Торговец с Земли

Радиотелефон забренчал, едва рассвело, но старый Эдуардо Суарес был уже на ногах. По крестьянской привычке вставал он затемно. Так же, как старый Энрике Чавес, что держал ферму по ту сторону каньона. Или Альфонсо Гарсия, которому стукнуло уже девяносто, но который каждое утро спускался в шахту первым. Сыновья и внуки Альфонсо топали за ним вслед, по очереди склонялись, целовали тыльную сторону дряблой старческой ладони и один за другим ныряли в забой. На свет божий Альфонсо вылезал, благословив последнего из них.

Эдуардо окинул быстрым взглядом хлева на западном горизонте. Амбары на восточном. Три дюжины беленых домиков с черепичными крышами, выстроившихся по краю каньона в два ряда. В них обитало его собственное семейство, но ни сыновья, ни внуки еще не проснулись, лишь пятнадцатилетняя непоседа Марисабель уже пылила по проселку на северо-запад, к птичникам. Старик невольно заулыбался — старшая пра¬внучка пошла в него. Легкая на ногу, скорая на руку, работящая. Соседские мучачос уже на нее заглядывались, а Пако Гарсия и Нандо Чавес недавно и вовсе подрались и расквасили друг другу носы.

Телефон продолжал дребезжать, и Эдуардо, спохватившись, потрусил к радиостанции.

- Жив еще, старый хрен? — осведомился телефон голосом Эда Краснова, некогда отчаянного драчуна, выпивохи и бабника, а ныне почтенного главы семейства, одного из самых многочисленных на Одиссее.

- Что мне сделается, - в тон Краснову ответил Эдуардо. - Чего трезвонишь-то спозаранку, тезка?

Были Эдуардо с Эдуардом друзьями с того самого дня, как "Одиссей" спешно стартовал с гобийского космодрома, унося на борту четыре сотни первопроходцев. Молодых, сильных, рисковых чикас и мучачос из добрых шести дюжин стран.
- Не поверишь, - отозвался Эд.- Только что звонил Жан-Пьер из своей Бургундии. Так вот: у нас гости, старина. Вернее, гость. Угадай откуда.
- Делать мне нечего, только гадать, - проворчал Эдуардо. - Дон дьябло знает, кто там к тебе прилетел.
- Да не ко мне, старый осел. Он к нам прилетел. К нам ко всем. Торговец с самой Земли.
- Да ты что, - ахнул Эдуардо. - Не может быть!

Визитеры Одиссею не жаловали. Раз в четыре года приземлялся на единственном космодроме транспорт с базы. Забирал руду, плоды, скот в обмен на механизмы, технику, пожитки и утварь. Потом отчаливал, и жизнь катилась своим чередом. Два десятка лет назад, впрочем, завернул на удачу настоящий странствующий то ли театр, то ли цирк. Успеха, правда, скоморохи с лицедеями не снискали. Старики вяло поаплодировали, рассчитались натуральным продуктом и отправились по домам, а молодежь и вовсе с первого же представления сбежала. Праздность и развлечения на Одиссее были не в чести.

- Давай собирайся, - частил в радиотелефонную трубу старый Эд. - Наших прихвати: Энрике там, Альфонсо. Девок возьмите, товару поболее и дуйте к космодрому, а я сейчас еще Карлушке Эберхарту в Баварию позвоню. Да, и поторапливайтесь, торговец ждать не станет.

- Постой, - спохватился Эдуардо. - А чем он, собственно говоря, торгует?

- А пес его знает чем. Какая разница? Говорят же тебе - не абы откуда прилетел, а с Земли.

Глайдер забили товаром под завязку. Клетями с гусями и кроликами, мешками с огурцами, баклажанами и молодым картофелем, ящиками с персимонами, мандаринами и киви. Всем тем, что плодородная земля малой планеты на самых задворках Галактики щедро дарила возделывающим ее поселенцам.

- Двадцать, - бубнил себе под нос старый Энрике, загибая пальцы и провожая взглядом исчезающие в трюме глайдера ящики и тюки. - Плюс дважды семнадцать - тридцать четыре. Итого пятьдесят четыре. Плюс по пятаку с гуся. Еще тридцать. Восемьдесят, что ли, четыре. Плюс двадцать пять. Сбился, дьябло карахо! Пускай будет сто. Не продешевить бы. Плюс...

