Ника!: как фанаты сожгли Константинополь, а гетера спасла императора

"Болельщики (димоты) как в старой Римской, так и в Восточной империи делились на несколько группировок по цветам: белые, зелёные, красные и синие. На протяжении нескольких веков самыми крупными и влиятельными были две основные категории — «синие» (венеты) и «зелёные» (прасины). В годы правления Юстиниана венеты в основном были представлены патрициями, военными и землевладельцами, а прасины в большинстве состояли из плебеев, ремесленников и крестьян. Группировки имели и религиозные противоречия: прасины были в основном монофизитами, большинство венетов же поддерживали решения Халкидонского собора, объявившего монофизитство ересью. Император Юстиниан и его супруга Феодора благоволили венетам, к прасинам же относились холодно".

Шло 13 января 532 года. На стадионе царил дух старой доброй драки, которая всё никак не начнётся.

«О великий, пощади своих подданных, прикажи префекту распустить солдат!», — вопили болельщики обеих дим — и «синие», и «зелёные» — на протяжении всех 22 ипподромных заездов.

«Зашибись у нас начались январские иды», — думал император, постепенно закипая.

— Не будет вам пощады, разбойники! Закон тут я устанавливаю!

Тишина на стадионе наступила, но таким образом, которого никто не ожидал. Болельщики обеих фракций в знак протеста попросту бежали с ипподрома, оглашая окрестности криками «Ника! Ника! Ника!» (дословно — «Побеждай!». — Прим. ред). Это было прилюдное оскорбление императора — покинуть стадион до окончания заездов.

— Что там за ослы на улице? Чего они хотят? — Префект города нервно уставился на экскувита (имперский гвардеец. — Прим.ред.).

— Требуют отпустить висельников, — заявил экскувит.

Его ответ утонул в уличном оре, так что даже Евдемон расслышал требования толпы.

— В игнор, в бан вас всех, язычники! — орал префект в толпу, высунувшись из окна.

А в ответ неслось:

— Сожжём его! Богородица с нами! Константинополь наш!

Толпа ломилась в преторию, по пути громя и поджигая всё подряд. Префект Евдемон не менее стремительно покинул здание и теперь увеличивал расстояние между своей тушкой и фанатами быстрой езды — знал, что так целее будет. Тем более, кто-то же должен был доложить Юстиниану о серьёзном бунте! Кто как не он, префект города?

Константинополь горел. Толпы народа вместе с фанатами бегали по улицам, грабили виллы сенаторов и жгли, жгли, жгли столицу. В этот момент никто бы не заподозрил в этих людях уважаемых урбанистов будущего. Между тем, если бы восставший народ не сжёг портик Августеона, здания на форуме, включая Сенат, а также храм св. Софии, — Константинополь никогда бы не перестроили (в основном теми же руками, которые его сожгли). И нынешняя мечеть Айя-София не приобрела бы своего имперского величия…

Василевс не спал. Вместо обычной потасовки в городе был крупный бунт. Как его подавить имеющимися скромными силами, Юстиниан не знал.

«Хм, может поборы снизить, запретить сенаторам уклоняться от налогов и не перекладывать их на бедняков? Перестать повышать цены на хлеб? — император нервно барабанил по подлокотнику трона. — Не-е-е, это бред какой-то! А как же империя, как в Италии воевать?».

И в итоге решил: ладно, хлеба у них нет — пусть будут зрелища. Сделаем им завтра ещё один заезд на ипподроме!

14 января стадион стоял полупустой. После пары заездов болельщики исчезали с ипподрома, наглядно демонстрируя императору, что одних только зрелищ — без хлеба, — будет всё же маловато.

— Что им надо? Что?! — раздражённо спрашивал император у сенаторов. — Так, вот вы трое, пойдите и узнайте, что эти грешники хотят.

После хождения в народ сенаторы Василид, Константиол и Мундт, нервно переглядываясь, доложили императору: «Долой Иоанна Каппадокийского! Вон квестора Трибониана! Уволить префекта Евдемона!»

— А Богородицу им не вызвать, нет? — опять завёлся Юстиниан.

— Ладно, передайте им, что император ромеев прислушивается к своим подданным. Все перечисленные чиновники уже смещены и будут назначены новые.

— Радуйтесь, граждане и гражданки, император сделал всё, что вы просили! Расходитесь же по домам!

Но вместо воплей радости сенаторы услышали только ропот.

— Тагмы (основная единица деления ромейского войска. — Прим.ред.), вперёд! Рубите их всех, потом разберёмся, кто тут монофизит, а кто ортодокс, — полководец Велисарий наконец получил из дворца приказ нанести удар по толпе.

