Чай по Достоевскому

“Моя квартира стоит мне семь рублей ассигнациями, да стол пять целковых: вот двадцать четыре с полтиною, а прежде ровно тридцать платил, зато во многом себе отказывал; чай пивал не всегда, а теперь вот и на чай и на сахар выгадал. Оно, знаете ли, родная моя, чаю не пить как-то стыдно; здесь всё народ достаточный, так и стыдно. Ради чужих и пьёшь его, Варенька, для вида, для тона; а по мне всё равно, я не прихотлив” .

Ф. М. Достоевский. Бедные люди

Герой романа «Бедные люди» Макар Девушкин жил в лишениях, на всём стараясь экономить ради девушки, Варвары Алексеевны, и потому описание его чаепития предельно просто — чай да сахар. Частный сыщик Маслобоев живёт в достатке, и в романе присутствует подробное описание чайного стола, который приготовила его сожительница, Александра Семёновна. Сам чай в этом доме и всё, что к нему подавалось, было самого хорошего качества.

«Хорошенький томпаковый самовар кипел на круглом столике, накрытом прекрасною и дорогою скатертью. Чайный прибор блистал хрусталём, серебром и фарфором. На другом столе, покрытом другого рода, но не менее богатой скатертью, стояли на тарелках конфеты, очень хорошие, варенья киевские, жидкие и сухие, мармелад, пастила, желе, французские варенья, апельсины, яблоки и трёх или четырёх сортов орехи, — одним словом, целая фруктовая лавка.

На третьем столе, покрытом белоснежною скатертью, стояли разнообразнейшие закуски: икра, сыр, пастет, колбасы, копчёный окорок, рыба и строй превосходных хрустальных графинов с водками многочисленных сортов и прелестнейших цветов — зелёных, рубиновых, коричневых, золотых. Наконец, на маленьком столике, в стороне, тоже накрытом белою скатертью, стояли две вазы с шампанским. На столе перед диваном красовались три бутылки: сотерн, лафит и коньяк, — бутылки елисеевские и предорогие».

Многое из того, чем радовала себя и гостей Александра Семёновна, непонятно нынешнему читателю, что в значительной степени снижает восприятие романа. Сам Достоевский придавал огромное значение деталям, но если его современникам смысл их был понятен, то для нынешних читателей нужны пояснения.

На первом столе в квартире Маслобоева в ожидании гостя стоял тульский самовар, изготовленный из томпака (сплав 85—90% меди и 10—15% цинка). Томпаковые самовары были красивы, но и дороги, а потому расходились по домам людей с достатком. В то время, когда писался роман, томпаковый самовар стоил, в зависимости от отделки, 25—30 рублей, что было дорого.

Чайным прибором, который «блистал хрусталём, серебром и фарфором» рядом с томпаковым самоваром, называли набор посуды для питья чая. В Китае, откуда в Россию вместе с самим чаем пришло это название, чайный прибор мог включать до 24 предметов, начиная с жаровни и кончая бамбуковым шкафчиком для хранения вещей. В России времён Достоевского чайным прибором называли комплект посуды, состоящий из чайника для заваривания чая, чашки с блюдцем, сахарницы и молочника. В бедных домах ограничивались только чайником и чашкой, в богатых — чайный прибор, который называли чайным сервизом, мог включать также чайницу, десертные тарелки, вазы, вазочки и розетки, сделанные из фарфора, хрусталя или серебра, непременные серебряные чайные ложечки, ситечко и щипцы для колки сахара.

В трактирах той поры чай пили «парами». Одна пара чая состояла из двух чайников: большого с кипятком и малого с заваркой и двух-трёх кусочков сахара. Другой чайной парой была чашка с блюдцем. В конце 1860-х годов в России сначала в трактирах, а затем и дома стали пить чай не из чашек, а стаканов, которые к тому времени производили в больших количествах и продавали по низкой, по сравнению с чайной парой, цене.

