Олег Ефремов

Олег Ефремов родился 1 октября 1927 года в Москве в семье Николая Ивановича и Анны Дмитриевны Ефремовых. Вырос в большой коммунальной квартире на Арбате. Отец служил бухгалтером в системе ГУЛАГа, и часть своего отрочества будущий актёр провёл в воркутинских лагерях, где близко познакомился с уголовным миром. Двоюродный брат Олега Ефремова — Герман Меньшенин, театральный актёр, режиссёр и художник, заслуженный деятель искусств, работал в театрах Ярославля, Горького, Воронежа и других городов. По свидетельству Михаила Ефремова, общность интересов у братьев обнаружилась ещё в детстве: «Дед Николай Иванович рассказывал мне о том, как мой отец и Герман постоянно играли в театр. Вырезали из бумаги кукол, делали какие-то простые декорации». В театральные круги Ефремова ввёл приятель по двору Александр Калужский — внук знаменитого мхатовца Василия Лужского. Ещё одним другом детства был Сергей Шиловский, сын Елены Сергеевны Булгаковой, — в доме М. А. Булгакова в Нащокинском переулке Ефремов часто бывал в предвоенные годы. Был в детстве Ефремова и драмкружок при Доме пионеров, — руководила кружком А. Г. Кудашова, в 20-х годах учившаяся в студии Михаила Чехова. В 1945 году Александр Калужский уговорил Ефремова поступить в Школу-студию МХАТ, где его наставниками стали Михаил Кедров и Василий Топорков. По окончании Школы-студии, в 1949 году, Ефремова во МХАТ не взяли, и это казалось ему катастрофой. Он получил приглашение в Центральный детский театр, на сцене которого дебютировал в роли Володи Чернышева в пьесе В. Розова «Её друзья», — на многие годы Розов станет любимым его драматургом. Уже тогда критики отметили, что Ефремов играет так, словно на сцене «не актёр, а много раз виденный нами в жизни школьник — в военной гимнастёрке с отцовского плеча». В Центральном детском Олег Ефремов служил до 1957 года, сыграл более 20 ролей, от Иванушки-дурачка в «Коньке-горбунке» до Самозванца в «Борисе Годунове», приобрёл известность как актёр и в 1955 году дебютировал в качестве режиссёра, поставив комедию В. Коростылёва и М. Львовского «Димка-невидимка» — изящный музыкальный спектакль, почти мюзикл.

Едва окончив Школу-студию МХАТ, Ефремов в том же 1949 году начал преподавать в ней, был ассистентом на курсе А. М. Карева, и к 1956 году вокруг него, убеждённого приверженца немодного в те годы в театральных кругах К. С. Станиславского, сложилась группа молодых актёров, мечтавших возродить студийные традиции Художественного театра. Коллектив, первоначально названный «Студией молодых актёров», составили студенты Школы-студии МХАТ и её выпускники — молодые актёры московских театров, в их числе студенты Ефремова Галина Волчек, Игорь Кваша и Светлана Мизери, Лилия Толмачёва, Евгений Евстигнеев и Олег Табаков — в середине 50-х также актёр ЦДТ. В группу основателей входили и режиссёры Анатолий Эфрос и Борис Львов-Анохин — недолгое время коллектив назывался «Студией молодых режиссёров», но сработаться слишком разным художникам не удалось. За несколько десятилетий это был первый театр, рождённый не «сверху», а «снизу», как коллектив единомышленников. Студийцы коллективно решали, брать ли в репертуар пьесу, выпускать ли на публику спектакль, всей труппой решали судьбу актёра. Если же обсуждались действия руководителя, Олег Ефремов, дабы не стеснять коллег, выходил из комнаты. Новый театральный коллектив быстро завоевал популярность, и не только в Москве: в 1960 году с большим успехом прошли его гастроли в Ленинграде. На протяжении нескольких лет труппа, возглавляемая Ефремовым, кочевала по сценическим площадкам столицы, выступая порою в случайных клубах, и в этих скитаниях сложился аскетичный стиль раннего «Современника»: хранить громоздкие декорации и реквизит было негде, поначалу и средств на декорации не было, и оформление сводилось к «скудному прожиточному минимуму», порою к нескольким предметам мебели. И получив наконец в 1961 году небольшое, обречённое на снос здание на площади Маяковского, студийцы не спешили радикально менять свои привычки, в частности, раз и навсегда отказавшись от занавеса. Изначально «Современник», и в первую очередь его лидер, исповедовали «антитеатральность», и здесь следуя за Станиславским, говорившим: «В театре я больше всего ненавижу театр». В 1964 году «Современник» получил статус театра и перестал именоваться студией. В 1966 году, на исходе «оттепели», чуткий к переменам атмосферы театр представил публике «Обыкновенную историю» И. Гончарова, — поставленный Галиной Волчек спектакль уже свидетельствовал о творческой и не только творческой зрелости коллектива. Для Ефремова эпоха «Современника» символично завершилась постановкой чеховской «Чайки» летом 1970 года. Театр слишком тесно связал свою судьбу с судьбой поколения, для которого наступила пора разочарований, и свою первую «Чайку» Ефремов поставил как памфлет — внёс в неё идейный разброд конца 60-х годов, когда люди перестали слушать и слышать друг друга.

