государственным санитарным врачом Советского Союза.
Незадолго до смерти военный медик издал книгу «Я верил…» тиражом всего тысячу экземпляров и дал интервью журналисту «Совершенно секретно» Андрею Колобаеву, где откровенно рассказал «о времени и о себе», открыл многие тайны ХХ века, заодно предупредив человечество о грядущих угрозах. Ровно десять лет как академика не стало, а его откровения не теряют актуальности до сих пор.

Пётр Николаевич стал медиком случайно, как он сам выражался, «благодаря полукриминальной истории с подделанной метрикой». Родился он в кузнице советского оружия – Туле. После семилетки закончил местное ФЗУ с самым высоким – седьмым – слесарным разрядом и сразу был назначен бригадиром. Делали охотничьи ружья. Когда встал вопрос о повышении квалификации, они с приятелем, недолго думая, отнесли свои документы на четвёртый курс рабфака Индустриального института. Пришли сдавать экзамены, а им говорят: «Пятнадцатого года рождения? Не проходите по возрасту, приходите на будущий год». Что делать? Целый год терять жалко. И тогда парни пошли на хитрость: капнули уксусную эссенцию в свои метрики, вместо «пят» написали «четыр», то есть на год стали «старше». Но поскольку в приёмной индустриального их уже знали, оставался единственный вариант – рабфак Второго медицинского института. Сдали все экзамены на пятёрки и поступили.
После окончания рабфака Бургасов поступил на врачебно-физкультурный факультет Московского мединститута, который закончил в 1938 году с отличием. Но и дальше жизнь продолжала преподносить сюрпризы, испытывать на прочность. В Туле арестовали его брата. Как только об этом стало известно, молодому медику завернули заявление о приёме в партию, отказались брать на работу, стало жить не на что. Вдруг вызывают в ЦК КПСС. Он приехал, заполнил анкету – пять строчек биографии. В конце приписал: «Арестован брат». В ответ услышал: «А мы это знаем. Тем не менее, предлагаем вам, товарищ Бургасов, поступить в аспирантуру».
«А я, честно говоря, вообще никогда не думал об аспирантуре, – рассказывал Пётр Николаевич. – Был готов поехать врачом в любую глубинку – на Колыму, на Камчатку, к черту на кулички… Спрашиваю: «А по какой специальности?» – «По микробиологии». Я засмеялся: «Что вы! Ещё по хирургии, куда ни шло». В ответ начальник отдела кадров ЦК Трапезников говорит: «У вас по микробиологии пятёрка стоит. А заведующий кафедрой Кричевский, который ставил вам эту оценку, арестован. Если завтра всех будут арестовывать и не будут никого готовить, кто будет двигать вперёд советскую микробиологию?!» И добавляет: «Напрасно вы упорствуете, в ЦК этот вопрос уже решён положительно».
Так Бургасов стал аспирантом Всесоюзного института экспериментальной медицины имени Горького, попал в отдел так называемых особо опасных инфекций – чумы, холеры, оспы. Едва успел закончить аспирантуру, началась Финская кампания. Бургасова вызвали в райком. «Знаем, что вы спортсмен. Сформирован 72-й отдельный лыжный комсомольско-добровольческий батальон, и там нет врача. Вы согласны?» «Согласен».
Позже генерал вспоминал: «1940 год. Заканчивается финская, выходит постановление за подписью Сталина: всех добровольцев отпустить по домам. А меня аттестовали, повесили «шпалу» военврача третьего ранга и отправили в полк начальником санитарной службы. Куда я только не писал, даже в ЦК, мне отвечают: «Вы ещё нужны в армии!» Помню, мы стоим под Псковом, озёра кругом, рыбалка… Иду однажды с рыбалки мимо почты и думаю: дай-ка в Москву теле-грамму дам. Беру бланк, пишу: «Москва. Кремль. Сталину. Меня в нарушение вашего постановления держат в полку. Прошу вашего решения». Начальник почты ни в какую, перепугался насмерть: «Ты что – сумасшедший?» Еле я его уговорил… Самое удивительное, что через одиннадцать дней на имя командира приходит телеграмма: «Немедленно освободить товарища Бургасова от занимаемой должности. Доложить причины задержки добровольца». Подпись: «Сталин».

