Ольга Керенская. «Я выпила свою чашу до дна»

Александр Керенский, окончив с золотой медалью гимназию в Ташкенте, поступил на юридический факультет Петербургского университета. Там он познакомился с блестящей и очень интеллигентной семьей Барановских. Ее глава — генерал Лев Барановский, его тесть — известнейший ученый-китаевед академик Василий Павлович Васильев. А вот дети генерала увлекались революционными идеями, коими заразили и питерского студента.

Александр Керенский сделал великолепную адвокатскую карьеру. Он участвовал в крупных политических процессах, в расследовании расстрела рабочих на Ленских золотых приисках, защищал армянских революционеров и, наконец, стал депутатом Государственной Думы. Ольга помогала мужу, как могла. В частности, именно она придумала ему знаменитую прическу «бобрик», которую он носил до конца своей жизни.

27 февраля 1917 года Керенскому позвонили из Думы и пригласили на экстренное заседание — император издал указ о ее роспуске. Александр Федорович наскоро простился с женой и детьми. С тех пор они почти не виделись. Революционная волна захлестнула Керенского и подняла на вершину государственной власти. «В бытность Керенского премьером, его жена Ольга Львовна чаще видела его на фотографиях, чем воочию. Положение „соломенной вдовы“ усугубляли рассказы многочисленных доброжелателей о реальных и выдуманных романах ее столь популярного мужа», — пишет автор биографии Керенского в серии ЖЗЛ писатель Владимир Федюк.

После большевистского переворота Александр Федорович покинул Петроград, а Ольга Львовна осталась в столице одна с сыновьями. Новая власть поначалу ею не интересовалась — большевикам просто было не до нее. А Керенская зарабатывала на жизнь, набивая табаком папиросные гильзы на продажу.

Сам Керенский за границей,
Там, где царские отбросы,
А жена его в столице
Набивает папиросы,

— такой стишок опубликовала тогда одна из петроградских газет.

Благодаря одному знакомому Ольга сумела устроиться машинисткой в петроградское отделение Центросоюза. «Моего жалования, — вспоминала позже Ольга Львовна, — хватало только на несколько фунтов хлеба или другого какого-либо продукта. Советские деньги ничего не стоили, меновая торговля шла вовсю, и из квартиры исчезали одни вещи за другими. Были проедены все портьеры. Швейная машина, шуба Александра Федоровича, продались одна за другой серебряные ложки и другие серебряные вещи — одним словом, все, что имело спрос и могло понадобиться в деревне, откуда спекулянты привозили продукты в обмен на вещи и только на вещи».

Забегая вперед, скажем, что профессия машинистки еще пригодится Керенской в эмиграции...

Позже Керенская написала в своих воспоминаниях, как к ней зашел один видный эсер и предложил спрятать у нее несколько мешков с пожертвованиями солдат в пользу Учредительного собрания. Ольга возмутилась, что он предлагает это сделать ей — женщине с двумя детьми и такой опасной фамилией. Но из гордости взяла. Вскоре знакомые сообщили ей, что ночью ожидаются повальные обыски. Ольга Львовна не нашла ничего лучшего, как спрятать опасные мешки на черной лестнице, прикрыв их рогожей. К счастью, во время обыска схрон не нашли.

С долей иронии Керенская позже вспоминала, как во время обыска «один из солдат только спросил меня, почему у нас так много портретов Керенского, и когда узнал, что это квартира его семьи, то, против ожидания, он не удвоил своего рвения при обыске, не сделался грубым, а только покачал головой и глубокомысленно сказал: „Да, бывает, бывает!“ Вероятно в его уме встало имя Керенского и тот ореол, которым он был когда-то окружен, и с именем которого, наверное, у этого простого солдата было связано представление о богатой и сытой жизни. А тут в холодной, едва освещенной и уже наполовину опустошенной квартире он увидел все свидетельства бедности, полуголодного существования, и его „бывает, бывает“, вероятно, резюмировало все промелькнувшие в его голове мысли о превратностях судьбы».

Вскоре Ольгу Керенскую все же арестовали и даже этапировали в ВЧК в Москву. По некоторым сведениям, ее заставили подписать некую бумагу о разводе с мужем, что она сделала с чистой совестью, поскольку семья Керенских фактически развалилась.

