Переделкино. В гостях у Корнея Чуковского

Это не книга, это люстра с иллюстрациями к Мухе-цокотухе.

Улочки Переделкино

Вход на территорию местной детской библиотеки

Рисунки на столбах пообтерлись

А вот это вход на территорию дома-музея, можно заходить

А вот и сам дом Чуковского. Он довольно большой, не чета дому Окуджавы.
Дом построен в середине 1930-х и является типичным для того времени. Чуковский жил тут с 1938г до…

С первого взгляда – просто дерево. Если присмотреться, можно увидеть множество обуви, висящей на нем.

Это то самое Чудо-дерево, на котором растут “сапоги и башмачки”.

Когда готовишь репортаж, всегда обнаруживаешь что-то интересное, что сам раньше не знал.
То, что Корней Чуковский – это псевдоним, я знал (на самом деле он Николай Корнейчуков). А вот то, что он был незаконнорожденным, я не знал. Его отец – Эммануил Соломонович Левенсон, в доме которого работала служанкой мать Николая.
Синяя гостиная

Мир всегда был большой деревней, поэтому знакомство Чуковского с различными интересными людьми началось уже в детстве. Так, он ходил в детский сад в одну группу с Володей Жаботинским -в будущей лидером правого сионизма, создателем Еврейского легиона, писателем и прочая, прочая.
Вся обстановка сохранена его дочерью и внучкой.

А одноклассником в гимназии был Борис Житков – тоже будущий писатель и путешественник.
Рисунки

Книг около 4,5 тысяч, многие на английском.

Несмотря на то, что казалось бы литератор был обласкан властными структурами, он не колебался вместе с генеральной линей партией.
Так, в 1966г подписал письмо на Брежнева против реабилитации Сталина, написал пересказ Библии для детей (тираж был уничтожен властями), поддерживал отношения с опальным Солженицыным.

Перед смертью он написал список людей, которых не хотел бы видеть на своих похоронах.
Вообще, Юлиан Оксман (литературовед) - довольно жестко описывает атмосферу похорон писателя:
“Людей мало, но, как на похоронах Эренбурга, Паустовского, милиции — тьма. Кроме мундирных, множество «мальчиков» в штатском, с угрюмыми, презрительными физиономиями. Мальчики начали с того, что оцепили кресла в зале, не дают никому задержаться, присесть. Пришёл тяжело больной Шостакович. В вестибюле ему не позволили снять пальто. В зале запретили садиться в кресло. Дошло до скандала.
Гражданская панихида. Заикающийся С. Михалков произносит выспренные слова, которые никак не вяжутся с его равнодушной, какой-то даже наплевательской интонацией: «От Союза писателей СССР…», «От Союза писателей РСФСР…», «От издательства „Детская литература“…», «От Министерства просвещения и Академии педагогических наук…». Всё это произносится с глупой значительностью, с какой, вероятно, швейцары прошлого века во время разъезда гостей вызывали карету графа такого-то и князя такого-то. Да кого же мы хороним, наконец? Чиновного бонзу или жизнерадостного и насмешливого умницу Корнея? Отбарабанила свой «урок» А. Барто. Кассиль исполнил сложный словесный пируэт для того, чтобы слушатели поняли, насколько он лично был близок покойному. И только Л. Пантелеев, прервав блокаду официозности, неумело и горестно сказал несколько слов о гражданском лике Чуковского.”

Та самая люстра с заглавной фотографии

Рабочий стол

Чуковского переводили на различные языки

Мини-версия Чуда-дерева

Семейные фотографии

Мечта, а не библиотека:)

Вокруг дома у него довольно таки большая территория, вовсе не 6 соток.

Сторожка

Место знаменитого чуковского костра

Вход на костер был платный – каждый ребенок должен был принести несколько шишек. Но если не приносили, пускали и так:).

Традицию поддерживают, иногда костер устраивают до сих пор.

Ну и все, пойдемте к выходу.