Во время Великой Отечественной 26-летнего Петра Бургасова назначили главным эпидемиологом 59-й армии Волховского фронта. По его словам, во время войны массовых эпидемий не было. В первую очередь, благодаря прививкам. Больше всего боялись, что немцы будут использовать в военных целях возбудитель чумы и усиленно к этому готовились: на всякий случай прививали армию противочумной вакциной. Но, к счастью, худшие опасения не оправдались.
Чуть позже, когда учёный стал заниматься бактериологическим оружием по существу, выяснилось, что возбудитель чумы использовать как оружие вообще очень трудно – он слишком чувствителен к внешней среде.
Пётр Бургасов вспоминал о фронтовых буднях: «Эпидемия» на фронте была одна – высокая смертность, она косила посильнее любой чумы. Из нескольких только что прибывших на фронт дивизий через три дня боёв оставалась лишь треть личного состава. Поэтому если какая-то зараза-инфекция и заносилась, она просто не успевала распространиться. А знаете, что было самое страшное на войне с точки зрения медицины? Не поверите! Вши! Я никогда не знал особенности этого паразита (к слову – он основной источник распространения сыпного тифа!). Оказывается, стоит выписавшемуся из госпиталя, вымытому, одетому во все чистое обмундирование бойцу сесть в вагон поезда, в котором едут не мывшиеся неделями солдаты, через час все вошки вагона соберутся на нём и только на нём. Это невероятный паразит! Он мгновенно покидает больного или грязного человека и переползает на чистого и здорового. Вот представьте: приходит эшелон, всё грязное бельё сваливают в один угол, а в метрах пяти складывают чистое бельё из прачечной. Стоит вам через час пройти между этими двумя точками, вши аж хрустят под ногами – они с грязного бельё перебегают на всё чистое. Как они чувствуют?! Потрясающе! Так что когда меня спрашивают, как я стал эпидемиологом, я всегда отвечаю: «Вошь меня сделала!» Я во время войны стал бороться со вшивостью и, видимо, добился больших успехов».