Деньги на Одиссее были не в ходу, как и во всем ближнем, а заодно и дальнем космосе. Цену имел товар - ту, что определяли на торгах, когда приземлялся транспорт. Кролики традиционно шли по трешке с головы, гуси по пятаку, но, бывало, удавалось сторговаться и на шестерочке. За пудовый мешок с картофелем давали двадцать. За ящик с отборными плодами - от четырнадцати до восемнадцати. Чего именно давали, обитатели Одиссеи не задумывались. Старики помнили, что некогда деньги имели собственное название. Но какое именно, припомнить мало кому было под силу, да и ни к чему.

- Пряжу, пряжу-то забыли, дедушка, - хлопотала у люков румяная черноглазая Санчита, одна из младших внучек на выданье. - Эй, Карлита, Изабель, пряжу-то!

- Да дьябло с ней, - ворчал из пилотской кабины Эдуардо. - У землянина, небось, своей хватает. Поспешите, не опоздать бы.

Глайдер оторвался от земли за три часа до полудня. Прошел над Андалузией, как называли свой надел испанские колонис¬ты. Наискось пересек соседнюю Аризону, за ней Урал... Когда оба солнца сошлись в зените, позади остались Корнуолл, Бавария, Миядзаки, Санта-Катарина. На посадку у окраины космодрома зашли в час пополудни.
- Настоящее столпотворение, - недовольно бурчал старый Альфонсо, близоруко щурясь на снующих по космодрому поселенцев. - Глядишь, дотемна провозимся.

Эдуардо крякнул, спрыгнул из кабины на землю - эдак по-молодецки сиганул, знай, мол, наших, сдержал стон от подагрической боли в суставах и чинно двинулся к задравшему нос в небо торговому судну.

- Гутен таг, Пауль. Ха ва ю, Джек, - приветствовал он на ходу случившихся по пути стариков. - Бонжур, Жан-Пьер. Так что ж он привез?

- Скоро узнаем, - кивнул Жан-Пьер в сторону разбитого у трапа торговца сборного павильона из пластика.

Из шлюза грузового трюма по аппарели споро двигалась в павильон вереница разномастных коробок с надписями по бокам. Сам торговец, коренастый, морщинистый, с седой бородищей старик умостился за раскладным столиком у павильонного входа. Нахмурившись, колдовал над электронной диковиной с цветастым экраном.

- Персоналка, - припомнил название диковины Эдуардо. - Как же ее? Планер? Пломбир?

- Планшет, - подсказал Альфонсо Гарсия, сохранивший вопреки возрасту юношескую память. - Хорошая вещь.

- Так чем он все же торгует? — пытаясь протолкаться поближе, ворчал Эдуардо. - - Не пойму никак.

Торговец оторвался от своей персоналки, окинул строгим взглядом окруживших его людей.

- Не толпитесь, почтенные, - сиплым надтреснутым голосом попросил он. - На всех хватит. В очередь, стройтесь в очередь. Обслуживать буду по одному. Итак. - Он выдержал паузу и продолжил торжественно: - Сувениры, почтеннейшие!
Отличные сувениры с Земли, со всех частей света, со всех стран и городов мира! К вашим услугам!

Толпа разом ахнула.

- Вот это да, - восхищенно прокричал Жан-Пьер Мартен на ухо глуховатому Иву Дюбуа. - Сувениры! Память о родине... Память о доме...

- Что, правда? - подался к торговцу старый Джек Мюррей. - С самой Земли?

- А то. - Торговец энергично тряхнул бородой. - С нее, с матушки. Фирменные, какие хочешь. Ну, построились, что ли? Давай, подходи по одному!

У Эдуардо Суареса от волнения вспотели ладони. На "Одиссей" грузили только самое необходимое, только то, без чего колонистам было не обойтись. Сувенирам среди пожитков места не нашлось. И вот теперь... Эдуардо утер с глаз невольные стариковские слезы. Теперь...

- Карлита, Санчита, Изабель, - гаркнул он. - Тащите сюда товар! Весь, без остатка.

- Из Мюнхена, из Мюнхена есть? - навис над раскладным столиком плешивый, подслеповатый Карл Эберхарт. - Из Мюнхена?

- Сейчас. - Узловатые пальцы торговца заплясали по клавиатуре планшета. - Есть, конечно. Санта-Клаус фарфоровый, четыре экземпляра различной величины. Кружки глиняные с надписью "Шеллингштрассе", три штуки. Шляпы баварские, фетровые. Макеты...

- Что за них хочешь?

- А что есть?

- Выбирай. - Карл замахал руками, подзывая родню. - Гретта, Лизхен, давайте товар! Зерно имеется. Отборное, в мешках, по двадцать два. Колбаса кровяная имеется, полдюжины палка. Ливерная есть. Домашняя. За ту же цену. Пиво. Яблоки, вчера только с дерева. За полсотни все отдам. Молоко. Яйца. Сколько тебе? - Карл запнулся, бережно погладил заскорузлыми пальцами фарфоровую статуэтку. - Знаешь что? Черт с ними, с ценами! Бери все!

