Чаепитие длиною в жизнь

В армию Леша Снакин пошел осознанно, оставив учебу. Он вообще был ответственный, в армейской характеристике Леши есть редко попадающееся слово «скрупулезный» — к обязанностям своим, как написали отцы-командиры, он относился скрупулезно. Считал, что отслужить нужно, чтобы повзрослеть, поумнеть, чему-то научиться…

Служить попал Леша далеко от дома (сам он был из Новосибирской области), в в/ч 30632 «б» в ста километрах от Хабаровска.

С миром вне воинской части Лешу связывала мама, он ей регулярно звонил, и очень-очень сильно любимая девушка Таня, которую Леша в переписке называл Танюшь — то ли чтобы мягкость своего отношения показать, то ли просто правила подзабыл.

«Я люблю тебя и с каждым днем убеждаюсь в том, что ты именно тот человечек, которого я хочу любить всю жизнь. Сижу, реву, — писала Таня, — так хочу к тебе».

И Леша писал ей в ответ что-то такое же, а может, и во много раз сильней и считал дни до приказа — было понятно для него и решено, что первым делом по приезде они сыграют свадьбу.

16 февраля 2014 года в конце их долгого разговора, когда постоянно не высыпавшийся из-за навешанной на него работы Леша уже клевал носом, Таня написала:

«Пусть тебе приснится домашний уют, наши места, та красота, которая здесь находится, со мной…
Не уходи…
: (
Лешка…»

Это последнее сообщение в их переписке во «ВКонтакте», Леша Тане на него не ответил. И маме больше не позвонил, вернее, не мог уже позвонить.

Потому что Леша повесился. В сушильной комнате казармы на собственном ремне. В двадцать лет.

Это был веселый, спокойный, высокий парень с румянцем во всю щеку.

Маме на следующий день позвонил безвестный офицер, фамилию которого она не запомнила, а, может, он и не представился, — сказал, что ее сын покончил с собой, и трубку положил. Из этой части, видимо, привыкли уже так вот звонить матерям — Лешина гибель была далеко не первой, ну и что, всех жалеть и соболезнования высказывать — не хватит на всех-то, а про соболезнования еще не дай Бог подумают, что в\ч слабину какую-то демонстрирует и, может, в чем-то виновата.

Потом маме и похоронка пришла, в которой вместо Лешиного стояло другое имя, — Миша. Только фамилия была правильная — Снакин.

Про Мишу — паренька, погибшего, уже когда Леша служил, мама слышала. Мишу задавили человеческие тела — так перевозили солдат в этой части, загружая транспорт людьми без меры и вне правил. Миша задохнулся, и об этом все знали. А еще знали и видели, как армейское начальство заметало следы, подделывало документы, чтобы представить Мишину гибель как несчастный случай или что-то еще, не влекущее никакой ответственности. Начальству все удалось, а служившие мальчишки лишний раз поняли, что правды и справедливости, а уж тем более защиты, здесь, в этом огороженном и закрытом от внешнего мира пространстве, найти нельзя. Даже и думать нечего.

Из сообщения Леши Снакина Тане 6 февраля 2014 года: (стиль подлинника) «А еще, это капец какой-то, отправили 80 человек на 30 местном камазе куда-то. И как оказалось, что 30 местный камаз может вместить максимум 79 человек. Одного парня просто задавили… он задохнулся и умер/…/ И все переврали так, что мол армия не виновата и в случае с задавленным парнем — что у него было больное сердце…»

Кроме гибели Миши на Лешиных глазах случилось и еще одно страшное происшествие — взорвался танк, в нем заживо сгорели трое военнослужащих. После этого в часть прибыло всякое начальство — разбираться, что и как.

«Самое главное, что мне не нравится, что всем офицерам здесь по фигу на солдатские жизни… Все просто сейчас спасают свои задницы.» – написал Леша 31 января 2014 года, после ужаса с танком и за две недели до самоубийства.

История, приведшая к Лешиной гибели, началась с Лешиного непослушания. Леша позвал в канцелярию начальника штаба своих товарищей попить чайку с вкусняшками, присланными из дома, — как раз посылка ему от мамы пришла. В канцелярии Леша работал по ночам, в основном делал за начальника его работу, а тот получал зарплату. Попили солдатики чайку, прибрались за собой, а через месяц один из офицеров обнаружил фотографию чаепития на солдатском мобильнике.

А теперь я расскажу вам, что сделал солдатам и главному зачинщику — Леше Снакину — начальник штаба тридцатилетний майор Чабанов

Он вызвал их в кабинет, каждого с силой, до синяка, двинул кулаком в грудь, потом так же каждого заставлял отжиматься до полного изнеможения. Лешу Снакина же, как зачинщика, он ударил по голове и спине («обнаружены следы четырех травматических воздействий — два в теменно-височной области головы с обеих сторон и два в области лопаток» — из заключения независимых судмедэкспертов, в процессе первичного исследования эти повреждения выявлены не были) и вдобавок саданул рукояткой пластмассовой желтой метлы снизу по подбородку с такой силой, что рассек подбородок до кости, изуродовав лицо навсегда. Леша очень из-за этого переживал, боялся, что Таня теперь его разлюбит с таким шрамом.