В июне 1946-го в жизни Петра Николаевича случился ещё один примечательный эпизод, на этот раз не имеющий отношения к науке, о котором мало кто знает. Отдыхая на подмосковной речке Клязьме, он вдруг услышал дикий крик о помощи. Не раздумывая бросился спасать и вытащил из воды человека, который уже пошёл ко дну. Сам чуть не утонул…
Вот как он это описывал в своей книге: «С превеликим трудом я его вытащил на берег, положил на живот, из него пошла вода… И тут спускаются с пригорка две женщины, тормошат его. Он очнулся, приговаривает: «Целуйте его, целуйте – он меня спас!» Одна из женщин говорит: «Знаете, кого вы спасли? Вы спасли будущего великого артиста!» И называет фамилию – Вицин».
…В апреле 1950 года эпидемиолога Бургасова перевели на работу в Совет Министров. Там под началом Лаврентия Берии создавалась специальная секретная группа, занимавшаяся исследованиями в области всех видов оружия массового поражения. Бургасов отвечал за бактериологическое оружие.
Учёные обобщали все разведданные материалы – над чем работает Америка, Англия… Ежемесячно Пётр Николаевич каллиграфическим почерком записывал в два красных тиснёных блокнота, какие разработки ведутся в СССР и в мире и каковы наши прогнозы. Один блокнот был у Сталина, другой – у Берии. От всех остальных информация была строжайше засекречена. «Мы фактически подчинялись Лаврентию Павловичу Берии. Я встречался с ним по три-четыре раза в неделю… Пока его не убили».
В своей книге и во всех своих последних интервью генерал Бургасов утверждал, что считает своим долгом открыть правду об убийстве Берии. Не расстреле, а именно убийстве. Как? Он не знал официальной версии? Разумеется, знал прекрасно. Она такова: 26 июня 1953 года во время совещания Совета Министров СССР Лаврентия Берию арестовала группа генералов во главе с маршалом Жуковым. 23 декабря его судили (есть стенограмма Специального судебного Присутствия Верховного суда СССР под председательством маршала И. С. Конева с «последним словом Берии»), приговорили к «высшей мере». И в тот же день в бункере штаба Московского военного округа расстреляли, а тело сожгли в печи 1-го Московского (Донского) крематория.
Пётр Николаевич подобный сценарий отрицал категорически. Значит, были на то веские основания. Какие? Во время нашего интервью он жёстко сказал: «Более 50 лет живу с ощущением, что сначала свершилось беззаконие, затем всем нам подло соврали, а факты сфальсифицировали. Ни у меня, ни у моих коллег все эти годы не было никаких сомнений, что Берию убили, причём зверски, без суда и следствия во время ареста в его особняке на Малой Никитской улице, и этому были свидетели. Правда, сейчас я, пожалуй, остался единственным свидетелем тех трагических событий. И прожив долгую, трудную и содержательную жизнь, я не могу уйти в «потусторонний мир», унеся «тайну» этого убийства».
Вот что рассказывал академик Бургасов: «26 июня 1953 года примерно в три дня у нас в отделе появился сын Лаврентия Павловича Серго и зашёл в кабинет Ванникова(Борис Львович Ванников – начальник Первого главного управления при СНК СССР, руководитель «атомного проекта». – Ред.). Помню, я удивился. Во-первых, инженер-полковник Серго Берия – он занимался ядерным оружием и космосом – раньше никогда не появлялся днём. Младший Берия и академик Курчатов (которые, как мне казалось, были неразлучными друзьями) посещали спецгруппу регулярно в час-два ночи, не раньше, а потом также исчезали – чтобы успеть на доклад к Сталину, который уезжал из Кремля ровно в три. Позже я зашёл к Ванникову, чтобы выяснить необычную ситуацию. Тот сидел мрачный, обхватив голову руками. Потом прошептал: «Случилось большое несчастье. Несколько часов назад в своей московской квартире прямо в кабинете расстрелян Лаврентий Павлович!» Оказывается, днём Берии-младшему позвонил его знакомый лётчик и сообщил: за оградой особняка на Малой Никитской стоят военные машины, а по территории ходят автоматчики. Ванников с Серго тут же поехали туда: действительно – двор полон военных. Один из офицеров рассказал, что полчаса назад из дома на носилках вынесли труп, закрытый плащ-палаткой. Пальба была такая, что все стёкла в кабинете Берия были выбиты…»
По словам генерала, в этот день 26 июня 1953 года в Москве стояла тихая солнечная погода. У Спасских ворот, при входе в Кремль, как и в корпусах, где располагались их комнаты и кабинет Берии, стояли те же часовые, которых они хорошо знали. На территории Кремля не было никаких пленумов и заседаний, не было арестов с участием маршала Жукова…
Из книги Петра Бургасова «Я верил…»: «О Берии много написано, сказано, я читал… Да, наверное, было в его, так сказать, анамнезе, что может быть недостойно человека, но я должен сказать, что расстрелять крупного государственного деятеля без суда и следствия можно только от страха перед событиями, которые угрожали многим тогда в правительстве. Я не могу поверить, что у него руки были в крови до такой степени, что требовалась немедленная расправа. Зачем понадобилось Хрущёву врать, обманывать народ и мировую общественность о якобы аресте Лаврентия Павловича, который совершали известные генералы и возглавлявший их Георгий Константинович Жуков, Маршал Советского Союза, признанный военный стратег?
Между прочим, что бы там сегодня ни писали, могу сказать о Берии только самые хорошие слова. С точки зрения порядка мы, наверное, уже никогда не достигнем того, что было при нём. Это был настолько щепетильный и аккуратный человек в решении и исполнении всяких директив, это было что-то невероятное. Это был умнейший и честнейший человек, патриот с большой буквы. Я уж не говорю о том, что именно под его руководством была создана спецгруппа, в итоге создавшая самое мощное бакоружие в мире – невероятное по своей силе».
Кстати, дело Берии самому генералу Бургасову не аукнулось чудом. «В тот же день, 26 июня 1953 года, – вспоминал Пётр Николаевич, – меня вызвал к себе управляющий делами Совета Министров Помазнев. «В каких отношениях вы находились с Берией?» «Как и вы, – отвечаю, – подчинённый». «Ну вот что, товарищ Бургасов, – сказал Помазнев. – Я вас больше не могу держать в Совете Министров». Я до сих пор уверен, что во многом благодаря той отставке и сохранил себе жизнь».+

Буквально через пару дней Бургасова назначили начальником первого отдела Седьмого управления Генштаба. А уже в декабре группа ближайших соратников Берии была расстреляна.

