Русский трофей. Как интервенция Антанты привела Россию к гражданской войне

Автор Александр Сабов

Брестскому миру — сепаратному замирению Советской России с кайзеровской Германией — больше века: переговоры начались 22 декабря 1917-го (по новому стилю) и закончились 3 марта 1918-го. Но вот дата, о которой вспоминают гораздо реже: примиренческие контакты с немцами едва начались, а 23 декабря, буквально назавтра, в Париже завершила работу конференция ведущих стран Антанты. Ее итог — "Англо-французская конвенция от 23 декабря 1917 года, определяющая французские и английские зоны действия". Речь, как и на переговорах в Брест-Литовске, которым предстояло длиться еще 58 дней, о разделе России. Разница в одном: в Париже зоны вторжения и влияния распределили втайне от нее. Мотивировалось англо-французское соглашение злобой дня — необходимостью "противостоять экспансии центральных держав" (то есть австро-германской коалиции) до выяснения позиции по этому вопросу пришедших к власти большевиков.

Для Антанты было жизненно важно сохранить в любом виде "русский фронт" в борьбе с Германией. Для Германии было столь же необходимо этот фронт ликвидировать. Каждый из противоборствующих лагерей опасался, что противник усилится за счет российских ресурсов, территории и населения. Русские, однако, к 1917-му уж очень навоевались (армия потеряла половину боевого состава — 1,7 млн убитых, 3,7 млн раненых, 3,3 млн в плену). Но это в большой игре ничего не значило: ослабленная революцией Россия сама превратилась в тот самый Восточный фронт, который она раньше держала.

Два клина

Немецкий клин двинулся первым. Ухватившись за сепаратный мир в 1917-м как за спасательный круг, Германия даже приняла ленинскую формулу "без аннексий и контрибуций", истолковав ее в своих интересах: если какие-то части бывшей Российской империи провозгласят независимость и попросят Германию стать гарантом суверенитета, всегда пожалуйста!

По такой схеме разворачивалась немецкая интервенция в Прибалтику: первыми под защитой кайзеровских штыков объявили о создании Соединенного Балтийского герцогства (территория Латвии и Эстонии) остзейские немцы, составлявшие в новообразовании 10 процентов населения. За этим последовали опыты с Украиной, еще более масштабные. Помимо этого, на руинах Российской империи Германия намеревалась прирасти еще Финляндией и Польшей. Претензии обосновывались стратегическим положением: в ходе войны значительная часть этих территорий и так оказалась под ее сапогом. Кайзер Вильгельм II намечал преобразовать "русский трофей" в четыре протектората: Центральную Россию, Украину, Юго-Восточную Лигу (между Украиной и Каспием) и Сибирь.

У составителей парижской конвенции и стратегов Антанты, разрабатывавших свой "клин", подход был не менее размашистый: Англии отводили Дон и Кубань, весь Кавказ, Армению, Грузию и Курдистан. Франция приглядела Украину, Бессарабию, Крым (на него глаз положила еще и Италия, но ее в Париж не позвали). Позже дополнительными соглашениями английская зона расширилась на Среднюю Азию, север России (от Мурманска до Урала) и Прибалтику; французская — на Польшу. А США и Японию (тоже членов Антанты) обязали договориться о разделе Сибири и Дальнего Востока.

Впечатляет простое сопоставление этих планов: враги, друг с другом воевать еще не перестали, а мыслят-то одинаково! Первым делом — отсечь "национальные окраины", а затем и саму Россию раздробить на куски.

Борьба за неубитого медведя

Сколько штыков выставили страны Антанты для защиты своих интересов в России? Имеет смысл подсчитать и сопоставить с другими цифрами. Итак.
На севере России, по данным британского генштаба, в декабре 1918-го было 23 516 иностранных солдат и 7156 белогвардейцев. Спустя полгода их общая численность достигла 53 тысяч. Число интервентов, в этот момент, приближалось к 44 тысячам.

