(НЕ)детский поэт Олег Григорьев

Олег Евгеньевич Григорьев родился 6 декабря 1943 года в эвакуации в Вологодской области. Отец по возвращении с фронта запил, что называется «по-чёрному», и мать, работавшая фармацевтом, была вынуждена с 2 детьми сбежать к родственникам в Ленинград. Поселились они там в самом центре, неподалёку от Дворцовой площади, а чуть позже переехали в небольшую подвальную комнату на Васильевском острове, недалеко от Смоленского кладбища. Там и прошло детство Олега и его брата.

С раннего возраста мальчик увлекался рисованием. Но большинство его детских рисунков погибло во время наводнений, когда, год за годом, вода заливала комнату, где они жили. И в один из таких дней всё его раннее творчество было уничтожено невской водой.

С 1956 по 1961 год Олег учился в Средней художественной школе (СХШ) при Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина, в одном классе с будущим советско-американо-российским художником и скульптором, лауреатом Госпремии РФ 1993 года Михаилом Шемякиным, с которым они сдружились. Это была десятилетка-интернат для талантливых детей, и попасть туда было трудно. Мать вспоминала, с какими трудами собирала сына в 1-й класс – чудом добытые новенький портфель, пенал, ручки и тетради. И то, как он радовался новым вещам. В первый же день всё это у Олега украли. Впрочем, учился он хорошо, но каждые полгода учителя устраивали чистки на предмет «формализма», находили «виновных» и выгоняли пачками «за бездарность». Так «попали» и Шемякин, и Эдуард Зеленин, и Геннадий Устюгов, и Геннадий Сотников – известные в дальнейшем питерские художники-авангардисты, представители неофициального искусства 1970-90-х гг.

Как отмечает в своей книге «Маленькие комедии» Олега Григорьева» российский поэт, переводчик и детский писатель Михаил Яснов (Гурвич): «Он должен был стать художником, но, по его собственным словам, „не отстоял себя как живописца“. В начале шестидесятых Григорьева изгнали из художественной школы при Академии художеств. За то, что имел особый взгляд, улавливающий смешную и трагичную алогичность жизни».

Ещё бы… Живопись требовала ежедневного труда, а Григорьев был человек летучий, богемный, не способный к изматывающей рутине. А вот писать стихи не стоило ему каких-либо трудов. Ещё в 1961 году Олег сочинил четверостишие, ставшее известным «детским народным» стихотворением:
«Я спросил электрика Петрова:
— Для чего ты намотал на шею провод?
Ничего Петров не отвечает,
Только тихо ботами качает...»

Основная часть его поэтического наследия производит впечатление озарения. Он мог сочинять экспромтом, и если даже случалось этот экспромт забыть, не беда – наутро всегда находились, те, кто его слышал и напоминал. Тем более, что бОльшая часть творений Олега представляла собой короткие, легко запоминающиеся четверо- или двустишия, где-то детски-непосредственные, где-то откровенно хулиганские:

Батон
С длинным батоном под мышкой
Из булочной шёл мальчишка,
Следом с рыжей бородкой
Пёс семенил короткий.
Мальчик не оборачивался,
И батон укорачивался.
Комары
Мой приятель Валерий Петров
Никогда не кусал комаров.
Комары же об этом не знали
И Петрова часто кусали.
Ноги и руки
Один человек мыл ноги,
Повесив на стул брюки.
Странно, мыл ноги,
А помылись и руки.
* * *
- Где лучше тонуть: в пруду или в болоте?
- По мне если тонуть, так лучше уж в компоте.
Хоть это и грустно,
Но, по крайней мере, вкусно.
В чулане
Посиди в чулане —
И как можно длительно:
Серый город станет
Просто ослепительный.
Контрабас
Коля ходит в первый класс
Музыкальной школы.
Зачехлённый контрабас
Втрое больше Коли.
Через лужи прямо вскачь
В школу он несётся.
— Ну, малютка и силач! —
Вслед народ смеётся.
Как же так? Ответ простой:
Контрабас внутри — пустой.
* * *
Залез на столб я смоляной
Со страшным знаком смерти.
Коснулся проволоки рукой,
И - ничего... Поверьте!

Шёл я между пилорам —
Дальше шёл я пополам.
***
Наложил на рельсину
Тормозной башмак.
Надо ехать поезду,
А ему никак.
***
Сказал я девушке кротко:
-- Простите за нетактичность,
Но бюст ваш, и торс, и походка
Напомнили мне античность.

Она в ответ мне со вздохом:
-- Простите, но ваше сложение
Напомнило мне эпоху
Упадка и разложения.
***
Жил и с этой, и с этой, и с той,
Вот и остался в квартире пустой.