В Седьмом управлении Генштаба, которое занималось защитой от оружия массового поражения, Бургасов возглавил отдел бактериологии. Именно в то время нашими учёными была изобретена вакцина против оспы, которая ликвидировала эту болезнь во всём мире. Как вспоминал Пётр Николаевич, задачу создания самого мощного бактериологического оружия перед учёными никто не ставил. Но!
«Мы занимались разработкой сверх-защиты от бакоружия. А как заниматься защитой, если не знаешь, против чего?! Как сделать танковую броню неуязвимой для снарядов, если ты не знаешь возможности этого снаряда?! Допустим, прививка от оспы защищает человека в естественных условиях, когда больной чихнул, кашлянул… А если распылить этот вирус оспы – начнётся эпидемия? Нам было ясно, что без получения этого оружия, совершенного оружия именно массового поражения, мы не найдём противоядия, а значит, подвергаемся огромному риску.
Это один аспект, а второй… После того как в 1946 году Черчилль в своём докладе в Фултоне заявил, что теперь единственным врагом остаётся Советский Союз, а начальник разведуправления американец Ален Даллес добавил к этому: «Мы бросим все силы на то, чтобы одурачить и покорить самый непокорный народ в мире – русский народ», началась холодная война. Мы знали, что после войны всех японских специалистов, имущество лабораторий и всю документацию их секретного спецотряда №731, который во время Второй мировой занимался созданием бакоружия, тайно вывезли в США американцы. И этих японцев не судили, не казнили, а создали идеальные условия для продолжения исследований. (См. «Фабрика смерти отряда №731», январь 2016 г. – Ред.)
Когда у нас об этом узнали по каналам резидентуры, сразу поняли: раз вчерашние союзники пошли на это, не сообщив нам, значит, они всерьёз занимаются бактериологическими разработками. А против кого они собираются его использовать? Против СССР! Поэтому нам ничего не оставалось, как тоже самим создавать бактериологическое оружие: рецептуры сибирской язвы, лёгочной чумы, оспы, ботулинического токсина. Но только для того, чтобы разработать вакцину против них».
Мало кто знает, что в 1975–1976 годах в обстановке высочайшей секретности было привито все население страны (!) против двух самых сильнейших ядов – ботулизма А и Б, да так, что ни в СССР, ни за границей никто ничего не узнал. В обычную поливакцину включили два компонента, защищающих человека от ботулизма. Зачем? По словам академика Бургасова, в СССР всерьёз опасались, что американцы используют против нас бакоружие. «Почему нет? Знаете, как так называемые американские переселенцы истребляли коренное население Америки – индейские племена? Они не только спаивали его, но самое главное, они его уничтожали через простыни и подушки, заражённые вирусом оспы. Именно оспа косила племена под корень… Словом, как себя поведут американцы и их союзники, не мог знать никто. Но мы обязаны были быть готовы ко всему!»

Сегодня это не секрет: все испытания нашего бактериологического «ответа Западу» проходили на острове Возрождения в Казахстане – небольшом участке суши посреди Аральского моря. Именно там располагался главный советский секретный полигон. В отличие от японцев, ставивших эксперименты на людях, в СССР подобное было исключено: вопреки слухам и мифам, ни на добровольцах, ни на приговорённых к «вышке» бакоружие не испытывалось. В качестве подопытных были обезьяны, лошади, морские свинки.
Пётр Николаевич рассказывал: «Один единственный раз мы испытывали действие ботулических токсинов на человеке, да и то на… себе. Нужно было создавать защиту, а как, если на человека и на животных они влияют по-разному. Я и мои сотрудники рассчитали минимальные несмертельные дозы и вводили ботулинический токсин себе в мышцу ладони. Учитывая массу мышцы ладони и сердца, мы подсчитывали, какая доза потребуется, чтобы парализовать сердце и вызвать смерть… На восемь дней токсин парализовал мышцу, а потом она сама восстанавливалась. Таким образом мы установили, что ботулические токсины А и Б в тысячи крат сильнее других ядов. Поэтому не успокоились, пока не нашли противоядия от них».
Опасны ли были эти исследования для населения страны? Могли ли сами учёные случайно спровоцировать «утечку» смертоносных ядов, а следовательно – эпидемию? Академик Бургасов был уверен, что нет, всё было под контролем. Правда, признавался Пётр Николаевич, одна случайная «утечка» всё-таки была. В ходе испытаний на острове Возрождения была использована сильнейшая боевая рецептура оспы. Что значит «боевая»? Рецептура была настолько сильна, что «пробивала» даже привитых животных. Её микрочастицы могли разноситься ветром на многие километры…
«Вдруг мне докладывают, – описывал этот случай Бургасов, – что в Аральске есть непонятные случаи смертности. Говорю своему помощнику: немедленно поезжай в Аральск, выясни всё и доложи мне. Выяснилось вот что: исследовательский корабль Аральского мореходства подошёл к острову на расстояние 15 километров (а согласно инструкции, во время испытаний ближе, чем на 40 километров к этому острову ни одно судно не должно было подходить). Лаборантка дважды в день выходила на палубу и брала пробы воды. Возбудитель оспы – а на острове тогда было подорвано всего 20 граммов рецептуры – «достал» её, она заразилась, а, вернувшись домой в Аральск, заразила ещё несколько человек, в том числе детей. Шесть или семь человек умерли. Догадавшись о причинах, я позвонил начальнику Генштаба СССР и попросил запретить остановку поездов Алма-Ата – Москва в Аральске. Приняли и другие меры. Так была предотвращена эпидемия по всей стране… Потом я позвонил Андропову, тогда главе КГБ, и доложил о том, что на «Возрождении» получена исключительная рецептура оспы. Он приказал больше об этом не говорить ни слова. Вот что такое настоящее бакоружие! Минимальный радиус действия – 15 километров. Страшно представить последствия, если бы на месте одной лаборантки оказалось 100–200 человек».

