Перепой или алкогольный спорт

Под оглушительный рев трибун Алексей вышел на помост и несколько раз подпрыгнул, разминаясь.
- На помосте Алексей Степанов, Советский Союз! - проревел динамик и, вторя ему, залопотали на разных языках в других частях громадного зала.
Степанов приветственно поднял руки, чувствуя, как волнами поднимается в нем хорошая спортивная форма.
Его противник: Рихард Грюшенгауэр, Федеративная Республика Германия, выступает под псевдонимом Гамбургское страшилище.
Алексей быстро оглянулся - важно было не пропустить момента выхода немца на помост, даже по тому, как он пролезает под канатом, можно было довольно точно оценить его состояние и степень подготовленности к бою. Гамбургское страшилище, сильный и техничный игрок, лез намеренно небрежно, опираясь на пол руками и сплевывая. Выходя, он так сильно зашатался, что вынужден был схватиться за стол.
Рихард Грюшенгауэр был ветераном перепоя и на последней олимпиаде занял видное место. Уже несколько лет назад Алексей Степанов видел его на показательных выступлениях лучших перепойщиков в Большом Драматическом театре Москвы, на его стороне был опыт, на стороне Алексея - молодость.
Секунданты забегали по помосту с ведерками, полотенцами и тряпками: опухшее от тренировок тело клонилось к земле, руки беспорядочно дергались в поисках опоры.
Это могло быть, и, вероятнее всего, и было блефом - таким поведением он рассчитывал усыпить бдительность соперника, представить поединок легким и малозначительным.
Одет он был в рваный рабочий комбинезон и ватник - непонятно, что натолкнуло его на мысль, что такая, столь знакомая Степанову Форма может пробить брешь в психологической защите советского спортсмена.
- Только не расслабляться, Алеша, только не расслабляться, - твердо сказал Степанову тренер советской команды, ас и видный теоретик перепоя, много сделавший для развития нового вида спорта, в частности, его перу принадлежали книги "Перепой: спорт или искусство" и "Нести людям радость (летопись перепоя)".
Раздался предупреждающий свисток судьи и все, кроме двух секундантов, в обязанности которых входило по мере надобности открывать и разливать бутылки, покинули ринг.
Послышался второй свисток, и соперники сели напротив друг друга.
Рихард Грюшенгауэр неловкими движениями освободился от ватника и швырнул его на пол, от внимательного взгляда соперника не укрылось, что комбинезон выкрашен в соответствии с псевдонаучной теорией Гете-Кандинского о психофизиологическом воздействии цвета, и хотя советская наука о перепое отвергла, например, произвольное утверждение Кандинского о рвотном рефлексе на сочетание синего и грязно-желтого, Степанов невольно отвел глаза от отвратительных сизо-желтых пятен, покрывавших гамбургское страшилище, как жирафа.

Гул зала постепенно стихал, секундант Алексея ловко открыл бутылку "Молдавского" портвейна и налил стаканы.
- Полнее наливай, - негромко сказал Алексей, Трепещущими ноздрями уловив знакомый запах. Степанов уже давно специализировался по "Молдавскому" портвейну, хотя и тренировался по комплексному методу, спектр его спортинвентаря был широк, от шато д'икема и крем де вислетта до тормозной жидкости и неочищенной политуры, но предпочтение от отдавал портвейнам, что и было характерной чертой прославленной советской школы перепоя. Преимуществом "Молдавского# портвейна над другим был высокий коэффициент бормотушности, его противник боролся мятным ликером, не столь бормотушным, но специфичным и нажористым.
Таким образом, технические параметры спортинвентаря соперников уравнивались, победа достанется сильнейшему.
Прозвучал гонг, и состязание началось.
Немецкий спортсмен расправил плечи и впервые взглянул на Алексея, разом отряхнув с себя напускную апатию, высокие волевые качества и мужество светились в его глазах, компенсируя немалый для перепойщика возраст.
- Сэукин сынь, а ну гляди, яко я стаканишше вышру, тфаю мать!!! - свирепо закричал гамбургское страшилище, вращая выкатившимися зрачками, он схватил стакан, и разом опрокинул мятный ликер в громадную пась, затем, даже не сделав глотательного движения, откусил кусок стакана и, звонко проскрежетав зубами, проглотил. Рихард Грюшенгауэр принадлежал к тому, впрочем немногочисленному разряду спортсменов, которым мешал запрет на все виды закусок, кроме неорганических соединений.