Кинодебют Олега Ефремова состоялся в 1955 году в фильме Михаила Калатозова «Первый эшелон», посвящённом освоению целины. Сыграв в первом фильме комсорга Алексея Узорова, Ефремов и в дальнейшем не раз представал перед зрителями в образах правильных секретарей парткомов и райкомов, глубоко положительных чекистов, включая самого Дзержинского (в «Рассказах о Ленине» Сергея Юткевича), и сотрудников уголовного розыска. Но зрителям больше запоминались его лирические роли: водитель такси Саша («Три тополя на Плющихе» Татьяны Лиозновой), немой деревенский художник Фёдор («Гори, гори, моя звезда» Александра Митты), сыгранный с тонким юмором Айболит в фильме Ролана Быкова «Айболит-66». Александра Пахмутова поначалу отказывалась писать музыку к кинофильму «Три тополя на Плющихе», но, посмотрев отснятый материал, сказала: «Если я и напишу музыку, то только из-за крупного плана Ефремова», — и сцена, в которой героиня Татьяны Дорониной поёт «Нежность», а Саша слушает — просто слушает, стала одной из лучших в фильме: «Потому что где-то в глубине души у этого шофёра, — писала Т. Чеботаревская, — таилось то, что так поразило, так привлекло и растревожило женщину. ...Фильм позволил нам прикоснуться к простым и очень сильным человеческим чувствам».

Поведение Ефремова перед кинокамерой, как и на сцене, было на редкость естественно и органично. Когда он играл современников, трудно было отличить исполнителя от персонажа, и многим казалось, что это простое совпадение человеческой индивидуальности актёра с индивидуальностью героя, — совпадение, делающее излишним перевоплощение и вживание в образ. Тем не менее, сохраняя ту же естественность и органичность, Ефремов сыграл Долохова в картине «Война и мир» С. Бондарчука, и в его Долохове, пишет Т. Чеботаревская, легко узнавался персонаж романа Л. Толстого. Чудаковатый Айболит в фильме-сказке Р. Быкова, не похожий ни на Долохова, ни на шофёра Сашу, был сыгран с той же простотой и естественностью, — и в этом кажущемся отсутствии перевоплощения Ефремов следовал той же художественной программе, которая вдохновляла его «Современник». Режиссер Эльдар Рязанов в своей лирической комедии «Берегись автомобиля» пробовал Ефремова на роль Деточкина, но здесь, по свидетельству режиссёра, создателю «Современника» не удалось скрыть свою человеческую индивидуальность — сильный характер прирождённого лидера: получился «волк в овечьей шкуре». В итоге Рязанов нашёл в Ефремове идеального Максима Подберёзовикова: «С одной стороны, его актёрской индивидуальности присущи черты, которые положено иметь следователю, то есть стальной взгляд, решительная походка, уверенность жеста, волевое лицо. С другой стороны, в актёре присутствовала самоирония, позволявшая ему играть как бы не всерьёз, подчёркивая лёгкую снисходительность по отношению к своему персонажу», - говорил режиссер.