Более двадцати лет – с 1965 по 1986 год – Пётр Николаевич проработал Главным санитарным врачом СССР. Именно в этот период периодически западная пресса трубила о десятках тысяч погибших от эпидемий, о том, что в Советском Союзе все эти факты всячески скрываются от собственного народа.
«Ответственно заявляю, – говорил академик Бургасов, – карантины холерные, вспышки чумы в СССР бывали часто, но до массовых эпидемий никогда не доходило. Мы не допускали! Да, случались события, о которых никто до сих пор не знает, – они были строжайше засекречены. Например, в 1970 году полгода была вспышка холеры Эль-Тор в Батуми, Астрахани, Одессе, Ростове. Но из 800 заболевших умер один – ребёнок, которого не успели переправить через Волгу. Всех остальных мы сумели спасти. Когда погибали три-четыре человека, мы сразу объявляли карантин на целую область, принимали экстренные меры. А такого, чтобы косило людей сотнями, даже десятками – не было никогда».
По его словам, самая страшная и резонансная эпидемия – вспышка сибирской язвы – началась в апреле 1979 года в Свердловске и об этой трагедии самые невероятные слухи ходят до сих пор. Одни говорили о случайном «выбросе вируса» на территории секретного института в городке Свердловске-19, другие утверждали, что это были испытания биооружия. (См. «Убийца из пробирки», №4/110, апрель 1998 г. – Ред.)
Пётр Николаевич вспоминал: «Но эти слухи – ещё «цветочки»! Некто Лев Фёдоров, который считался руководителем по химической безопасности страны, написал, что в Свердловске была применена… «секс-бомба». Якобы учёные этого «ящика» – городка N19 – приготовили возбудитель сибирской язвы, в который включили «секс-вирус», поражающий мужчин старше 20 лет, то есть всех, способных служить в армии, и испытали его на свердловчанах. А аргументировал он это тем, что болели и умирали только мужчины от 20 лет и старше. Но это же неправда! Как тогда объяснить, что 33 женщины заболели? Американцы вообще растиражировали весть, что в секретном городке произошёл подземный взрыв и аэрозоль от него «висел» в воздухе. Но как аэрозоль мог «висеть» в воздухе полтора месяца – с 4 апреля по 17 мая? Авторитетно заявляю: это все чушь!

