Отмирание денег, послереволюционная эйфория

После короткого периода “триумфального шествия советской власти”, случившегося перед Гражданской войной, все решили, что попали прямо в коммунизм. Царя убрали и теперь ничто не мешало трудящимся перейти непосредственно к райской жизни. В начале января 1918-го по приказу Ленина Наркомфин начал готовить декрет о полной отмене денежного обращения в стране. Декрет забуксовал, но по факту зарплату начали выдавать продуктовыми пайками. С 25-го марта 1020-го года официально пользование почтой, телеграфом, радиотелеграфом и телефоном стало для учреждений бесплатным. 4 декабря был издан декрет СНК “О бесплатном отпуске населению продовольственных продуктов”, а 17 декабря – “О бесплатном отпуске населению предметов широкого потребления”. А после декретов от 11 октября и от 29 ноября “Об отмене некоторых денежных расчётов” и “Об упрощении денежных расчётов” деньги действительно потеряли своё значение и смысл.

Как ни странно, денег в стране не только не стало меньше – количество наименований разных “валют” этого времени в России достигло, по разным подсчётам, от 5 до 20 тысяч. Каждая власть считала своим долгом выпустить собственные банкноты. Ходили “керенки”, “колчаковки”, “голубки”, “воробьи”, “крылатки”, “мотыльки”, “думки”, “гривны”, “карбованцы”, “пятаковки”, “моржовки”, “чайковки” и прочие денежные суррогаты. В огромном количестве появились местные денежные знаки различных видов: кооперативные боны, разменные знаки при пользовании городским транспортом, расчетные знаки, выпускаемые как муниципальными властями, так и отдельными учреждениями, фабриками, заводами, магазинами, столовыми, театрами, различными обществами и так далее. Появились даже “частные деньги”. Собственные деньги выпускали Бельгийское Общество Ростовского трамвая, атаман Махно, Таганрогская городская управа и все, кому только было не лень.

Самыми весёлыми эмитентами оказались махновцы из Гуляйполя. Они делали на своих деньгах надпечатки с частушками вроде “Гоп, куме, не журыся, в Махна гроши завелыся” и приукрашенными портретами батьки Махна. Красивый Нестор Иванович получался у них вылитым пиратом.

Деньги действительно отмирали. Прежнего почтения к ним никто не испытывал. В Киеве хлопцы из типографии пошутили и на деньгах украинского Буржуазного правительства вместо “гривна” напечатали “гивна”. В Москве их коллеги напечатали купюры достоинством 20 и 40 рублей. Сложилась уникальная ситуация, когда стоимость и надёжность денег определялись на глазок в зависимости от настроения участников торга и дизайнерского решения банкнот. Царские купюры были “настоящие”, поэтому, если банкноты были похожи на царские, то они и воспринимались населением, как “почти настоящие”. Если традиционно продавец на рынке расхваливал свой товар, то теперь появился новый вид торговой хитрости – покупатель должен был расхваливать свои деньги.

Случайный маркетинговый ход мог сильно укрепить или ослабить “валюту”. Когда большевики захватили Ростов, они не тронули управляющего банком Гульбина, а велели ему продолжать печатать донские деньги. Ростовские десятирублёвки сразу выросли в цене, поскольку выяснилось, что их признавали и белые, и красные. Гульбин дал указание на “большевистских” деньгах делать специальную метку, чтобы отличить их впоследствии от “законных”. Однако отступающие коммунисты были тоже не лыком шиты и обчистили печатный двор полностью, увезя даже недопечатанные денежные заготовки. В это время рождались самые причудливые образцы бонистики. Например, на Дальнем Востоке имели хождение японские деньги, выпущенные для России – иены с русскими надписями. В Якутии деньги печатали на обороте винных этикеток. Фальшивомонетчики блаженствовали, как лисы в курятнике. Вот что писал Константин Паустовский: “Фальшивых денег было так много, а настоящих так мало, что население молчаливо согласилось не делать между ними никакой разницы. Фальшивые деньги ходили свободно и по тому же курсу, что и настоящие. Не было ни одной типографии, где наборщики и литографы не выпускали бы, веселясь, поддельные ассигнации. Многие предприимчивые граждане делали фальшивые деньги у себя на дому при помощи туши и дешевых акварельных красок. И даже не прятали их, когда кто-нибудь посторонний входил в комнату”. Тем временем Совет Народных Комиссаров запретил всем советским и общественным учреждениям, предприятиям и организациям что-либо покупать на рынках. Следовало сделать заказ и принять необходимое бесплатно из распределителя. Однако система распределения сбоила, и без денег было не обойтись. И чем больше набирала силу теория отмирания денег, тем разнообразнее становилось “деньготворчество” на местах. Закончилась коммунистическая утопия закономерно: в апреле-мае 1921 года было объявлено о возврате к рынку – НЭП стал политикой возвращения рубля. В 1922 году Сокольников и Пятаков произвели денежную реформу и ввели “золотой червонец”. Долго обсуждали – как назвать советскую валюту? “Федерал”? Непонятно для народа. “Целковый”? Так назывался царский серебряный рубль. “Гривна”? Такую валюту уже пытались выпустить украинские националисты. Остановились на слове “червонец”. Уже 9 августа 1921 г. вышло постановление: никаких хозяйственных услуг никому даром не оказывать. 25 августа вводится плата за водопровод, канализацию, электричество, бани, трамвай и т. п. 6 сентября прекращается бесплатная выдача продовольствия. 10 октября вводится плата за помещение, 26 июля 1921 г. вводится налоговая служба с промыслов, приступают к работе податные инспектора. И всё же идея отмирания денег была окончательно осуждена только в 1932-м году, на 17 конференции ВКП(б). А на практике в колхозах она продолжилась в виде начисления заработка в “трудоднях” и была прекращена только при Хрущёве.