«Большой вальс» нацистов в 1944 году (об этом писали не раз, но напомнить никогда не мешает)

75 лет назад – 17 июля 1944 года Москва увидела скопище поверженных врагов. Они широкими колоннами прошли по улицам древней столицы. Впервые горожане увидели такое несметное количество пленных. Это означало, что долгая и кровопролитная война перешла свой рубеж: отныне не германский вермахт, а Советская армия шла в наступление. И, казалось, что сквозь пороховой дым уже видны очертания вражеской столицы.

Великая Отечественная война шла четвертый год. Немцев гнали вон из России, но они еще были сильны, часто огрызались. Но все чаще гремели над Москвой салюты в честь очередного взятого на востоке города. И голос диктора Левитана становился все более уверенным, а порой и торжествующим.

Летом 1944 года Советская армия вдребезги разбила ядро группы армий «Центр» в Белоруссии. В плен попало несколько сотен тысяч солдат и офицеров вермахта, в том числе, больше двадцати генералов. Никогда прежде Третий рейх не терпел таких жестоких поражений. Но эта колоссальная военная неудача обернулась еще и небывалым унижением. Немалую часть – более 57-ми тысяч — захваченных солдат и офицеров вермахта провели по улицам и площадям советской столицы.

Пленных начали свозить в Москву в начале июля. Их количество достигло уже нескольких десятков тысяч, но эшелоны продолжали прибывать. Пленных высаживали на станции Москва-товарная Западной железной дороги и препровождали на ипподром и стадион «Динамо». Сначала они недоумевали — что замышляют эти русские? Потом — обуял страх – прошелестел слух, что их собираются прилюдно расстрелять…

Рано утром 17 июля 1944 года чужеземцев – не только немцев, но военных других стран, воевавших на стороне Гитлера — построили в колонны и отправили в «путешествие» по Москве. Колонны, которые растянулись на несколько километров, сопровождали всадники с обнаженными шашками и солдаты с винтовками наперевес.

На площади Маяковского шествие, названное «Большой вальс», разделилось: одна часть пленных пошла по Садово-Каретной, Садово-Самотечной, Садово-Сухаревской, Садово-Черногрязской до площади Курского вокзала. Другая направилась по Большой Садовой, Садово-Кудринской, через Крымскую и Калужскую площади и далее по Большой Калужской.
Наверняка среди пленных были те, кто собирался осенью 1941 года пройти по улицам поверженной Москвы. И они добрели, доковыляли до столицы! Только это был уже не парад победителей, а марш побежденных. Жаль только, над столицей в тот день не звучал реквием. Эта музыка очень подошла бы к облику поверженных гитлеровцев…

Первыми шли генералы, упиравшиеся стальным взглядом в пространство перед собой. Следом брели офицеры, затем — солдаты. Если первые пытались сохранить подобие уверенности и с любопытством озирались вокруг, то на лицах последних было написано полное равнодушие. Они были грязны, небриты, некоторые чуть ли не в лохмотьях, иные даже в подштанниках. У многих за спиной бренчали пустые консервные банки, заменявшие котелки. Но все они – от рядового до генерала — были безмерно рады, что война для них закончилась, и почтальон не принесет скорбных писем в родные дома...

На необычное зрелище вышли посмотреть тысячи москвичей. Они заполнили тротуары, взгромоздились на заборы, облепили балконы. Большинство взирали на врагов равнодушно. Как было сказано в отчете наркома внутренних дел Лаврентия Берия Сталину, «при прохождении колонн военнопленных население вело себя организованно».

Так же сообщалось, что «никаких происшествий в городе во время прохождения колонн военнопленных не было». В общем, жители столицы выполнили указание начальника милиции города Москвы, опубликованное накануне шествия в «Правде». В нем подчеркивалось, что «граждане обязаны соблюдать установленный милицией порядок и не допускать каких-либо выходок по отношению к военнопленным».
Впрочем, не все спокойно взирали на «парад побежденных». Глаза многих пылали ненавистью. На пленных сыпались проклятия, кто-то даже норовил заехать им в ухо. И это не удивительно — среди москвичей, наблюдавших за «парадом», были те, кто потеряли родных, близких. Однако иные, сердобольные женщины испытывали сочувствие к воякам Гитлера – на вид слабым, жалким. Хотя еще недавно они казались сильными, самоуверенными. Но Советская армия сбила с них спесь…