Дальше Чабанов потребовал, чтобы провинившиеся военнослужащие купили ему ноутбук за двадцать тысяч рублей, который бы он мог забирать с собой с работы, и поставили новую дверь в кабинет. О том, что это называется банальным словом «взятка», никто как-то и не подумал.

Ну, а еще Снакин должен был в течение трех следующих дней ходить постоянно в бронежилете и противогазе.

Работать на компьютере, то есть обслуживать Чабанова, выполняя его служебные обязанности, Леша тоже должен был в противогазе.

Из протокола допроса свидетеля Власова: (стиль подлинника) «В противогазе Снакин ходил только в казарме, а в бронежилете везде по части. При этом Снакин поверх бронежилета надевал подстежку от бушлата, поэтому не все могли увидеть, что Снакин носит бронежилет. О том, что Чабанов назначил Снакину такое наказание, знали и понимали все сержанты, которые были на чаепитии. В противогазе Снакин находился, даже когда работал за компьютером. Периодически Чабанов говорил Снакину снять противогаз, чтобы он мог немного отдышаться, а потом опять велел его надеть. Несколько раз в день Снакин отпрашивался в туалет, где снимал противогаз, чтобы немного отдышаться. Когда Снакин снимал противогаз, видно было, что его лицо было немного покрасневшим. Не снимая противогаза, Снакин ходил около двух-трех часов подряд, потом снимал по команде Чабанова и опять надевал. Я не видел, чтобы Снакин в данные дни падал в обморок, или ему становилось очень плохо. Ношение противогаза и бронежилета Снакин переносил нормально, было видно, что ему было тяжело, но физически Снакин крепкий, поэтому не было такого, чтобы он говорил, что больше не может. Хочу уточнить, что на самом деле ходить в бронежилете и одновременно в противогазе длительное время физически очень сложно. Ночью Снакин снимал бронежилет и противогаз, то есть спал без них. К данному факту окружающие военнослужащие относились к пониманием, то есть все осознавали, что Снакин взял на себя ответственность за проведение чаепития. В данный период над Снакиным никто из военнослужащих по призыву не издевался, а наоборот, пытались его подбадривать. На мой вопрос, как он себя чувствует, Снакин мне сказал, что будет от этого только сильней и даже пробовал отжиматься в бронежилете».

Все-таки это поразительно — все видят, что на их глазах пытают человека, все ему сочувствуют, и при этом никто за него не пытается вступиться. И ведь не потому, что негодяи, а потому что всей этой закрытой армейской системой раздавлены, превращены в бессловесных рабов, главное свойство которых — быть покорными и никогда не сопротивляться насилию…

Все время, пока Чабанов быковал, в кабинете находился еще один офицер — капитан Самсонов, заместитель командира по работе с личным составом. Вот выдержка из его допроса: (стиль подлинника) «Воспитательная беседа проходила около 20 часов, в ходе которой я работал за своим компьютером и поэтому находился спиной ко всем военнослужащим и не обращал внимания на то, что происходило за моей спиной. Я лично не видел, как майор Чабанов применял к кому-либо из военнослужащих физическое насилие. Как я говорил выше, в данное время я занимался своей работой на компьютере и поэтому ко всему происходящему находился спиной».

Именно капитан Самсонов, известный своими придирками к солдатам, был главным по смене в день Лешиного самоубийства, Леша даже Тане написал, что с ужасом ждет этого караула, потому что Самсонов опять к чему-нибудь прикопается, он обыскивал Лешины карманы после гибели, говорят, Леша за несколько часов до своего ухода писал в блокнотик, который всегда с собой носил, такие блокнотики у многих солдат есть, но капитан Самсонов ничего не обнаружил, получается, блокнотик просто куда-то исчез и никакой предсмертной записки Леша не оставил.

Повесился Леша накануне того дня, когда надо было купить Чабанову ноутбук, средства на который военнослужащие пытались собрать из своих армейских зарплат, да плохо это у них получалось, потому что их все время и без того заставляли что-то покупать, инвентарь всякий на роту, так что от двух тысяч оставалось рублей триста. Просить что-то у мамы Леша не мог — знал, что у нее не было.

