Сморщен, вял и мал. Развестись в Российской империи

Законами Российской империи в 19 веке признавалось лишь следующие поводы к разводу:
- доказанное прелюбодеяние одного из супругов,
- безвестное отсутствие одного из супругов дольше пяти лет,
- добрачная неспособность к исполнению супружеского долга (импотенция мужа),
- уголовное наказание одного из супругов, сопряжённое с потерей всех прав состояния (как правило, это ссылка на каторгу и в Сибирь, если другой супруг за ним не последовал),

Развод допускался и в случае согласия обоих супругов принять монашество, если они не имели малолетних детей.

Первая же причина – прелюбодеяние одного из супругов – сразу вызывает массу вопросов. Не настолько же любовники глупы, чтобы встречаться друг с другом при двух-трех свидетелях?

В этом случае явным доказательством измены могло стать наличие внебрачных детей. Их в России было действительно много. Так, в Петербурге в 1889 году 27,6% детей родились от неизвестных отцов.

С доказательством измены мужчины дело обстояло сложнее. Бракоразводный процесс княгини Софьи Нарышкиной служит тому порукой. В 1859 году княгиня подала иск о неспособности мужа к половой жизни и его прелюбодеянии. Супруг признался ей, что, будучи за границей, заразился болезнью, передающейся половым путём, отчего и стал бессилен. Процесс длился двадцать лет и завершился в пользу ответчика. Синод постановил, что признание не является доказательством факта прелюбодеяния, а на момент заключения брака князь Нарышкин был способным к соитию мужчиной, что доказывается наличием у него детей.

А вот жене коллежского секретаря княгине Евдокии Шаховской повезло больше. Ей, при помощи свидетелей, удалось доказать неверность супруга. Один из свидетелей по делу, мещанин Александр Карташев, показал: «…Во время завтрака я вспомнил, что список... остался у Князя. После завтрака Арбатский предложил мне войти к Князю за списком... Когда мы отворили дверь в помещение Князя, тут увидели его лежащим на женщине в самом действии совокупления. Князь вскричал «Как Вы смеете», и мы тотчас же бросились назад...». Супругов развели, а Евдокия Александровна получила разрешение на второй брак.

Самый же громкий скандал произошел с военным министром Сухомлиновым. Он вознамерился жениться на некоей г–же Бутович, муж который не желал развода. Жена, тем не менее, подала на развод, что было глубоко не по правилам игры. Но политическое влияние превозмогло всё — Синод стал рассматривать дело в отсутствие истца и при отрицании им факта прелюбодеяния, чего ранее не случалось. Бутовича обвиняли в прелюбодеянии с француженкой–служанкой, свидетели давали показания в обычном режиме. И тут Бутович сделал сильный ход - от француженки, к тому моменту уехавшей во Францию, пришло официальное медицинское свидетельство, что она девственница. Синод, находившийся под политическим давлением, ответил не менее сильным ходом — просто потерял эту бумагу и окончил разводное дело при протестах Бутовича, имевшего на руках расписку о получении Синодом справки. Кроме того, историки нашли письмо от синодского чиновника к Бутовичу, где сказано: "теперь с бумагами всё в порядке, смело употребляйте вашу подругу хоть в п...у, хоть в ж...у". В контекст вдаваться не будем, но видно, что чиновники подходили к делу не с сухим формализмом, а с огоньком.

С безвестным отсутствием дело обстояло следующим образом. Церковь сделала всё, что было можно, чтобы такие разводы стали недоступными. Задумка была простой: супруг пропавшего должен был представить доказательства его отсутствия в виде справок из всех губернских и областных правлений России. Учитывая, что губерний и областей было 101, и кто–нибудь непременно забывал ответить, а справка действовала всего год — пока ты выбивал последние справки, кончался срок действия у первых. бывало буквально 2–3 за год — безвестно отсутствующих были тысячи и тысячи, да только никто не мог собрать бумаги.

Добрачная неспособность к исполнению супружеского долга - это вещь, пожалуй, еще более сложная в доказательствах. Речь тут идет исключительно об импотенции. Такие вещи, как паралич или заболевание проказой в качестве препятствий для сексуальной жизни не рассматривались. Факт импотенции три года назад должен был установить государственный врач, ранее не видавший истца в глаза. Самое же главное состояло в том, что неспособность должна была иметься на момент вступления в брак, а обращаться за разводом можно было не менее, чем через три года после заключения брака.

В 1860 году Ольга Андреевна Курбатова подала в Московскую духовную консисторию прошение, в котором пожаловалась святым отцам: «Со времени венчания моего с Ротмистром Петром Петровичем Курбатовым... прошло уже три года, но означенный муж мой доселе бранного ложа со мной не разделил по неспособности его к тому…».

Из заключения медицинской комиссии: «...означенный майор Курбатов был освидетельствован в Медицинской Конторе, причем оказалось, что телосложения он посредственного, имеет по-видимому около 36 лет от роду, лицо у него бледновато-желтоватое, половой член, хотя формы и натуральной, но более обыкновенного сморщен, вял и мал …»

Особым образом обстояло дело со ссылками. Супруг, не последовавший в ссылку, имел право просить о расторжении брака по истечении двух лет с момента вступления в силу приговора. А если следовал за супругом в ссылку, то этого права лишался. Это, пожалуй, единственная причина, расстаться по которой было относительно просто.

Замечу также, что на фоне всех этих курьезов отчетливо раздавались голоса, требующие сделать процедуру развода более простой, чтобы предотвратить бытовые преступления.
Это, пожалуй, все, что нужно знать ностальгирующим о крепости патриархальных семей и дореволюционных скреп гражданам.

Как вы думаете, почему, несмотря на явное изменение законодательства в лучшую сторону, не прекращается нытье о чудесной дореволюционной семье?