Хотя Константинополь был вольным городом и каждый свободный житель имел право купить себе оружие, против лучших воинов империи фанаты были что бледная спирохета против ударной дозы антибиотика. На глазах довольного императора его лучший полководец превращал в капусту его же взбунтовавшихся подданных.

«Ну что, похоже, мятеж окончен, отбой тревоги», — радостно потирал руки Юстиниан.

Но это было только начало.

Рано утром 18 января ипподром гудел, как закипевший котёл. «Вы гляньте, идёт!», «Слава императору!», «Да заткнитесь вы, дайте послушать, что он говорит!».

Император настороженно вслушивался в крики димотов. Охраны было мало, так что, если бы он сейчас зафейлил выступление перед народом, это был бы конец.

— Сограждане! Братья и сестры, вот он я, стою перед вами, простой ваш повелитель и автократор, император Юстиниан! Товарищи, многи… — трясясь от волнения, с непокрытой головой, Юстиниан произносил с кафисмы ( императорская ложа на восточной трибуне Большого ипподрома. — Прим. ред.) заготовленную речь.

Долго говорить не пришлось.

— Осёл, заткнись уже! Ты нам не нужен! Нам нужен новый император! Выберем Ипатия! Ника! Ника! Ника!

«Хорошо хоть объедками не закидали, твари», — думал Юстиниан, нервно вышагивая по дворцу.

— Ну чего там, выбрали они мне уже преемника? — спросил он, с прищуром смотря в лицо префекту.

— Так точно, Ипатия, вашество, — бодро отрапортовал новый префект — сенатор Трифон.

Император уже не знал, радоваться ему или нет. Так выходило, что он собственными руками выгнал на мороз и подарил восставшим будущего вождя. Вождь был, конечно, никакой, но теперь константинопольская голытьба знала: она ворует и жжёт не просто так, а во имя высоких идеалов.

В это время агенты евнуха Нерсеса принесли очередную плохую новость: перед восставшими выступает сенатор Ориген. Склоняет их захватить какой-нибудь ненужный дворец и устроить в нём штаб, а уже оттуда вести наступление на Юстиниана.

«Вот же подлец! Выберусь живым — раздам его имущество, Богородицей клянусь», — устало и желчно думал Юстиниан.

Вести с полей приходили хуже некуда. Солдат, призванных из провинции, не хватало; восставшие опять подпалили город. Надо было срочно решать, что делать.

Совещание во дворце началось с тягостного молчания. Немногие оставшиеся сановники тщательно отводили глаза и пытались слиться со стенами.

— Ну, чо делать-то будем, отцы города? — вопрошал Юстиниан.

По всему выходило, что оставалось только одно — драпать, пока не поздно. Город горел, сенаторы вслух подсчитывали потери: десятки вилл, сотни доходных домов, тысячи либр золота и серебра. «Да мы же голые, как мы жить будем!» — стенали заслуженные патрикии, через одного — консулы и комиты священных щедрот.

Префект города ручался за корабли. Бывший квестор Трибониан бил себя пяткой в грудь, что готов поставить рекорд по скорости эвакуации, и вообще все экскувиты жаждут занять первое место на борту.

«Тьху ты, — подумал с тоской автократор, — и тут возня».

Заслушали доклады Велисария и Нарсеса, в них тоже других предложений не содержалось. Обитатели дворца совсем уже вознамерились смазать лыжи скипидаром до залива Золотой Рог. Но тут слово взяла августа Феодора.

— Па-а-азвольте, что значит драпать! — возмутилась императрица.

32-летняя бывшая гетера по кличке Феодора-из-борделя с презрением рассматривала ромейскую аристократию.

— Всё бросить? Зря я что ли всю жизнь горбатилась на имперские лычки?! С ними и помру, так и знайте! Величие или смерть!

19 января двух бывших сенаторов императорского рода казнили. Восстание кое-как утихомирили днём ранее массовой резнёй на стадионе. На какое-то время фанаты присмирели. Но продолжалось это спокойствие недолго, поскольку Юстиниан не собирался менять свою политику. Хотя запущенная им урбанистическая программа «доступная среда для охлоса» выполнялась с редкой быстротой…

Город отстроили, а налоги и коррупция осталась непоколебленными. И уже в 547 году Юстиниану опять пришлось смотреть на висельников и испытывать острое чувство дежавю, смешанное с пятикратным фейспалмом.

ФАРИД МАМЕДОВ