600 выстрелов в минуту

«Как я схватился за свою работу! Сумасшедшая радость разрушения наполняет меня дикой экзальтацией. Я изрыгаю пули идеальным ураганом», — так говорил Пулемёт своему приятелю, Винтовке Маузер, в одном американском антимилитаристском памфлете, написанном в 1902 году [1]. Но прежде чем пулемёт стал «изрыгать пули» действительно «идеальным ураганом», ему предстояло пройти долгий и сложный путь к признанию.
В 1891 году русский военный теоретик генерал Михаил Драгомиров писал, что считает пулемёты «нелепостью в полевой армии нормального состава» [2]. Скепсис относительно пулемётов был характерен для многих тогдашних военных авторитетов, как отечественных, так и зарубежных. Напрашивается вопрос: неужели военные мыслители того времени были настолько слепы, что не смогли разглядеть очевидный потенциал нового оружия? Или, всё-таки, дело было не настолько ясным? На эти вопросы мы и попытаемся ответить.

«Дедушкой» современного пулемёта был Гатлинг, а «бабушкой» — митральеза. Пулемёты Гатлинга применялись ещё в Гражданскую войну в США 1861–1865 годов.
[Чтобы не повторяться потом: "митральеза" - французское название для абсолютно всех пулемётов. В русской практике "митральезой" называли многоствольное огнестрельное оружие с механическим (от рукоятки) приводом спуска и перезаряжания стволов. Орудие, созданное Гатлингом, в России называлось "митральеза Гатлинга"]
Французы держали в секрете свои митральезы до 1870 года, когда началась Франко-прусская война. В России это новое оружие окрестили «картечницами». Одно это наименование указывает на то, что тогдашние предки пулемётов понимались как артиллерийские орудия. Таковыми они являлись и по своим габаритам, и по весу, и по способу применения. Стволы крепились на массивные лафеты, сводились в батареи, устанавливались на некотором расстоянии от передовой линии и перемещались с помощью лошадей. Громоздкие батареи митральез, расположенные за спинами пехоты, принесли мало пользы во Франко-прусской войне 1870–1871 годов. Этот неудачный дебют «изрыгателей пуль» надолго подорвал веру в них военных. [Французы так хорошо держали митральезы в секрете, что даже не выпустили к ним инструкций и не обучали солдат. Так митральезы и простояли почти всю войну в арсеналах]

Нужно упомянуть о ещё одной проблеме. Ближайшие предки пулемётов не умели рассеивать огонь по фронту. Проще говоря, нельзя было водить стволом вправо и влево и поливать врага волнами свинца. Из-за этого в первых жертвах митральез находили до 20 пуль, тогда как их товарищи оставались невредимы. Это вызывало самые язвительные отклики на новое оружие. Тот же Драгомиров писал:
"Ну а как же картечницы? Если бы одного и того же человека нужно было убивать по нескольку раз, то это было бы чудесное оружие, так как при 600 выстрелах в минуту их приходится по 10 на одну секунду. На беду для поклонников столь быстрого выпускания пуль, человека довольно подстрелить один раз, и расстреливать его затем, вдогонку, пока он будет падать, надобности, сколько мне известно, нет. <…> На беду, ещё не находилось таких музыкантов, которые были бы в состоянии переменять направление ствола десять раз в секунду. [3]"

Но энтузиасты продолжали работать над усовершенствованием конструкции, и в 1884 году американец Хайрам Максим создал первый пулемёт в современном смысле этого слова. Механизм работал на энергии отдачи, и через единственный ствол можно было непрерывно посылать пули во врага пока ваш палец давит на курок. Претерпев множество модификаций, это оружие постепенно приняло свою каноническую форму, знакомую каждому жителю нашей страны по кинофильмам о Гражданской войне. Так родился легендарный «Максим».

В 1880-е годы у Максима был серьёзный конкурент — 10-ствольный пулемёт Норденфельда. Норденфельд сильно проигрывал новому пулемёту, но зато владелец фирмы имел в кармане важный козырь — ловкого и умелого [жулика и мошенника] агента Бэзила Захароффа. Путём интриг, саботажа, подкупов и того, что мы бы сейчас назвали «чёрным пиаром», Захарофф не давал Максиму завоевать свою долю рынка вооружений. Только в 1888 году фирмы Максим и Норденфельд объединились, и Захарофф стал продвигать пулемёт, который он так старательно порочил прежде [4].

Казалось бы, путь расчищен: открыт способ использования энергии отдачи и даже коммерческие преграды устранены. Но до признания было ещё далеко, и дело было не в чьей-то твердолобости. Пулемёт по-прежнему ставили на лафет или треногу, он было мало мобилен и имел высокий профиль, а значит, был лёгкой целью для артиллерии. Механизм по-прежнему был слишком сложным и часто заедал.
Никуда не делись проблемы рассеивания огня. В 1900 году европейские державы предприняли экспедицию в Китай для подавления Боксёрского восстания. Один из русских участников похода восторженно описывал своего боевого товарища: «Командир пулемётной роты, капитан Муравский, человек замечательно хладнокровный и смелый, сумел в первом же деле показать, какую силу получили мы в новом оружии. Хладнокровно, заломив шапку на затылок, с папироской в зубах, садился лихой командир на лафет своего детища и начинал выбивать убедительную методическую дробь пулемёта». Но не всё было так просто. Сначала надо было отрегулировать угол возвышения: «Беспрерывный дождь пулемётных пуль лился в одном направлении при постепенно увеличивающийся дистанции, и доходил наконец до того места, где засел неприятель». После этого начиналось горизонтальное рассеивание пуль, и у противника сдавали нервы: «Моральное действие было таково, что редко китайцы выносили, и начинали обыкновенно очищать занятое место, неся уже большие потери» [5].
Появились и новые возражения. Темп стрельбы 600 выстрелов в минуту казался угрожающе высоким. Как снабжать патронами оружие, которое «изрыгает пули идеальным ураганом»? Малая мобильность и трудности снабжения приковывали пулемёт к позиции и делали его практически непригодным для наступления. А все великие державы готовились в гипотетической европейской войне именно наступать. Поэтому пулемёт не годился ещё и по стратегическим соображениям.