Алексей чуть заметно усмехнулся, гон понял, что соперник делает ставку на устрашение, но такая демонстрация силы могла встревожить кого угодно, но не советских спортсменов. Недаром остальные члены немецкой сборной предпочитали другую тактику борьбы - изысканный, галантный стиль, пронизанный тонкой иронией и пренебрежением к противнику.
Алексей медленно, неуверенными глотками отпил четверть стакана, страшно сморщился и, брезгливо понюхав остаток, отставил стакан.
Степанов, конечно, понимал, что даже в пылу борьбы соперник не сочтет этот блеф за чистую монету, но переходом от пассивности к резкой атаке можно добиться психологического преимущества у самого опытного противника.
Гамбургское страшилище швырнул полусъеденный стакан за спину и, рыгнув продолжал:
- А ну,сэукин сынь, смотри, яко я фторой стаканишше вышру, тфаю мать!!!
Степанов встревожился, за столь грубой игрой мог стоять тонкий подвох. Дважды повторяя такой прием, Рихард Грюшенгауэр явно пытался усыпить бдительность противника в самом начале игры, не дать ему почувствовать степень своей подготовки, неясным был и странный акцент - ведь русский язык давно стал международным языком состязаний по перепою, и Грюшенгауэр хорошо знал его уже тогда, когда перепой только перешагнул границы Советского Союза и начал победоносно шествовать по странам и континентам, вытесняя другие виды спорта и искусства.

Алексей взглянул на канаты на совершенно заплывшее лицо своего тренера, сидевшего с бутылкой стрелецкой за судейским столом.
- Еще спокойнее, Леша, спокойнее,- шепнул опытный тренер, только утром перенесший зверский припадок белой горячки, и Степанов понял его по движению губ.
Под жуткий скрежет второго съеденного страшилищем стакана Алексей спокойно допил свою первую дозу.
- Наливай по два стакана, - тихо сказал он секунданту.
Прошла уже почти половина первого раунда, страшилище набрал в пять раз больше очков - приходилось дать себе отчёт, что тактика на на устрашение, точнее, замешательство, сработала.
Алексей плавным жестом поднес свой второй стакан и сильно, уверено выпил, в тот момент, когда его правая рука ставила пустой стакан таким же плавным жестом - левая уже поднесла второй ко рту, когда и этот стакан был выпит, правая уже подносила наполненный секундантом третий стакан.
В таком темпе работал он минут десять, пока голос комментатора не заставил Алексея прислушаться.
- Русский перепойщик, - быстро говорил комментатор, - демонстрирует великолепное владение стилем "загребальная машина", хотя нельзя не отметить, что он исполняет стакан в три с половиной выхлеба, а немецкий перепойщик - в один, что сильно скажется на оценках, вынесенных судейской коллегией. К тому же Степанов явно пренебрегает психологической стороной борьбы с противником, создается впечатление, что он его прости не замечает, что тоже является своего рода стилем, отвергнутым, однако, еще на заре развития перепоя. Такой стиль более угнетает и подавляет самого спортсмена, нежели его противника, кроме того, я думаю, все телезрители скажут вместе со мной: такой перепой нам не нужен! Это же не искусство!
- А ну, гатина поканная, гляти, яко я тевятый стаканишше вышру, мать тфаю!!! - кричал гамбургское страшилице.
Алексей понимал, что явно проигрывал в артистизме, но не мог изменить тактику до конца раунда, так как в перерыве противник успел бы перестроиться.
Атаку, и решительную атаку, нужно было начинать в начале второго раунда.
Прозвенел гонг, и секунданты бросились на ринг, чтобы утереть лица спортсменов и стол.
Тренер положил руку на плечо Степанову:
- Нормально Леша, нормально, походи по рингу, запомни: левой больше работай, левой! А главное, не дай себя запугать, ты ведь злее, я тебя пацаном помню, ты литр самогона осилить не мог, а уже злой был.
Глядя на расплывшиеся черты дорогого лица, Степанов вспомнил их вчерашний разговор с тренером.