В 1970-м Ефремов пришел в МХАТ им. Горького. Это был театр, который пользовался особой любовью партийного руководства, и это повышенное внимание обернулось для театра тяжким бременем, особенно после смерти В. И. Немировича-Данченко: вынужденные постоянно играть в бездарных сервильных пьесах, «рекомендованных» Главреперткомом, актёры теряли квалификацию, а нередко и спивались. Артистам «Современника», задуманного когда-то как «свежая кровь» для МХАТа, он предлагал влиться в «метрополию» в полном составе, для начала в качестве вполне автономного филиала, — единомышленники не поверили, что он сможет в этом театре что-то изменить. Очень немногие во главе с Е. Евстигнеевым тогда последовали за Ефремовым. Лишь позже, увидев реальные перемены, во МХАТ потянулись и некоторые другие «современниковцы». Он пригласил к себе Андрея Попова и Александра Калягина, в 1976 году уговорил перейти во МХАТ Иннокентия Смоктуновского, в 1983-м переманил из БДТ Олега Борисова и вернул в театр Татьяну Доронину, — и без того огромная труппа продолжала разрастаться. В Художественном театре Олег Ефремов — как режиссёр и как актёр (сыграв рыцаря Печального Образа) — дебютировал в 1971 году пьесой А. Володина «Дульсинея Тобосская». Поставив в 1975 году пьесу «Протокол одного заседания» (во МХАТе она шла под названием «Заседание парткома»), Ефремов сам сыграл в ней главную роль — рабочего-идеалиста Потапова, брошенного соратниками, просто не поверившими в то, что на этой стройке можно что-то изменить. Следующая пьеса Гельмана, «Обратная связь», позволила Ефремову создать на сцене образ Зазеркалья — государства, в котором «обратная связь» не работает, все каналы информации нарушены и, соответственно, деформированы все отношения — производственные и не только производственные. В 1981 году он поставил запрещённую пьесу Гельмана «Наедине со всеми» и вновь исполнение главной роли взял на себя, вложив в своего дьявольски изворотливого героя весь опыт собственных многолетних компромиссов. Чехов для Ефремова оставался драматургом, пишущим, как и в начале века, специально для Художественного театра, но теперь уже для его МХАТа: возобновив легендарные «Три сестры» В. И. Немировича-Данченко, ставшие самым сильным театральным впечатлением его юности, в дальнейшем Ефремов сам поставил «Иванова» (1976) с Иннокентием Смоктуновским, «Чайку» (1980) — один из лучших его спектаклей, живущий на сцене МХТ им. Чехова и по сей день, «Дядю Ваню» (1985), в котором сыграл Астрова. Следуя мхатовским традициям, он ставил и М. Горького: «Последние» были второй его постановкой во МХАТе. Если не сам, то с помощью приглашённых режиссёров, Ефремов пополнял репертуар театра и другими произведениями русской и зарубежной классики: Анатолий Эфрос поставил у него мольеровского «Тартюфа», Лев Додин — инсценировку романа М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлёвы» и «Кроткую» Ф. М. Достоевского. Для постановки спектаклей он приглашал во МХАТ и более молодых и на тот момент менее именитых режиссёров — Кама Гинкаса, Марка Розовского, Анатолия Васильева, Романа Виктюка, и таким образом вливая в театр «свежую кровь». Произошедший в 1987 году и обернувшийся всесоюзным скандалом раздел театра Олег Ефремов считал «наиболее гуманным, демократическим, в духе времени решением», которое в 90-х годах уже воспринималось бы как нечто абсолютно естественное. Как художественный руководитель, он иного выхода не видел - он предложил автономию двух трупп, из которых одна разместилась бы в Камергерском переулке, другая — в филиале на улице Москвина, при этом, по свидетельству А. Смелянского, не имел внятного плана сосуществования двух трупп и меньше всего ожидал, что в результате в Москве образуются два МХАТа. Тем не менее, принятая общим собранием автономия в итоге обернулась полной суверенностью частей. Тому, что ефремовский МХТ не расцвёл после раздела, театроведы находят своё объяснение: раскол произошёл в то время, когда «великая эпоха» российского театра уже заканчивалась, с началом «перестройки» уходил в прошлое тот театр, который был больше, чем просто театром. Сам Ефремов в интервью 1990 года признался, что в театр в последнее время ходить не любит: стало неинтересно. В 1988 году Ефремов сыграл Мольера в спектакле «Кабала святош», поставленном Адольфом Шапиро. Нового современного драматурга для своего театра Ефремов не нашёл, он с переменным успехом ставил классику: «Вишнёвый сад», «Горе от ума», «Бориса Годунова», сыграв в этом спектакле заглавную роль. К уходу актёров он относился философски. Настоящим ударом, после которого не оправиться, стала для Ефремова смерть Иннокентия Смоктуновского в августе 1994 года. После 1994-го он поставил только один спектакль, и это были «Три сестры» (1997), завершившие его чеховский цикл и встреченные критикой с таким восторгом.

Болезнь лёгких ограничила его работоспособность. В 2000 году Олег Ефремов вновь обратился к пьесе Э. Ростана «Сирано де Бержерак», которую в 1964-м ставил в «Современнике», но этот замысел так и остался неосуществлённым. О последних днях Олега Николаевича вспоминала Людмила Петрушевская: "То, что он умирает, знали все вокруг. Он молчал, никогда, ни единым словом не выдал себя, не пожаловался. При нем даже стыдно было говорить о собственных болезнях. Театр его оберегал, регулярно собирались врачи, следующий по времени консилиум должен был состояться на другой день после его смерти. В остальном жизнь у него протекала, как обычно, — никаких особенных потрясений, как у каждого простого смертного…, с той только разницей, что Олег Николаевич Ефремов поддерживал свое существование, дыша кислородом через постоянно укрепленные трубочки — легкие работали неважно. Всюду с ним был этот аппарат, агрегат, соединенный с бедными, почти неживыми органами дыхания. Как этот человек существовал, непонятно. Постоянные боли в ноге, которую давно грозились ему ампутировать, затем язвы в кишечнике". Он умер в Москве, в своей квартире на Тверской улице, 24 мая 2000 года, когда его театр находился на гастролях в Тайване. В день прощания, по свидетельству очевидца, к зданию в Камергерском переулке из-за моря цветов невозможно было подойти. 31 мая Олег Ефремов был похоронен на Новодевичьем кладбище рядом с могилой К. С. Станиславского.