- Из Дрездена есть? - сменил Карла рябой, веснушчатый Пауль Миллер. - Есть, да? Да не важно, что именно. Беру! Марта, Эльза, товар!

- Из Вашингтона есть? Из Сан-Паулу? Из Пекина? Мельбурна? Токио? Касабланки? Давай! Торговаться не будем! Линда, Джульетта, Мэйлинь, Мичико, Луиджина, Шарлотта! Тащите, тащите, тащите товар!

- Из Севильи, - дождался наконец своей очереди Эдуардо. - Что есть из Севильи?
- Сейчас. - Торговец устало выдохнул, склонился, подался к планшету. - Значит, так: кастаньеты имеются, севильское кружево. Бычок из андалузской керамики.

- Забираю все. Вон товар. - Эдуардо шагнул назад, освобождая место, но в последний миг спохватился. - Постой, для девочки пятнадцати лет есть что-нибудь? Что-нибудь особенное. Это правнучка моя, старшая. Настоящая красавица-андалузка.

Торговец склонился к экрану.

- Могу предложить веер, к примеру. Тоже из Севильи. Отличный веерок, расписной.

- Беру. - Эдуардо довольно потер ладони. - Товару-то хватит?

- Да, конечно, - кивнул торговец. - С лихвой.

- Спасибо тебе!

- И тебе спасибо, почтеннейший. Ну, кто там еще остался?

- Да вроде один я, - переступил с ноги на ногу Эд Краснов. - Пока обзвонил всех, припозднился малость. Так что, выходит, я последний. Из Москвы есть?

Торговец вскинул на Краснова взгляд блеклых старческих глаз.

- Откуда ты сказал, браток?

- Из Москвы.

Торговец поднялся на ноги.

- Земляк, что ли? - неуверенно спросил он.

- Ну. Эдик Краснов с Таганки.

Торговец шагнул вперед.

- А я - Петька Родионов с Печатников.

Старики обнялись.

- Как она? - бормотал Эд. - Как Москва-то, а? Белокаменная.

- Да стоит себе. Стоит.

- А Кремль?

- Да на месте, на месте Кремль.

- Слава богу! У тебя там остался кто?

- Ну конечно, - закивал торговец. - Семья. Двое сыновей. Внуки - Машенька и Юрка.

- Привет им передавай. А привез-то что?

- Я? - Родионов внезапно отшатнулся, шагнул назад. - Из Москвы? - Секунду-другую он стоял молча, растерянно моргая, затем встрепенулся. - Есть, есть из Москвы. Ты постой здесь, браток.

Торговец засеменил к трапу, вскарабкался по ступеням и скрылся в шлюзе. Через пару минут появился вновь с металлической шкатулкой в руках.

- Вот. - Он бережно поставил шкатулку на столик, дрожащими пальцами отпер защелку и откинул крышку. - Это из Москвы, Эдька. Все, что есть. Половина твоя, бери.

Эдуард Краснов, мосластый, кряжистый, с задубевшей на солнцах кожей и седой, как снег, с минуту безмолвно смотрел на шмат запекшейся аспидно-серой земли.

- Это из М-москвы? - запинаясь, переспросил он. - Из самой М-москвы?

- Да. - Родионов отделил половину, протянул в ладонях. - Забирай, твое.

Краснов принял землю, поднес к губам, поцеловал.

- Спасибо, - выдохнул он. - Вера, Людочка, товар!

- Ничего не надо, - отступил назад Родионов. - Так забирай. В подарок.

Когда торговое суденышко вышло на орбиту, Родионов мелкими стариковскими шажками добрался из пилотской рубки до мастерской. Постоял на пороге, затем шагнул вовнутрь. Пнул производящий фарфоровые статуэтки аппарат, плюнул на ткацкий станок, с горечью оглядел прочее оборудование. Раскрыл шкатулку и долго смотрел на оставшуюся половину запекшегося земляного брикета.

Он вспомнил, как накручивал по орбите витки. Как глядел на заснятые бесчувственной аппаратурой развалины Лондона. На воронку, оставшуюся там, где раньше был Дрезден. На пепел от Барселоны. На спекшуюся лаву Нью-Йорка. Вспомнил, как спускался в посадочном модуле туда, где была Москва. Как, задыхаясь от слезных спазмов, вгрызался киркой в грунт. Как...

Где-то там истлели кости обоих его сыновей. Где-то там лежала еще зола, оставшаяся от Машеньки и Юрки.