- Значит, "Молдавский" красный? - строго спрашивал тренер.
- Красный, только красный, - твердо отвечал Алексей.
- Конечно. Леша, кончено..., а, может быть, все-таки белый? Или хотя бы розовый? Недоберешь коэффициентом бормотушности, возьмешь количеством, вспомни Алексей, ведь у тебя на прошлой неделе...

Да, Алексей помнил, хотя и нетвердо, что на прошлой неделе перенес прободение язвы желудка, да, "Молдавский" красный, разящий меч советских перепойщиков - ты не любишь слабых!
- Нет, Иваныч, нет, красный - и только красный, ведь спорт любит сильных.
Тренер опустил плешивую голову и не скоро поднял ее, смахнув щедрую слезу старого перепойщика.
- Другого ответа я не ждал, Алексей. Пора и за тренировку! - и Иваныч стал выставлять на тренировочный стенд до боли знакомый спортинвентарь: темно-зеленые бутылки в опилках, с желтыми жестяными пробками без язычков.
- Создается впечатление, - диссонансом врезался в сознание Алексея голос комментатора, - что немецкому мастеру удалось подавить волю советского спортсмена к победе, однако, посмотрим, что скажут судьи.
На гигантском табло зажглись судейские оценки, Алексей еще твердо различал эти неутешительные для него цифры, после второго раунда их обычно сообщал ему тренер.
Рихард Грющенгауэр получил за артистизм исполнения почти в два раза больше баллов и чуть-чуть вырвался вперед по количеству абсолютных алкогольных единиц - хотя немецкий спортсмен к концу раунда и снизил темп, но крепость и коэффициент сахарности напитка были больше.
Гамбургское страшилище не вставал со своего стула - он сидел вразвалку, блаженно раскрыв громадный рот, и двое секундантов изо всех сил махали перед ним полотенцем, вгоняя в его пылающую мятой пасть свежий воздух, двое других секундантов массировали ему руки.
- Зачем это? - мрачно подумал Степанов, - будто бить меня собирается. Международная федерация перепоя уже давно поднимала вопрос о допустимости физического контакта соперников, однако окончательное решение по этому вопросу еще не было выработано.
Иваныч, между тем, втолковывал Алексею тонкости возможного поведения соперника во втором раунде. Степанов, наморщив лоб, слушал его, растроганно думая о завидной памяти старого перепойщика.
Иваныч помнил даже восьмидесятые годы XX века или, как их называли, "лютые Восьмидесятые". Алексей с трудом верил в жестокие рассказы об этом времени.

Например, Иваныч рассказывал, что по воскресеньям в магазинах совершенно ничего не продавали, можно ли в этом верить? Ведь человек уже шагнул в космос, бурно развивалась электроника, машиностроение - в воскресенье человек ничего не мог выпить.
- Если кто делал и продавал самогон - давали срок до пяти лет.
- Это как же - за самогон посадить могли? - недоверчиво смеялся Алексей.
- Могли припаять свободно, - поучительно говорил тренер, за самогоноварение - до пяти лет.
- А вот если я суп сварил, тоже посадить могли?
- Нет, за суп не сажали.
- А если чаю заварил?
- Вроде нет... не помню, эх, Леша, много чего было такого... - Иваныч поглаживал стакан, мучительно вспоминая чего-нибудь, - на улицу страшно было выйти, бандиты везде... нет, это в Америке сплошь бандиты бывали, а у нас - менты! Менты у нас были, вот сейчас милиционер тебя на соревнованиях охраняет, цветы тебе дарит, ты с ним поговорить можешь, как с человеком, а тогда милиционеры вроде бандитов были, неохота ему работать, а охота ему кобениться и залупаться, вот он и идет в менты. Идешь ты мимо него, трезвый даже, а он ручкой тебе медленно - давай залупаться: ваши документы, ваш рабочий пропуск, а что у вас в сумке, пройдемте, разберемся.
- Как же вы такие пришибленные были? Что же вы не боролись?