А после Лешиной гибели все вдруг поняли, что ничего Чабанову не должны, а ноутбук и подавно. И получалось, что Лешина смерть связана так или иначе с этой историей, что причину произошедшего надо искать в нездоровом климате в части, в придирках и вранье, в жестокости и узаконенной безнаказанности офицеров, в насилии, ставшем нормой жизни, в тотальном бесправии солдат и превращении их в рабов.
Военному следствию со всем этим не очень хотелось разбираться, следователю Васюхину больше нравилась версия несчастной любви, а еще больше ему нравилось поскорее дело закрыть, поэтому для начала он отказал Лешиной маме, Алле Геннадьевне Снакиной, в праве считаться потерпевшей. А это автоматически закрывало возможность знакомиться с материалами дела и совершать любые другие процессуальные действия. На помощь маме пришел фонд «Право матери» — он один из немногих в России занимается помощью семьям погибших военнослужащих.

Алла Геннадьевна была признана потерпевшей, а больше чем через год после гибели Леши, в марте 2015 года, майор Чабанов вышел из зала суда после очередного заседания и пошел, насвистывая, домой — добрый суд дал ему три года условно за превышение должностных полномочий. Просивший именно такое наказание военный прокурор Янченко сказал юристу фонда Надежде Кузиной: «Ну, пару раз ударил, толкнул, — и что теперь: за это сажать?»

Фонд «Право Матери», считавший, что сажать, и не только за это, но и за вымогательство взятки, немедленно после приговора подал апелляцию, только Хабаровский гарнизонный военный суд… потерял ее на полгода!

«В связи с Вашим обращением … Дальневосточным окружным военным судом проверены изложенные в нем факты, касающиеся несвоевременного представления в Дальневосточный окружной военный суд для рассмотрения в апелляционном порядке уголовного дела в отношении Чабанова Н. В. Получены объяснения от председательствующего по делу судьи Левочкина А. В. и секретаря судебного заседания Шамшиной А. А. При поступлении уголовного дела в окружной военный суд изучены его материалы.
(…) Как установила судебная коллегия окружного военного суда, судом первой инстанции нарушены требования части второй статьи 389.8 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации о своевременном направлении дела для рассмотрения в суд апелляционной инстанции, что повлекло обоснованные обращения стороны обвинения (представителя потерпевшей) о нарушении ее прав. Это стало возможным в силу ненадлежащего отношения к своим обязанностям по обеспечению прав сторон председательствующим по делу Левочкиным А. В. В связи с изложенным в адрес председателя Хабаровского гарнизонного военного суда вынесено частное определение».

Лишь после повторной жалобы дело было рассмотрено Дальневосточным окружным военным судом, коллегия которого отменила приговор и направила дело на новое рассмотрение.

Забегая вперед скажу, что все дальнейшие прокуроры по этому делу самым невероятным образом солидаризировались с защитой, возражая против переквалификации статьи на более тяжкую, против заявления ходатайств в интересах потерпевшей, и даже исключив из обвинительного заключения показания свидетеля, который проходит по делу как друг-сослуживец Леши. Такое впечатление, что не истину искали военные прокуроры вместе с военным судом, а вроде как своего выгораживали, социально близкого, что ли…

В результате в общей сложности двенадцати поездок юриста фонда Нади Кузиной в Хабаровск и профессиональной настойчивости команды фонда, майор Чабанов был приговорен к реальному сроку — три с половиной года колонии поселения за превышение служебных полномочий, повлекшее тяжкие последствия. Все ходатайства о квалификации деяний обвиняемого как вымогательства взятки судом были отклонены.

Маленький отважный фонд «Право матери», тем не менее, продолжает борьбу, поскольку формально еще не все возможности исчерпаны, а пока возможность есть — фонд не отступит.

Из протокола допроса свидетеля Дмитрия Подокопного: (Стиль подлинника) «По моему личному мнению причиной совершения суицида Снакиным явились постоянные «задачи», требования и придирки к нему со стороны майора Чабанова и капитана Самсонова, он не выдержал постоянного физического и нервного напряжения от возложенных на него «обязанностей по обслуживанию» данных офицеров, которые переложили на него большую часть своих служебных обязанностей».

История Леши Снакина обошлась фонду почти в полмиллиона рублей — летать по России и жить в гостиницах совсем не дешево. Денег с потерпевших фонд не берет никогда и ни при каких обстоятельствах, живет за счет российских грантов и нашего общего финансового неравнодушия.

Несколько дней тому назад я говорила с Аллой Геннадьевной Снакиной по телефону:

— Памятника у Леши на могиле нет, крест просто стоит, я ведь все жду его, мне кажется, поставлю памятник, — это уже совсем конец будет. Я так жду его не одна — Джеська, сеттер наш, тоже ждет. Мы когда идем с ней по улице, она останавливается возле парней Лешиного телосложения и как бы всматривается, ищет его.
— Вынюхивает? — спрашиваю я.
— Нет, всматривается. Хочет Лешу увидеть… Все это время я жила только судами, вот буквально от заседания к заседанию. После приговора — когда, наконец, дали реальный срок, — встрепенулась немного, дышать стало чуть легче, как глоток кислорода этот приговор мне был.