Чекисты Ольгу Керенскую отпустили и разрешили жить в Петрограде. Но она уехала в незнакомый и далекий Усть-Сысольск.

В Коми край Ольгу Керенскую, ее мать Марию Васильевну Барановскую и сыновей привез питерский архитектор Александр Холопов и поселил их в Кочпоне.

Сам Александр Викентьевич родился и вырос в этом местечке, название которого происходит от коми слова кодж или котш, что означает излучина реки. Здесь еще в XIX веке возле Свято-Казанского храма построил одноэтажный деревянный дом его отец — известный на всю округу иконописец Викентий Холопов.

В российской столице Александр Холопов стал довольно модным архитектором, но с приходом к власти большевиков заказы не поступали, и он вынужден был вернуться с семьей на малую родину, взяв с собой Ольгу Керенскую с сыновьями.

Взвалить на себя такую обузу Холопова, вероятнее всего, попросил уроженец Коми края Питирим Сорокин. Он мог быть знаком с Холоповым, поскольку оба земляка жили в Петрограде. Ну, а семью Керенского Сорокин знал хорошо, поскольку во Временном правительстве будущий знаменитый социолог занимал пост личного секретаря премьер-министра. По воспоминаниям Питирима Сорокина, весной 1918 года он встретился с Александром Керенским в Москве на конспиративной квартире. И там бывший премьер мог попросить своего соратника позаботиться о его семье.

Сыктывкарский краевед Вениамин Полещиков в своем очерке «Керенская в Усть-Сысольске» пишет, что в дальний путь из Петрограда отправилась довольно большая компания. Помимо Керенских и Холоповых с ними ехал известный ученый-экономист Бер Бруцкус с детьми. (В 1922 году его, как и Питирима Сорокина, вышлют за границу. Он закончит свою жизнь в 1938 году в Иерусалиме, будучи преподавателем Еврейского университета).

Дочь Холопова Ариадна Шмидт так описывает Ольгу Керенскую, с которой впервые встретилась в день отъезда на привокзальной площади: «Я увидела высокую худую женщину с бледным желтым лицом и с растрепанными волосами тусклого пепельного цвета, выбившимися из-под шляпы. Правда, глаза были красивые: большие, карие и очень тревожные и грустные... У нее был усталый, замученный вид».

Возможно, провожать свою жену и детей на вокзал приходил и сам Александр Керенский, переодетый и неузнаваемый. К семье он не подходил, а смотрел издали, как они садились в поезд. Об этом пишет в своих воспоминаниях Ариадна Шмидт со слов Ольги Львовны.

В Кочпоне Ольге Керенской и ее мальчикам выделили маленькую комнату. В каком именно доме, доподлинно не известно. Вероятнее всего — в доме самих Холоповых. Большую часть времени они возились на огороде, летом собирали грибы, ягоды и щавель. И это было не так-то просто для закоренелых горожан. Как-то в лесу им попались ложные опята. Питерская барышня не очень-то разбиралась в грибах, а потому пожарила их, съела сама и накормила сыновей. Потом знакомый врач Холопова вытаскивал «грибников» чуть ли не с того света. Но в любом случае можно сказать, что в Кочпоне петроградские беженцы не голодали. Вениамин Полещиков в своем очерке приводит дневниковые записи жены Бруцкуса Эмилии Осиповны, прибывшей в Усть-Сысольск через три недели после мужа. Она пишет, что молока и хлеба у них было вдоволь, а картофель и мясо они доставали в городе.

А Олег Александрович Керенский на склоне лет вспоминал о своем пребывании в Кочпоне с теплотой. В одном из интервью радио «Свобода» он рассказывал, что там его кормили ржаными пирожками, и они за время пребывания в Усть-Сысольске не знали голода. Кроме того, у него было ружье, и он охотился на уток — впрочем, не слишком успешно. Ему в то время было 13 лет.

Никакой политикой Керенская и ее друзья не занимались, а потому власти не сразу ею заинтересовались. Вот только в июне 1918 года первый номер газеты «Зырянская жизнь» поместил о ней заметку. Якобы Ольга Керенская скупает на местном рынке продукты по заоблачной стоимости, и именно поэтому местные овощи имеют столь высокую цену.