- Ага, мы боролись, это точно ты сказал, в очередях особенно страшно боролись. Соберутся, бывало, менты толпой у магазина и смотрят, как ты борешься, потом оцепят магазин - кого хотят, того пустят, не покажешься им - уведут к себе в КПЗ и натешатся вдоволь - борются с тобой... - Иваныч зябко повел плечами тяжко вздохнул, - за гласность велели бороться тоже. Чтобы одну правду говорили, раскроешь, например, центральную газету, а там на первой полосе так прямо и написано:"Наше правительство пять здорово лопухнулось", или войдешь в столовую, а там на стене лозунг:"Кормим долго, дорого, грязно и невкусно". Да, дорого... дорого все стало. Получку за три дня и пропьешь, если дурак, а у тех, кто поглупей и лозунг такой был:"Заработай! Пропей!".
- Нет, Иваныч, заврался ты совсем, это ты мне про Америку все рассказываешь - там и бандиты, и посадить могли, и гласность, и дорого всё...

Ударили в гонг, и секунданты, спотыкаясь о пустые бутылки, выскочили с ринга.
Гамбургское страшилище взял в руку десятый стакан и, почесывая живот, начал:
- Мать тфаю, клянь-ка, как...
- А ну, мать твою, молчать у меня, харчемет, соплей перешибу!!! - что было сил зарычал Алексей и, быстро повернувшись к секунданту, продолжал:
- А ты что возишься? Давай сюда!
Алексей выхватил из руки секунданта неоткупоренную бутылку "Молдавского" красного, откусил горлышко, харкнул им в сторону соперника и влил содержимое в свою брюшную полость хлебком "полтора выхлеба, прогнувшись".
-...как я десятый стаканишше вышру! - не потеряв духа, продолжал кричать гамбургское страшилище.
Жутко захохотав Степанов выхватил из рук своего секунданта вторую, уже откупоренную бутылку портвейна и, глубоко выдохнув, вскинул ее над головой.
- Вот какой перепой нам нужен! - закричал комментатор, советский спортсмен проводит исключительной красоты прием под названием "вакуум-насос": вино втягивается одним глотком, так, что пузырьки воздуха не проходят в надвинное пространство и, таким образом, сильная работа ротовых мышц создает там абсолютный вакуум! Да! Спорт не любит слабых! Спорт любит сильных!
В этот момент опустевшая бутылка с очаровательным звоном брызнула во все стороны, не выдержав давления столба окружающего воздуха, вся морда Алексея оказалась изрезана осколками.
Волны овации гремели по залу, да и во всем мире, наверное, многие телезрители в изумлении уронили стаканы.
- Интерес к состязаниям огромен! - с радостным напором, захлёбываясь, кричал комментатор, - многие информационные и телевизионные агентства в связи с состязанием даже отложили сообщения о ходе сто девяносто восьмого раунда переговоров на высшем уровне между товарищем Иваном Абрамовичем Натансоном и господином Натаном Завулоновым по вопросу сокращения ракет средней дальности в Европе! Не теряя ни секунды, Алексей продолжил столь блестяще начатую атаку, достигнув прочного успеха, он снова перешел на игру в своем любимом стиле "загребальная машина", дополняя ее красивым матом.
Сильно деморализованный кровавым видом Алексея, гамбургское страшилище, что-то бормоча, грыз свой десятый стакан, секундант держал на готове одиннадцатый, немец схватил его, открыл рот и, не говоря ни слова, начал пить.
Алексей увидел как его соперник закашлялся, замурлыкал и, схватившись за рот, нагнулся под стол.
Зал ревел, как прибой, все накатывал и откатывал от Алексея, качаясь справо-налево.
- Замечательная победа советского спортсмена! - еле звенело в ушах, и Степанов не понимал: как? Разве уже все кончилось?
Глава судейской коллегии, не дожидаясь, когда вспыхнет табло, пролез под канатами, подбежал, схватил руку Алексея и высоко поднял ее.
Голос из динамика гордо загремел над колышущимися трибунами:
- В связи с проблёвом на месте, допущенным Рихардом Грюшенгауэром, победа присуждается Алексею Степанову, Советский Союз!
Конец фильма. Фильм снят на плёнке шосткинского кобината "Свема". Иван медленно встает, в глазах его ужас. Не сводя глаз с телевизора, он на цыпочках крадется к двери, валера Марус чмокает и переворачивается на другой бок...