Мода пить чай из хрустальных стаканов, которые помещали в серебряные подстаканники, проникла и в богатые аристократические дома, но удержалась там недолго. Дешёвые стеклянные стаканы для питья чая прочно обосновались только в чайных, трактирах, домах мещан, чиновников нижних разрядов, разночинной либеральной и демократической интеллигенции. И когда Фёдору Михайловичу в романе «Бесы» понадобилось подчеркнуть случайность собрания гостей, которые «представляли собою цвет самого ярко-красного либерализма», убожество обстановки и атмосферу, царившую в доме Виргинского, где они сошлись на вечеринку, он это сделал вновь при помощи накрытого по этому случаю чайного стола:

«Посреди большой гостиной комнаты, оклеенной отменно старыми голубыми обоями, сдвинуты были два стола и покрыты большою скатертью, не совсем, впрочем, чистою, а на них кипели два самовара. Огромный поднос с двадцатью пятью стаканами и корзина с обыкновенным французским белым хлебом, изрезанным на множество ломтей, вроде как в благородных мужских и женских пансионах для воспитанников, занимали конец стола. Чай разливала тридцатилетняя дева, сестра хозяйки, безбровая и белобрысая, существо молчаливое и ядовитое, но разделявшее новые взгляды и которой ужасно боялся сам Виргинский в домашнем быту».

Но вернёмся в «не бедно меблированную» квартиру Маслобоева, где на другом столе среди традиционных сладостей стояли «варенья киевские, жидкие и сухие». Согласно наиболее распространённой легенде сухое киевское варенье, то есть то, что мы сегодня называем цукатами, на Украине появилось после почти трёхмесячного пребывания в Киеве в 1787 году императрицы Екатерины II, во время которого некий киевский житель Семён Балабуха научился этому мастерству у сопровождавшего царицу петербургского кондитера, швейцарца Бальи.

В действительности же ещё в 1744 году императрица Елизавета Петровна, гостившая тогда в «матери городов русских», высоко оценила вкус сухого варенья, которым угостил её фаворит Кирилл Разумовский, и пожелала, чтобы его доставляли в Санкт-Петербург. Точно так же поступила Екатерина II, которая, попробовав однажды засахаренные фрукты, задолго до посещения Киева указом от 14 апреля 1777 года велела изготовить в Киеве и привезти в Санкт-Петербург по полпуда засахаренных сухих персиков, абрикосов, бросквин (нектаринов), слив-венгерок, груш обычных и дуль, по два пуда в сахарном сиропе чернослива, персиков, абрикосов, слив-турчанок, по пуду грецких орехов и шиповника, два пуда дёрна (кизила). В октябре 15 пудов заказанного десерта были доставлены к царскому двору.

Купец и член киевского магистрата Семён Семёнович Балабуха (1771—1853) вошёл в историю кулинарии тем, что основал дело, вследствие которого этот оригинальный десерт стал известен повсеместно. Производство его первоначально не отличалось размахом, но благодаря качеству продукта и умелой организации торговли выдерживало конкуренцию с большими кондитерскими фабриками. Внук основателя фирмы Николай Александрович Балабуха добился звания «поставщик двора Его Императорского Высочества Великого Князя Владимира Александровича» и открыл торговлю в Петербурге.

На Невском проспекте, в доме № 3, по соседству с косметическим магазином «А la remonnee» и табачным братьев Курбатовых расположился быстро ставший знаменитым магазин киевского варенья Балабухи, в котором сожительница Маслобоева Александра Семёновна, «прехорошенькая девушка лет девятнадцати, очень просто, но очень мило одетая, очень чистенькая с предобрыми весёлыми глазками», видимо, и купила к чаю этот оригинальный и модный по тем временам десерт и необычайно вкусное жидкое киевское варенье, сваренное без воды на собственном сиропе ягод и фруктов.