Прошло много десятилетий. Картина Второй мировой изменилась, подверглась искажениям. Солдат, которых 75 лет назад провели по Москве, считают жертвами. Но – не Гитлера, а правителей СССР. Недавно на страницах газеты Die Welt немецкий историк Карл-Хайнц Фризер сделал «потрясающий» вывод: публичный показ пленных противоречил законам войны, поскольку была нарушена Женевская конвенция 1929 года. Но он «запамятовал», как поступали с чужими захваченными солдатами и офицерами его предки-нацисты. Да и о какой конвенции можно говорить, если гитлеровцы просто растоптали этот документ своими зверствами!

Леонид Леонов в очерке «Немцы в Москве» писал, что «даже русское благородство не может уберечь от ядовитого слова презренья эту попавшуюся шпану: убивающий ребенка лишается высокого звания солдата... Это они травили и стреляли наших маленьких десятками тысяч. Еще не истлели детские тельца в киевских, харьковских и витебских ямах, — маловерам Африки, Австралии и обеих Америк еще не поздно вложить пальцы в эти одинаково незаживаемые раны на теле России, Украины или Белоруссии…»

Владимир Карпов, будущий известный писатель в 1944 году был молодым офицером, только что выписавшимся из госпиталя. «Меня по просьбе командования запечатлели на фоне пленных, в районе площади Маяковского, — рассказывал он. — Фамилия моя в картине (хроникальная лента «Проконвоирование военнопленных немцев через Москву» — В.Б.) не названа, потому что я тогда служил в разведке Просто я стоял (конечно же, гордо выпятив грудь в орденах) на фоне зеленой массы гитлеровцев — они были похожи в тот момент на безликих призраков.

Впереди неторопливо, не в ногу, шли немецкие генералы. Разные. Поджарые. Оплывшие от жира. Круглолицые. Горбоносые. Золотые вензеля блестели в красных петлицах. Витые, крученные погоны, выпуклые, словно крем на пирожных. Орденские разноцветные ленты на груди. Гитлеровцы не смотрели по сторонам, шли, тихо переговариваясь. Один коротышка отирал платком седой щетинистый бобрик на продолговатой, как дыня, голове. Другой, здоровенный, равнодушно смотрел на лица москвичей, будто это не люди, а кусты вдоль дороги.
За генералами неровными рядами шли офицеры. Эти явно старались показать, что плен не сломил их.

Один, рослый, хорошо выбритый, со злыми глазами, встретив мой взгляд, быстро показал большой кулак. Я тут же ответил ему: покрутил пальцем вокруг шеи, словно веревкой обвил, и ткнул им в небо: гляди, мол, как бы тебе не ответили этим! Фашист несколько раз оглянулся и все показывал кулак, щерил желтые прокуренные зубы, видимо, ругался. «Какая гадина, — подумал я. — Жаль, не прибили тебя на фронте».

Колонны с пленными в знойном мареве шли по Москве несколько часов. Едва закончилось шествие, на московских улицах появились поливальные машины. Они мыли и чистили асфальт, уничтожая следы завоевателей. Это был великий символ: слишком долго мы терпели их у себя и, наконец, пришла пора расправиться с ними окончательно, очистить от них нашу землю.

…Война уже пришла туда, откуда началась. 17 июля 1944 года прозвучала очередная победная сводка Совинформбюро:

«На Брестском направлении наши войска, продолжая наступление, овладели районными центрами Брестской области городом Пружаны и Шерешов, районным центром Пинской области городом Дрогичин, а также с боями заняли более 200 других населенных пунктов… Войска 2-го и 3-го Белорусских фронтов, овладевшие городом Гродно, захватили большие трофеи. Захвачены у немцев склады с боеприпасами, запасными частями, продовольствием и военным имуществом. В числе трофеев — большое количество паровозов, вагонов с различными грузами, платформ с танками и автомашинами».

Советская армия стремительно наступала. Повсюду немцев били, брали в полон, гнали на запад. Хотя многим уже грезился Берлин, до окончательной победы над врагом было еще далеко…