В Сибири и на Дальнем Востоке в 1920-м насчитывалось 175 тысяч японцев, 55 тысяч чехо-словаков, 20 тысяч американцев, 6 тысяч китайцев, 4 тысячи канадцев, 1600 англичан, 1500 итальянцев, 1100 французов, 12 тысяч поляков, румын и сербов.

На юге России Антанта сосредоточила около 50 тысяч собственных войск. В одной Одессе скопилось 12 тысяч французских солдат и столько же греческих, 2 тысячи сербов, 4 тысячи польских легионеров. И это только наземные силы, без учёта поддерживающих интервентов сил флотов.

Для сравнения: численность всех белых армий никогда не выходила за черту в 300 тысяч.

Советская историография интервенцию Антанты высмеивала, все больше упирая на триумфальное шествие по стране советской власти. А зря: интервенция свою задачу выполнила как минимум наполовину. Когда триумфальное шествие в 1918-м захлебнулось и под властью Москвы к началу 1919-го осталась всего 1/16 территории имперской России, вокруг "советского островка" начал складываться усилиями разномастных и часто разнонаправленных интервентов целый пояс государств-лимитрофов, а до заветной цели — раздела "русского трофея" — оставалось, казалось, рукой подать.

"Контрреволюционное бродило"

Протоколы заседаний Военного кабинета Великобритании в конце 1917-го изобилуют решениями такого рода: поддержать любой ответственный орган власти в России, любые местные правительства и армии, готовые помочь делу союзных держав и выступить против "максималистов" (большевиков). Что поражает: тактика эта взята на вооружение до создания хоть каких-то юридических рамок вмешательства — ни Парижская конвенция еще не подписана, ни Брестские переговоры о мире еще не начались. Тем не менее протоколом от 14 декабря 1917-го уже зафиксировано решение отправить генералу Каледину 10 млн фунтов для создания армии в 2 млн штыков. А уже известная нам англо-французская конвенция о "зонах действия" в России от 23 декабря сопровождалась чеком на 100 млн франков генералам Алексееву и Корнилову для создания Добровольческой армии.
Каледину, впрочем, чек не помог: хотя сепаратистская Центральная рада Украины отдала ему пол-Донбасса, в боях с революционными частями Советской Украины (столица — в Харькове) он потерпел поражение и 29 января 1918-го, собрав свое правительство, сообщил: для защиты области Войска Донского осталось 147 штыков. "Положение безнадежно. Население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв..." В тот же день генерал свел счеты с жизнью.

Впоследствии Деникин объяснил эту трагедию емкой формулой: "Донская армия представляла собой нечто вроде иностранной союзной". В самом деле, отношения Добровольческой армии — "офицерской" — с казаками Каледина не складывались, отсюда решение Корнилова повести ее в поход с Дона на Кубань за пополнением. И тогда впервые в военной истории России был отдан приказ по армии: "Пленных не брать!" (мотивировка — в ответ на жестокость красных, хотя жестокость уже была обоюдной). Кубанский поход Белой армии, однако, тоже закончился провалом, пополнение было мизерным: в феврале с Дона на Кубань вышли 4 тысячи бойцов, в апреле вернулись 5 тысяч, похоронили в боях 400, в том числе своего первого вождя.

Для Антанты было крайне важно сохранить "русский фронт" в борьбе с Германией. Для Германии — этот фронт ликвидировать. Оба лагеря опасались, что противник усилится за счет российских ресурсов, территории, населения
Подытожим. К концу зимы 1918-го более или менее регулярные части "демократической контрреволюции", сходится большинство историков, насчитывали всего до тысячи офицеров и 5-7 тысяч казаков и солдат, четверть из которых от ран еще не оправилась. Плюс примерно 15 тысяч офицеров состояли в подполье. Вот и все "контрреволюционное бродило" России на тот период. Ему просто не под силу было разжечь полномасштабную гражданскую войну. Но тем не менее уже к лету 1918-го она встала в полный рост. Как это могло случиться?