Ольга Львовна дала вполне достойный ответ, опубликованный в той же газете: «Гибнет Россия — наша родина, в борьбе изнемогают брошенные нами союзники, немцы уже готовы праздновать кровавый пир победы, а для „Зырянской жизни“, конечно же, важнее, какую цену платит Керенская за продукты, причем сообщаются заведомо ложные сведения».

Редакция газеты поместила свой комментарий, отметив, что «не только немцы готовы праздновать кровавый пир, но и более ужасный враг — голод — и потерявшие стыд и совесть контрреволюционеры, стремящиеся задушить народную Советскую власть».

Однако главные неприятности у Керенской и ее друзей были впереди. Как пишет в своем дневнике Эмилия Бруцкус, 29 июня в Кочпоне состоялся сход, где главным предметом обсуждения стало пребывание в деревне жителей Петрограда. Судя по этим записям, людей тревожили как Ольга Львовна, так и Бер Бруцкус. Казалось подозрительным, что этот человек, не будучи ссыльным, живет в деревне. Вероятно, он шпион, а Керенская наверняка состоит в переписке со своим мужем, который ведет на этот край англичан.

15 июля отношения с местными жителями обострились настолько, что мнимому шпиону Беру Бруцкусу пришлось вернуться в Петроград. Кроме того к непрошеным гостям стали наведываться представители усть-сысольской власти. Обвинения были все те же: занимаются спекуляцией, скупают продукты и тем самым повышают цены на рынке. Да и за квартиры платят неслыханные деньги. Однако хозяева домов, где жили петроградцы, все это отрицали.

В августе 1918 года, когда Ольга Керенская собиралась возвращаться в Петроград, за ней пришли чекисты. Она решила, что это дело рук бывшего урядника, а ныне секретаря кочпонского исполкома Холопова (однофамильца приютившего ее архитектора). Он был очень недоволен тем, что в подведомственном ему местечке живет жена Керенского и этого недовольства не скрывал.

Но, как оказалось, секретарь Холопов был ни при чем. По просьбе усть-сысольской милиции бывший урядник составил справку, что «Керенская ни в чем предосудительном не замешана и никакой агитации против советской власти не творит». Эта справка до сих пор хранится в деле Ольги Керенской в архиве ФСБ.

Как пишет краевед из Котласа А. Хрусталев, 19 августа 1918 года трибунал Котласского укрепленного района послал Усть-Сысольской чрезвычайной комиссии телеграмму с требованием арестовать и отправить Керенских в Котлас. 23 августа Ольга Львовна была вызвана в Усть-Сысольскую уездную ЧК, арестована и допрошена на предмет антисоветской деятельности в городе и окрестностях. Из сохранившегося дела об аресте О. Л. Керенской следует, что арестовали ее по приказу из Котласа.

Любопытен протокол от 20 августа 1918 года из дела КП-5176 по обвинению Ольги Львовны Керенской из архива Управления ФСБ по Республике Коми, который приводит А. Хрусталев в газете «Вечерний Котлас»:

«Член Чрезвычайной следственной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем по Усть-Сысольскому уезду М. Ляпунов согласно полученной телеграмме из Котласа в с. Кочпон Усть-Сысольского уезда в присутствии начальника городской милиции производил обыск в квартире О. Л. Керенской. Подозрительной переписки и имущества не найдено, но взято три письма на имя матери Барановской. Кроме того, найдено один фунт табаку 2 сорта. По заявлению ее матери Барановской, табак этот привезен из Петрограда, а в семействе Керенского курящих не имеется. О вышеизложенном постановил: записать в настоящий протокол табак в количестве одного фунта, реквизировать за законную плату как находящийся у некурящих лиц, каков подать на распоряжение в городскую милицию, а три письма в следственную комиссию на рассмотрение.

Член ЧК — председатель Чрезвычайного революционного штаба Ляпунов, начальник городской милиции А. Сивков. Присутствовала гражданка Петроградской губернии Зайдеман».

Согласно все тому же архивному делу, осенью 1918 года в сопровождении секретаря следственной комиссии уездной ЧК В. А. Савина (будущего классика коми литературы) и С. М. Колегова семья Керенской была препровождена в Котлас.

