К 140-летию Айседоры Дункан (27 мая 1877, Сан-Франциско - 14 сентября 1927, Ницца

...У Толстого она тоже плясала, предварительно покушав и выпив водки.
Пляска изображала как будто борьбу тяжести возраста Дункан с насилием ее тела, избалованного славой и любовью.
За этими словами не скрыто ничего обидного для женщины, они говорят только о проклятии старости. Пожилая, отяжелевшая, с красным, некрасивым лицом, окутанная платьем кирпичного цвета, она кружилась, извивалась в тесной комнате, прижимая ко груди букет измятых, увядших цветов, а на толстом лице ее застыла ничего не говорящая улыбка.

Эта знаменитая женщина, прославленная тысячами эстетов Европы, тонких ценителей пластики, рядом с маленьким, как подросток, изумительным рязанским поэтом являлась совершеннейшим олицетворением всего, что ему было не нужно.
Разговаривал Есенин с Дункан жестами, толчками колен и локтей. Когда она плясала, он, сидя за столом, пил вино и краем глаза посматривал на нее, морщился. Может быть, именно в эти минуты у него сложились в строку стиха слова сострадания:
Излюбили тебя, измызгали...

И можно было подумать, что он смотрит на свою подругу, как на кошмар, который уже привычен, не пугает, но все-таки давит. Несколько раз он встряхнул головой, как лысый человек, когда кожу его черепа щекочет муха.
Потом Дункан, утомленная, припала на колени, глядя в лицо поэта с вялой, нетрезвой улыбкой.
Есенин положил руку на плечо ей, но резко отвернулся. И снова мне думается: не в эту ли минуту вспыхнули в нем и жестоко и жалостно отчаянные слова:
Что ж ты смотришь так синими брызгами?
Или в морду хошь?
...Дорогая, я плачу,
Прости... прости...
Максим Горький «Сергей Есенин»

из блога С.Садальского