Дедство Никиты

Натянув как попало мятую прачку, Никита вышел на крыльцо, глубоко вдохнул и сделал несколько упражнений усами. Холодало. Подбежал бассейничий, поцеловал ручку, ловко надел ему зимнюю купальную шапочку с рогом для пробивания льда. Отпихнув его, Никита подошел к краю, осанился, осенился, раскинул руки. И пал обледь живым крестом. Хрястнуло. Булькнуло. Поплыло.
— Пробил, батюшко наш, пробил! — радостно крикнул сверху звонарь, ударяя своей и сыновней головой в колокол. — С благодатью будем! Барин лед пробил! Чудо Божие на подходе!
Будто услышав, флюгер на флигеле заскрипел, обернулся, показал зюйд–вест, снес яйцо и прокуковал время. Затем прокаркал новости и погоду. В горнице открылось окно, высунулась простоволосая простогрудая Марья. Прелести ее свесились, тронули снег, охнули, втянулись обратно.
— Кит Сергеич! — позвала Марья, — Компьютер задвоеточил! Оно к чему?

— Барин! Барин! Радость какая! Ласточка тройкой ожеребилась! — бежал к дому брассом безногий конюх Игнат. — Две кобылки и кобылек! Игручие! За клубком шесть верст проскакали!

Телятник Макар, ахая и дрожа, выводил из стойла корову.
— Кит Сергеич, любушка ты мой, барин! Сидит!! Сколь месяцев мы с ей маялись–то с тобой! Глянь! Сидит! Сидеть!!!
Корова села, косясь на поводок и жуя намордник. В панорамных глазах ее ясно светился служебный долг.

Обойдя свиной плац, Никита хлопнул протянутую ему на подносе рюмку, лобызнул девку, которую подсунул охальничий, обнял ключника, погладил брелочника и поднял вверх унизанный победитовым перстнем палец.
— Родные мои! Я без вас, вы без меня — говно! А вместе мы — сила! — сказал Никита и заплакал в плечо нужничему.

— Скорость, умноженная на массу и одетая в форму, — бормотнул, водя камерой, оператор. Софиты жарили. Потеплело.

— Снято? — спросил Никита.
— Снято, батюшка, — ответил оператор. — Называть будем, или как всегда обозначим?
— Подсолнечный запор. Нет... Солнечный мудак. Нет... А, ладно... Потом что–нибудь нарисуем.