Сам Фёдор Михайлович, по свидетельству А. Г. Достоевской, «любил пастилу белую, мёд непременно покупал в посту, киевское варенье, шоколад (для детей), синий изюм, виноград, пастилу красную и белую палочками, мармелад и также желе из фруктов», и вполне возможно, что за киевским вареньем Анна Григорьевна ходила в петербургский магазин Балабухи.

Французское варенье, стоявшее на столе рядом с киевским, сейчас называют конфитюром (confitur по-французски и есть варенье). Отличие от обычного русского варенья заключается в том, что приготовленные ягоды бланшируют в воде или паром до полного их размягчения, измельчают до состояния пюре, добавляют сахар и варят от 5 до 20 минут, в зависимости от консистенции фруктов и ягод.

На третьем столе среди икры, сыра, колбас, копчёного окорока и рыбы стоял пастет. Здесь Фёдор Михайлович употребил старорусскую форму слова, которое появилось в русском языке в первой половине XVIII века как название пастообразного кушанья, приготовленного, главным образом, из протёртой гусиной или утиной печёнки либо других мясных и рыбных продуктов и трюфелей. Так же называли слоёный пирог с начинкой из такой пасты (знаменитое произведение кулинарного искусства XVIII века — страсбургский паштет, или страсбургский пирог). Пастет позднее, с лёгкой руки А. Н. Радищева, стали называть паштетом.

Нельзя обойти вниманием и тот самый стол перед диваном, на котором находились три бутылки с вином, предложенные гостям одновременно с чаем, что вполне соответствовало традиции чаепития в достаточной русской городской среде.

На этом столе красовались весьма утончённые и элегантные, презентабельные вина, в которых, по свидетельству современников, сам Фёдор Михайлович понимал толк.

В России до революции великолепные дорогие вина сотерн и лафит, обладающие тонким, изысканным вкусом, были хорошо известны в зажиточной дворянской среде. Сотерн — винодельческий район во Франции, департамент Жиронда (административный центр — Бордо), где производится множество замечательных вин, в том числе сотерн и шато-де-икем. Белые вина Бордо из округа Сотерн не имеют равных по вкусовым качествам, экстрактивности, пищевой ценности и аромату. Лафит (шато-лафит, Chateau «Lafite-Rothschild») — красное вино из Франции, департамент Жиронда, округ Медок. Виноградники Лафит в 1868 году были куплены Ротшильдами, которые в ответ на заём, предоставленный царскому правительству, выговорили себе право импортировать в Россию лафит, причём в довольно значительных количествах. Это обстоятельство способствовало тому, что слово «лафит» в конце концов превратилось в синоним всякого заграничного дорогого вина.

Но для того чтобы насладиться прекрасным вкусом и присущим только им букетом, эти вина нужно было покупать только у Елисеева. В других магазинах продавались по сходной цене лафит и сотерн, изготовленные русскими умельцами для удовлетворения вполне законного желания петербургского обывателя быть ничем не хуже других. А то, что такое желание было присуще жителям столицы, подтверждают слова Александры Семёновны: «А почему ж гостя не встретить? Живём-живём, никто-то к нам не ходит, а всё-то у нас есть. Пусть же хорошие люди видят, что и мы умеем, как люди, жить».

В прейскуранте торгового товарищества «Братья Елисеевы» кроме вин самых известных марок также можно было обнаружить коньяки домов Hennessy, Martell, Remi Martin, Courvoisier, Delamain и знаменитые коньяки основанного с дозволения царя Александра II первого и до сих пор единственного коньячного дома с русской фамилией «A.C. Meukow & Cie» близ небольшого города Коньяк, находящегося в департаменте Шарант, на юго-западе Франции, неподалёку от Бордо.

Елисеевский магазин в Санкт-Петербурге торговал лишь товарами самого высокого качества, в том числе лучшими виноградными винами и коньяками Европы и всего мира.

