"Я всегда любил нашу глушь": Краткий гид по русской провинции от русских писателей

Антон Чехов в 1890 году отправился на Сахалин. Почти три месяца он добирался до острова каторжников, а оттуда направился в Гонконг, потом на Шри-Ланку и завершил свою "одиссею" в декабре того же года в Одессе. В конце апреля 1890 года Чехов три дня прожил в Екатеринбурге. Вот как он отзывался о местных жителях в письме брату Михаилу от 29 апреля: "Здешние люди внушают приезжему нечто вроде ужаса: Скуластые, лобастые, широкоплечие, с маленькими глазами, с громадными кулачищами". Екатеринбуржцы, по мнению Чехова, настолько суровые, что "Родятся они на местных чугунолитейных заводах, и при рождении их присутствует не акушер, а механик".
Погода Антона Павловича тоже не обрадовала: "На улице снег, и я нарочно опустил занавеску на окне, чтобы не видеть этой азиатчины".
Ни один из городов, попавшихся Чехову по пути на Сахалин, не произвел на него впечатления: "В России все города одинаковы. Екатеринбург такой же точно, как Пермь или Тула. Похож и на Сумы, и на Гадяч. Колокола звонят великолепно, бархатно". Кстати, до Перми Чехов добирался на пароходе по Каме, которая ему тоже не понравилась: "Кама прескучнейшая река... Берега голые, деревья голые, земля бурая, тянутся полосы снега, а ветер такой, что сам чёрт не сумеет дуть так резко и противно".

В Омск Достоевский был сослан, после того, как смертный приговор по делу петрашевцев был в последний момент заменен каторжными работами 22 декабря 1849 года. 23 января 1854 года, едва "выйдя из каторги", Достоевский написал своему старшему брату Михаилу письмо, в котором не очень лестно отзывался об Омске: "Омск гадкий городишка. Деревьев почти нет. Летом зной и ветер с песком, зимой буран. Природы я не видал. Городишка грязный, военный и развратный в высшей степени. Я говорю про черный народ. Если б не нашел здесь людей, я бы погиб совершенно. К. И. И<вано>в был мне как брат родной. Он сделал для меня всё, что мог. Я должен ему деньги. Если он будет в Петербурге, благодари его. Я должен ему рублей 25 серебром. Но чем заплатить за это радушие, всегдашнюю готовность исполнить всякую просьбу, внимание и заботливость как о родном брате. И не один он! Брат, на свете очень много благородных людей".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в 1858 году был назначен рязанским вице-губернатором. Из целой армии рязанских чиновников он был едва ли не единственным, кто добросовестно выполняли свою работу и пытался помочь людям. Столкнувшись с проржавевшим насквозь чиновничьим аппаратом, Щедрин изнывал от бесплодности своих попыток что-то исправить. Об этом он писал в письмах Владимиру Павловичу Безобразову в Петербург: "А здесь я решительно бедствую, потому что окружен людьми безграмотными и бессмысленными и должен один работать за всех и исправить то, что нагадила столетняя кляуза".
Салтыкову-Щедрину Рязань запомнилась противозакониями, гнусными бабами и неуважением к чужому труду.
"Подобного скопища всякого рода противозаконий и бессмыслия вряд ли можно найти, и вятское плутовство есть не более как добродушие по сравнению с плутовством рязанским". В Вятку Щедрин был сослан за вольнодумтсво в 1848 году и прослужил там в губернском правлении до 1855 году.

"Эта баба [Княгиня Черкасская] — самая гнусная во всей Рязанской губернии, а здесь довольно-таки гнусных баб. Она на нас беспрестанно ябедничает, что возмущаем крестьян". На Салтыкова-Щедрина регулярно писали жалобы, как его коллеги, так и "неравнодушные" граждане типа княгини Черксской. Однажды жалобу написал даже сам губернатор. В коне концов Щедрина к его собственной радости перевели на службу в Тверь. Там ему тоже не понравилось.