Мотив сбережения патронов стал едва ли не основным аргументом противников пулемётов. Интересно, что историк Тим Траверс замечал у британских военных помимо рациональных расчётов, нечто вроде «подсознательного отторжения оружия, которое использует «недисциплинированный» огонь, а значит кажется «вне контроля»» [6]. Армия предпочитала высоко дисциплинированный огонь из винтовок, а дисциплина в армии — прежде всего.
В конце XIX века казалось, что гораздо выгоднее иметь 60 стрелков, которые без напряжения могут обеспечить ту же огневую мощь, что и пулемёт, но при этом могут расходовать патроны экономнее, при необходимости копать, класть рельсы, перемещаться сами и переносить орудия, брать штурмом укрепления и т. п. Иными словами, не было смысла экономить с помощью пулемётов на стрелках. Смысл появлялся только в двух случаях. На них и указывает Драгомиров:
"Мотивы, по которым я считаю пулемёты нелепостью в полевой армии нормального состава, прямо указывают на те случаи, где они не только полезны, но и, пожалуй, даже необходимы <…> там где вы стеснены местом или слабым личным составом, картечницы совершенно у места, т. е. в следующих случаях: 1) на флангах в крепостях, 2) в степных экспедициях, где малый отряд может иметь дело с большой, но плохо вооружённой толпой, которая может задавить числом. Но в полевой европейской войне ни в месте, ни в людях недостатка, кажется, нечего бояться [7]."

В последние годы XIX века основные европейские армии создают у себя небольшие пулемётные подразделения, и перед ними встаёт новая проблема: от пулемёта уже нельзя было отмахиваться, но было непонятно, какому роду войск его придать. Конкурирующие между собой рода войск либо отпирались от придачи им пулемётов, либо старались заполучить их себе — в зависимости от своих сиюминутных ведомственных выгод.

Традиция приписывать пулемёты к артиллерии была ещё жива, но не нравилась самим артиллеристам. Их раздражали слишком ретивые энтузиасты, которые говорили, что пулемёт заменит традиционную артиллерию. Кайзер Германии Вильгельм II, склонный копировать англичан, заметил, что в Англо-бурской войне пулемёты часто использовала британская кавалерия. С 1900 года немецкая кавалерия тоже получила пулемёты, но была не рада такому подарку, воспринимая их как балласт. Пехотинцы, кавалеристы и артиллеристы тяготились новым оружием, и только Русско-японская война 1904–1905 годов окончательно утвердила необходимость пулемётов. «…Его ровный, спокойный (выделено в оригинале — С. Ю.) треск среди нервного гула боя производит очень сильное впечатление», — говорил о пулемёте один из участников войны в Маньчжурии [9].
Первая мировая война закрепила эту репутацию. Пулемёт «схватился за свою работу», «сумасшедшая радость разрушения» наполнила его «дикой экзальтацией», и он принялся «изрыгать пули идеальным ураганом», как и рассказывал своему товарищу, Винтовке Маузер, в американском антивоенном памфлете 1902 года.
* * *
Пулемёт прошёл долгий и непростой путь от задумки до признания. Но вспомним все те препятствия, которые он встретил на этом пути. Его габариты и вес приковывали к позиции и делали хорошей целью для артиллерии, его сложный механизм приводил к частым заклиниваниям, его «недисциплинированный» огонь пугал перерасходом патронов. Пулемёт действительно был «нелепостью в полевой армии нормального состава», то есть в большой европейской армии, маневрирующей в поле, а не сидящей в окопах. Только позиционный характер грядущих сражений ХХ века заставил пересмотреть эту оценку. Новое оружие далеко не всегда встречает сопротивление со стороны одних косных ретроградов. Иногда холодный рассудок видит, что здесь и сейчас оно не способно принести пользу. История пулемётов как нельзя лучше иллюстрирует этот наш главный тезис.

1. Stuhlman F. Dialogue Between the Machine Gun ant the Mauser // The Advocate of Peace (1894–1920), Vol. 64, No. 9 (Sept. 1902). p.176.
2. Драгомиров М. И. Избранные труды. М., 1956. С. 374.
3. Драгомиров М. И. Избранные труды. М., 1956. С. 373.
4. Ellis, John. The Social History of the Machine Gun. (Croom Helm, London, 1975). p.34–37.
5. Санников Н. Печилийский отряд и сводная саперная рота этого отряда // Инженерный журнал. 1903. №6–7. С.873–874.
6. Travers, T.H.E. The Offensive and the Problem of Innovation in British Military Thought, 1870–1915 // Journal of Contemporary History, Vol. 13, No. 3 (Jul., 1978), p. 536.
7. Драгомиров М. И. Избранные труды. М., 1956. С. 374.
8. Ellis, John. The Social History of the Machine Gun. (Croom Helm, London, 1975). p.86.
9. Незнамов А. Из опыта Русско-японской войны. СПб. 1906. С.53.