Нередко случалось, что закупленные Елисеевыми партии красных и белых вин после выдержки в собственных подвалах и розлива в специально изготовленные бутылки продавали в самом магазине и посылали в Лондон, Бордо и Нью-Йорк. Видимо, такие бутылки, подтверждающие своим видом, что они куплены у Елисеева, а значит, и содержимое их выше всяких похвал, и поставила на стол Александра Семёновна, которая, по словам рассказчика, «целый год ожидала гостя и теперь готовилась отвести… душу».

Во времена Петра I английские моряки познакомили жителей Санкт-Петербурга со своим излюбленным напитком грогом — смесью воды и рома или чая и рома. Жителям холодного и сырого города пришёлся по вкусу горячительный напиток, который быстро вошёл в моду. В богатых домах вместо дешёвого рома в горячий чай или кофе стали добавлять дорогой коньяк, сахар или мёд, лимон. В одну чашку крепкого сладкого чая следовало добавлять одну-две столовые ложки коньяка. В трактирах и дешёвых гостиницах всегда можно было потребовать либо готовый чай с ромом, либо то и другое отдельно, чтобы сделать смесь согласно своим понятиям о пропорциях.

Очень популярен был чай с ромом среди помещиков средней руки, считавших его аристократическим напитком. Истинный и материально обеспеченный петербуржец Маслобоев предпочитал чай пить с коньяком, но Александра Семёновна, смотревшая сквозь пальцы на любовь сожителя к хмельному, не смогла перенести того, чтобы испортить коньяком великолепный вкус и аромат хорошего чая. «Ну, так и есть! — вскричала она, всплеснув руками. — Чай ханский, по шести целковых, третьего дня купец подарил, а он его с коньяком хочет пить. Не слушайте, Иван Петрович, вот я вам сейчас налью... увидите, сами увидите, какой чай! И она захлопотала у самовара».

В Петербурге до начала 20-х годов XIX века чай продавался только в лавках Гостиного двора. Первый специализированный магазин, торгующий хорошим чаем, был открыт на Невском проспекте у Аничкова моста купцом Белковым. Вскоре чайные магазины открылись по всему Петербургу, и к 1887 году чай в городе продавался в розницу в 272 специализированных магазинах, в 32 отделениях при фруктовых магазинах, в 157 фруктовых и колониальных магазинах и в 1400 бакалейных и мелочных лавочках.

Чай продавали в пачках, жестяных коробочках и баночках под пышными названиями: «Редкостный ханский», «Золотой ханский», «Ханский розанистый», «Ханский высокий», «Букетно-розанистый», «Царский букет», «Царская роза», «Индийская роза» и т.д. Лучшие сорта продавали в стеклянных банках, чтобы покупатель мог видеть, за что он платит деньги. Позднее чаям взамен роскошных названий стали присваивать номера в строгом соответствии с их качеством.

«Ханские» чаи принадлежали к группе высококачественных и дорогих кантонских чаёв, которые доставляли из южно-китайского порта Кантона, провинция Гуаньчжоу. Насыщенный вкус и тонкий аромат такого чая конечно же должен был по достоинству оценён теми, кому приходилось его пить. Поэтому, не дождавшись соблюдения правил хорошего тона, несколько раздосадованная хозяйка и задала гостю вопрос. «А вам нравится наш чай? — спросила медовым голоском Александра Семёновна. Вот уж пять минут она ждала, что я похвалю их чай, а я и не догадался.

— Превосходный, Александра Семёновна, великолепный! Я ещё и не пивал такого.

Александра Семёновна так и зарделась от удовольствия и бросилась наливать мне ещё».

Кстати, петербургский обычай добавлять ром или коньяк в чай, за редким исключением, так и не прижился в Москве, жители которой предпочитали по отдельности наслаждаться вкусом и ароматом этих напитков. Сам же Фёдор Михайлович, по словам А. Г. Достоевской, «любил крепкий, почти как пиво чай... Но особенно любил чай ночью во время работы».