Рязанских начальников Щедрин сравнивал с татарами, которые, как известно, сожгли Рязань дотла: "Вам известно, многоуважаемый Владимир Павлович, что у меня теперь новый начальник, М<уравьев>, который разразился над Рязанью подобно Тахтамышу. Рязань, может быть, и полюбит это, потому что она и издревле к таким людям привыкла, но для меня подобное положение вещей несносно. Главное основание всех его действий — неуважение к чужой мысли, чужому мнению и чужому труду".

За время службы вице-губернатором Щедрин почти ничего не написал, он работал буквально круглые сутки и времени на литературное творчество просто не было. В одном из писем Безобразову он писал: "Жизнь провинцияльная (не смешивайте ее с деревенскою) далеко не удобна для литературных трудов. Надо быть вдали от гадостей этой жизни, чтобы достойно воспевать их".

Максим Горький родился и вырос в Нижнем Новгороде, однако в 27 лет переехал ненадолго в Самару. Там он прожил чуть меньше двух лет с 1895 по 1896 год.
В 1896 году в "Самарской газете" под псевдонимом Дон Кихот Горький опубликовал очерк "Самара во всех отношениях". Вот фрагменты оттуда: "Прежде всего в Самаре бросается в глаза общий характер её архитектуры. Тяжёлые, без каких-либо украшений, тупые и как бы чем-то приплюснутые дома заставляют предположить, что и люди, живущие в них, тоже тупы, тяжелы и приплюснуты жизнью.
Затем, всматриваясь в прохожих на улице, видишь, что большинство из них представляют собою субъектов, одетых в звериные шкуры, крытые тёмными сукнами, и что они обладают особого устройства носами, сразу останавливающими на себе взгляд внимательного наблюдателя".

"Затем вы, конечно, узнаете, что в городе не хватает учебных заведений, больниц и всего прочего, чего не хватало во всех тех городах, которые вы имели удовольствие или неприятность посетить ранее Самары. Разница только в том, что Самаре не хватает этого более других поволжских городов.
Она также более грязна, пыльна и пахуча, чем, например, Казань и Астрахань; у неё более скверные мостовые, чем в Нижнем и Ярославле; она более неподвижна и более преисполнена косностью к умственным интересам, чем Симбирск, город удивительно сонный и тихий, точно умирающий от старческого маразма".

В городке Чистополе в Татарстане Борис Пастернак жил в эвакуации в 1942-1943 гг. Во время Великой Отечественной войны в Чистополе собралась очень интересная компания писателей и поэтов: Фадеев, Цветаева, Тарковский, Асеев, Леонов, Федин.
Драматург Александр Гладков записал слова Бориса Пастернака об этом маленьком городе, на короткий срок превратившемся в литературный центр большой страны: "Я всегда любил нашу глушь, мелкие города и сельские местности больше столиц, и мил моему сердцу Чистополь, и зимы в нем, и жители, и дома, как я увидел их зимой 1941 года, когда приехал к эвакуированной семье".

В 1955 году 63-летний Константин Паустовский купил домик в Тарусе в Калужской области и переехал туда из Москвы. Городок на Оке ему очень понравился: "В Тарусе очень хорошо. Окрестности сказочные... места здесь чудесные... В Москву не тянет". Хвалил Паустовский не только природу, но и жителей Тарусы: "Он хорош своими людьми - талантливыми и неожиданными, трудолюбивыми и острыми на язык". А в статье "Письмо из Тарусы" (1956) отмечал колоссальный вред, который наносят городу и природе местные власти: "Большего наплевательства по отношению к своей стране и народу, большего безразличия к своей стране и ее природным богатствам трудно себе представить".
Кстати, Алексею Толстому, который посетил город в 1916 году, Таруса не понравилась: "О нравах ничего положительного сказать нельзя: "невежество"; в городе мещане да купчишки, хотя есть две хорошие дачи, где зимуют москвичи, да за тюрьмой на бугре двадцатый год живёт доктор, но за последнее время до того стал тучен и ветхий, что с бугра не сходит, а всем больным прописывает пить молоко…".