Я ведь тогда приехал в Свердловск первым и пригласил с собой лишь главного инфекциониста СССР профессора Никифорова и своего сына Сергея. Больше из Москвы никого не было, поэтому знать реальную ситуацию лучше нас никто не мог. Что там произошло на самом деле? Всего в регионе заболели сибирской язвой 93 человека, умерли 65. Но при этом в Свердловске-19 ни одного смертельного случая не было зафиксировано. Если бы утечка произошла при разработках, то, наверное, основная трагедия произошла бы там, а не в райцентре. Чем объяснить, что секретный объект «уцелел»? Мне как эпидемиологу стало ясно, что сибирская язва иного происхождения, она явно завезена.
Но надо было решить главный вопрос: откуда она взялась? Была огромная вероятность, что язва находится в больных животных. Почему я так подумал? Свердловск-19 снабжался продуктами, в том числе мясом, Военторгом, а не с рынка, значит, зараза могла прийти с рынков. Что я сделал? Поставил кордоны на Челябинском тракте, на продуктовых рынках, и все мясо, которое привозилось, изымалось и сжигалось на месте. В итоге мясо уничтожили, а люди ещё какое-то время продолжали умирать… Стало ясно, что причина не в мясе.
А теперь, если хотите, моя (и не только моя!) версия – что же произошло в Свердловске в апреле 1979 года. Но для начала два факта, которые подтолкнули к этой версии. Два медика из Свердловска – патологоанатом и его лаборантка – взяли фрагменты от трупов умерших тогда и отдали на исследования в американскую лабораторию, не сказав об их цели. Американцы выделили из ткани четырёх возбудителей сибирской язвы (они ведь тоже имеют свои особенности). Оказалось, что два из них родом из ЮАР, два – «имеют прописку» только в Канаде. А на территории нашей страны их нет!
Но самое поразительное вскрылось сравнительно недавно – в конце 1990-х. Используя данные, касающиеся сроков и мест регистрации заболевших, инкубационный период, а также официальные сводки по Свердловску того времени, известные учёные Михаил Супотницкий и Станислав Петров скрупулёзно проанализировали всё заново – по дням, по часам. Они написали огромную статью «Биологическая диверсия на Урале, штаммы сибирской язвы из ЮАР и Северной Америки убили весной 1979 года почти полсотни советских граждан» (ЦН Наука, №5, 23 мая 2001 г.), в которой доказывалось, что произошедшее в Свердловске – диверсия западных спецслужб. Авторы статьи объяснили, что множество возникших очагов и продолжительность этой вспышки (более полутора месяцев) при инкубационном периоде заболевания, равном 2-3 дням, определились только многократным распылом спор сибирской язвы в различных местах района. То есть диверсанты не единожды, а много раз распыляли на автобусных остановках по 5-6 граммов рецептуры. Делали это утром, когда взрослое население шло на работу. Именно этим объяснялось, что не пострадали дети.
Так вот: я полностью согласен с выводами Супотницкого и Петрова. Иначе как объяснить такой факт: «Голос Америки» сообщил о массовой гибели людей «в результате выброса спор сибирской язвы военным городком Свердловск-19 уже 4 апреля, а окончательный диагноз был поставлен нами только 15-го, когда первый больной скончался?! Диверсия была самая настоящая! И всё было продумано тщательным образом. Идёт холодная война. Начинается вспышка. Рядом военный городок, который занимался исследованиями сибирской язвы. Так что место было выбрано неслучайно – таких совпадений не бывает!»

Подводя итог своей научной деятельности, Пётр Николаевич говорил: «Бактериологическое оружие, которое мы в итоге тогда создали, было невероятное по своей силе. Более того, Советский Союз был абсолютно готов к отражению бактериологической атаки, применения оружия массового поражения. У нас были в необходимом количестве вакцины от всех самых страшных болезней: чумы, холеры, оспы, ботулических токсинов… Поэтому главное моё беспокойство связано вот с чем. Сегодня известно, что самое страшное бакоружие на планете – оспа. Сибирская язва – оружие очень сильное, но оно не распространяется от больного человека к здоровому. А вот оспа…Простой пример. Если в московском метро распылить грамм 5 этой рецептуры, последствия будут ужасные и не только в Москве. Ведь с 1979 года у нас в стране никто против оспы не прививается, а те, кто был привит, давно утратили свой иммунитет по возрасту.
И второе. Недавно я узнал, что некоторые наши институты, которые занимаются производством вакцин, сывороток, переходят в коммерческие структуры. Вы представляете, что может произойти завтра, если какой-нибудь олигарх сядет на их производство? Если – не дай Бог – возникнет чума, нужны будут противочумные вакцины, а людям скажут: «Хочешь жить, плати деньги!» Я написал несколько писем лично президенту Путину: «Прошу вас запретить передачу производства вакцин и сывороток (особенно противочумных и противооспенных) коммерческим структурам!» Мне ответил консультант одного из управлений при президенте: «Ваше письмо передано в такой-то департамент для рассмотрения…» Толком так и не ответили.

Поэтому, когда меня в очередной раз спрашивают, сохраняется ли вероятность бактериологической или химической войны сегодня, я отвечаю одно: если к современным террористам попадут рецептуры, именно рецептуры, это будет нечто ужасное».
…Незадолго до смерти академик Бургасов сказал: «Я очень доволен тем, как я прожил жизнь. Лучшие годы – когда я работал главным санитарным врачом СССР. Эти годы были очень тяжёлые, но большего удовлетворения от работы я никогда не испытывал. Тогда решения главного санврача были законом, организации выполняли их беспрекословно на территории всей страны, и никто не вправе их был отменить. Иногда приходилось принимать решения, от которых зависела жизнь очень многих людей. Но ни разу ни за одно из них мне не только отвечать, но и краснеть не пришлось. И я этим горжусь!»+

Фото из семейного архива Бургасовых