У историков есть версия: триггером стал Троцкий. Хлопнув дверью на Брестских переговорах ("Ни мира, ни войны!"), он спровоцировал не перманентную революцию, а "Фаустшлаг" ("Удар кулаком") австро-германских армий от Черного до Балтийского морей, завершившийся позорным Брестским миром. И эскалацию действий Антанты по организации "дружественной интервенции" — как реакцию на него.

Антанта все это время мучительно выбирала. Пока война России с Германией формально продолжалась, повод для интервенции найти было легко, но выглядела бы она как-то дико: за что, в самом деле, воевать против большевиков — за перемирие? Кроме того, это могло и вовсе лишить Антанту "русских трофеев". Поэтому обдумывались самые невероятные варианты, чтобы заставить русских сражаться самих.

Ну, например: заслать Керенского в Маньчжурию, создать там правительство в изгнании и от его имени пригласить союзников вмешаться в русские дела. Но что за диктатор из оратора? Вместо Керенского в Сибирь отправили Колчака, уже принявшего британское подданство. Когда он повел в поход свою Белую армию, генерал Альфред Нокс, глава британской миссии на востоке России, объявил адмиралу, что все страны Антанты признали его, британского адмирала, Верховным правителем России. Но только де-факто — признания де-юре Колчак не получил бы, даже если бы перевалил через Урал. Причина: от него так и не добились внятного ответа, "отпустит" он Польшу, Финляндию, Прибалтику, Украину согласно решениям Парижской конвенции или оставит их судьбу "на усмотрение Учредительного собрания".

Мурманский гамбит
Да, в первое время — 1917-1918-й — правительство большевиков, чтобы выжить, соглашалось на все. Готово было признать независимость Финляндии, Польши и Украины. Удостоверяло царские долги. Амнистировало противников режима. Ленин колебался: звать — не звать войска Антанты, на территорию России? В конце концов склонился звать, но только под гарантии признания советской власти. Запад отмолчался, но к весне 1918-го, когда Германия уже впилась зубами в русский пирог, у Антанты иных способов добыть "русский трофей", кроме интервенции (и уже не важно — по приглашению или без), не осталось.

Через три дня после подписания "похабного мира" (так Брестский мир назвал Ленин) на рейде Мурманска нарисовался английский броненосец "Глори" и запросил у местного Совдепа разрешения высадить на берег 170 пехотинцев при 4 орудиях. Предлог: взять под защиту важнейший незамерзающий порт, которому угрожала из Финляндии 20-тысячная немецкая армия. Зампредседателя Совета Алексей Юрьев послал в Совнарком запрос: "В каких формах может быть приемлема помощь живой и материальной силой от дружественных нам держав?" При этом добавил: речь не только об английских солдатах, но и о 2 тысячах чехов, поляков и сербов, прибывших по Мурманской железной дороге для переправки на Западный фронт. Троцкий ответил: "Вы обязаны принять всякое содействие союзных миссий".

Следующие десанты не заставили себя ждать: английский крейсер "Кокрейн", французский "Адмирал Об", американский "Олимпия". Юрьев заключил с гостями соглашение, по которому "высшее командование всеми вооруженными силами района принадлежит под верховенством Совдепа Мурманскому военному совету из 3 лиц — одного от советской власти и по одному от англичан и французов". Вскоре это "словесное соглашение", придавшее легитимность "интервенции по приглашению", превратилось во "Временное соглашение" с интервентами, которое подлежало утверждению на самом верху.