Когда из Котласа Керенской с сыновьями удалось вернуться в Петроград, жить там было не на что. К тому же у младшего сына Глеба начался туберкулез. Ольга Львовна написала ходатайство к властям с просьбой разрешить ей выезд за границу, но получила отказ. Помог ей знакомый врач, бывший эсер Борис Соколов, сам не раз побывавший в чекистских застенках и собирающийся покинуть родину. Он достал поддельные документы на имя эстонского гражданина, его жены и двоих детей и таким образом вывез семью Керенского в независимую Эстонию. Чтобы Ольгу Львовну на границе не распознали, ей купили белокурый парик и очки.

Как позже рассказал в своих воспоминаниях Борис Соколов, при пересечении границы в багаже Керенской чекисты обнаружили золотой карандаш с надписью: «Александру Керенскому от почитателей». Соколов был уверен, что все кончено. Однако их выпустили. Чекист дал понять, что обо всем догадался, но не стал губить несчастную женщину.

«Нелегко мне было решиться на этот отъезд. В России я оставляла все, что мне было дорого в прошлом, кроме детей. Я ехала за границу без денег, одна с детьми, не зная даже, в какую именно страну мы едем, не имея за границей ни родных, ни друзей. Мы предполагали, что Александр Федорович живет в Англии, но того, что мы едем к нему, у меня не было и в мыслях. Наша семейная жизнь была кончена, окончательно разрушена. И я имела все основания предполагать, что А. Ф. живет за границей со своей новой семьей. Рядом с грандиозным водоворотом событий, вертевшим, коверкавшим и ломавшим Россию, рушилась, ломалась и окончательно сломалась и моя семейная жизнь. И из-под всех развалин прошлого, и личных, и общероссийских, я должна была выкарабкиваться сама, как умела, таща за собой и моих детей, иногда только хватаясь за протянутые из жалости чужие руки», — вспоминала Ольга Львовна годы спустя.

Из Эстонии Керенские перебрались сначала в Швецию, а затем в Лондон. Там Ольга Львовна встретилась наконец со своим мужем и официально развелась. Их отношения за это время окончательно испортились. Керенский уехал в Париж, где редактировал газету «Дни». Накануне гитлеровской оккупации он перебрался в США, где прожил всю оставшуюся жизнь. Скончался 1 июня 1970 года в нью-йоркской больнице St. Luke’s от артериосклероза на 90-м году жизни. Тело Керенского переправили в Лондон, где жили сыновья и бывшая супруга, и захоронили на кладбище Патни Вел (Putney Vale Cemetery and Crematorium Memorials). Там же пять лет спустя, в октябре 1975 года, была похоронена и Ольга Львовна Керенская-Барановская.

А тогда, в первые годы эмиграции, Ольга Львовна в Лондоне устроилась на работу машинисткой. Своим детям она сумела дать достойное образование, они окончили частную школу, а затем и университет, став дипломированными инженерами.

Наибольшую известность получил сын Ольги Львовны и Александра Федоровича Олег Керенский — английский инженер-мостостроитель, один из ведущих специалистов своего времени.

Он спроектировал многие дорожные мосты и инженерные строения в Великобритании. Одно из самых известных его творений — подвесной мост через пролив Босфор в Стамбуле, соединяющий европейскую и азиатскую части города. За свои труды Олег Керенский удостоился звания командора ордена Британской империи, был избран членом Лондонского королевского общества и на какое-то время президентом Института инженеров-конструкторов Великобритании. В 1988 и 1990 годах Институт провел международные конференции, получившие название «Керенские чтения».

Олег Керенский скончался 25 июня 1984 года в Лондоне.

Сын Олега Керенского Олег Олегович не пошел по пути отца, а стал балетным и театральным критиком. Родился он в Лондоне в 1930 году. В шестидесятые годы познакомился и подружился с Рудольфом Нуриевым. Выпустил несколько книг, среди которых — «Мир балета», «Анна Павлова», «Новая британская драма». А в 1981 году в голливудском фильме «Красные», рассказывающем об авторе книги «Десять дней, которые потрясли мир» журналисте Джоне Риде, он сыграл своего деда Александра Керенского.

Олег Керенский-младший ушел из жизни в 1993 году.