Но этого не случилось — словно опомнившись, революционные вожди круто изменили курс. Последняя телеграмма Ленина Юрьеву, уже председателю Мурманского краевого совета, гласила: "Если Вам до сих пор не угодно понять советской политики, равно враждебной и англичанам и немцам, пеняйте на себя..." А 2 июля 1918-го "Известия ВЦИК" напечатали сообщение: "Председатель Мурманского Совдепа Юрьев, перешедший на сторону англо-французских империалистов и участвующий во враждебных действиях против Советской Республики, объявляется врагом народа и становится вне закона. Подписи: Ленин, Троцкий".

Чаплин-Томсон и барон Архангельский
Интервенцию эта перемена, впрочем, не остановила: летом 18-го в Мурманске уже около 10 тысяч иностранных солдат, у них свой бронепоезд. Вместе с чехами, поляками, сербами, вроде бы направленными на Западный фронт, эта армия идет на Кемь, Онегу и 2 августа подходит к Архангельску. Ее ждали: за четыре часа до этого советская власть в Архангельске свергнута капитаном I ранга Георгием Чаплиным.
В мемуарах "Два переворота на Севере" он так поведал о своей карьере после революции: "Обратился с ходатайством к английскому и американскому правительствам о принятии... на службу в их флоте для участия в дальнейшей борьбе против немцев... Надо отдать должное англичанам. С того дня, как было решено вместе работать, ни в чем отказа не получали".
Но "вместе работать" пришлось не против немцев. "Союзники" поручили капитану позаботиться об их "приглашении" в Россию и собрать северную Белую армию. После чего капитан Чаплин сделался капитаном Томсоном и начальником английской военной миссии в Вологде, куда после эсеровского мятежа в июле сбежал из Петербурга весь союзный дипкорпус. Правда, выявились разногласия: за Чаплина стояли прагматики-англосаксы, а французский посол Жозеф Нуланс требовал "демократическое правительство". Но когда сформированное из эсеров Верховное управление Северной области возглавил "дедушка русской революции" Николай Чайковский, отказавшийся подписать приглашение к интервенции (мол, "перед историей стыдно"), Чаплин-Томсон устроил второй переворот.
Впрочем, страсти были излишни: анклав на Севере был создан. А под рукой его подлинного правителя, английского бригадного генерала Айронсайда, были приличные силы: 29 тысяч англичан, 6 тысяч американцев. А еще французский колониальный батальон (натасканный, правда, для боев в тропиках). Польский легион графа Довойно-Сологуба (с медведицей, приученной стоять в солдатском строю, но без фуражки). Китайский легион (правда, только с лопатами). И вишенка на торте — Славяно-Британский легион из поморов-добровольцев, хотя как их туда набрали, бог весть — не секрет, что почти все волостные советы Северной области отвечали на призывы Чаплина одинаковыми телефонограммами: "Добровольцев нет ввиду начавшегося лова сельди".
По возвращении генерала Айронсайда возвели в пэры Англии и дали титул барона Архангельского. За что — неясно. Да, он помог создать Белую армию Северной области и вместе со своим войском повел ее на Москву, но дальше Котласа не довел: красные уже держали удар. Очевидное достижение одно: под науськивания интервентов и на их штыках выросла Гражданская война на Русском Севере, зажив потом "своей жизнью" — ожесточенной и кровавой.
Под занавес — откровенное высказывание сэра Уинстона Черчилля: "Было бы ошибочно думать, что мы сражались на фронтах за дело враждебных большевикам русских,— подводил итоги 1919-го тогдашний военный министр Британии.— Напротив, русские белогвардейцы сражались за наше дело. Эта истина станет неприятно чувствительной с того момента, как белые армии будут уничтожены, а большевики установят господство на всем протяжении Российской империи".
Очень похоже, что история интервенции Антанты в Россию хранит в себе ничуть не меньше тайн. Открывающиеся спустя сто лет после революционных событий обстоятельства подводят к неожиданному и весьма трагичному выводу: Гражданская война пришла в Россию как "второй эшелон" интервенции, да и вообще вопрос: дошла бы страна до такой степени внутреннего ожесточения без вторжения "дружеских" и "вражеских" империалистов?