В начале 60-х юношу изгнали из СХШ при академии художеств. Изгнали за то, что рисовал не то и не так. За то, что был насмешлив и скандален. За поэму «Евгений Онегин на целине», которую подал вместо сочинения и в которой отвёл душу, издеваясь над целинным «запоем» тех лет. Такие, например, стихи нашёл однажды в своём кабинете записанными на доске учитель физики:
«Когда бы с яблони утюг
Упал на голову Ньютона,
То мир лишился бы тогда
Всемирного закона…»
…В эти годы — не став живописцем, но сохранив дружбу и духовную связь со многими известными ныне художниками, — он становится поэтом. И на эти же годы приходятся начало его пьянства, отсидка в Крестах, ссылка, вытеснение из взрослой литературы в детскую, из детской — в непечатание; а дальше — усилившаяся бытовая несовместимость с миром, пьянство, психушка …» (М. Яснов «Путешествие в чудетство. Книга о детях, детской поэзии и детских поэтах»)

В дальнейшем Григорьев работал сторожем, кочегаром, дворником, нигде, впрочем, надолго не задерживаясь.
Вперёд не рвись - погоди,
Ты создан чего ради?..
Вожак идёт впереди,
А с плетью пастух - сзади.

В 1971 году Григорьев выпустил книжку детских стихов и рассказов «Чудаки», сразу же ставшую популярной. По нескольким произведениям из неё даже были сделаны выпуски журнала «Ералаш» (№2 — «Гостеприимство», и №6 — «Апельсин», правда, под названием "Однажды…"):

Многие его стихи вошли в питерский городской фольклор. Они отличаются афористичностью, парадоксальностью, элементами абсурда и чёрного юмора, из-за чего его часто ставят в один ряд с Даниилом Хармсом и другими обэриутами («Объединение Реального Искусства» — группа писателей и деятелей культуры, существовавшая в 1927 — нач. 1930-х гг. в Ленинграде). Однако от них он отличался большей непосредственностью, искренностью и какой-то детской ранимостью.

В начале 1970-х гг., на основании Указа Президиум ВС РСФСР «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни» от 4 мая 1961 г., Олег был осуждён на 2 года «за тунеядство».
По словам известной питерской писательницы Виктории Израилевны Беломлинской (урож. Анцелович, псевдоним — Виктория Платова), произошла "какая-то запутанная история: потерял паспорт, кого-то поймали, нашли у него паспорт Олега, а он нигде не работал, а тут как раз вышла в "Детгизе" книжка - такая замечательная книжка, - кто-то присоветовал: чего же прятаться? Надо пойти и взять свой паспорт. Он пошел - и взяли его...".

С помощью этой же статьи 10-ю годами ранее советская власть «сделала биографию» Иосифу Бродскому. Но у Григорьева не нашлось таких, как у него авторитетных защитников, да и «мировая общественность» как-то проморгала очередное нарушение прав творческого человека в «империи зла».

Так он под конвоем в столыпинском вагоне вернулся на свою малую родину, в Вологодскую область, где и отбывал наказание на принудительных работах — на строительстве новой линии молочного комбината. Из ссылки Григорьев писал своему другу Владимиру Бахтину: «Долблю ломом заледеневшую землю и копаю яму 4х4 метра с глубиной в 2 метра. По лому бьём молотом, и отлетевшие куски выкидываем наверх. Работа каторжная, но легче, чем писать стихи, и платят значительно больше».
С бритой головою,
В форме полосатой,
Коммунизм я строю
Ломом и лопатой.

В ссылке поэт писал, и, как утверждают некоторые его знакомые, не только стихи, но и замечательную прозу, которая впоследствии загадочным образом пропала и не найдена до сих пор. Ведь к своим рисункам и рукописям Григорьев относился весьма свободно. Мог забыть, потерять, подарить. К тому же и богемный образ жизни, особенно в последние годы, не способствовал их сохранению. В результате рисунки Олега оказались рассеяны по чьим-то рукам, а многие и просто утрачены. Однако, благодаря его бывшей жене Ирине Тереховой, довольно большая часть графического наследия всё же сохранилась и попала в коллекцию близкого друга Григорьева – художника и архитектора Олега Фронтинского.

Освобождён поэт был досрочно. И в 1975 году уже принимал участие в широко известной в то время выставке художников-авангардистов в ДК «Невский». Но даже этот успех не способствовал моральному возвышению автора. Когда Григорьев освободился, выяснилось, что в издательствах никто его не ждёт. Более того, стихи поэта оказались «грязными» и для западных славистов. То есть и «диссидентский путь» ему тоже был заказан. Оставался путь юродивого, глушащего отчаяние водкой. Он продолжил пить и всё больше становился человеком, не совместимым с социальной жизнью общества, с её бытовой стороной.

Григорьев решил для себя, что «эмиграция вовнутрь» – единственная возможность существования в СССР. Она подразумевала асоциальное поведение и запойный алкоголизм.
Такую модель поведения в Союзе избрало немало людей. Пьянство в интеллигентных кругах считалось занятием почтенным и оправданным.

Алкоголики были гениальные: Сергей Есенин, Владимир Высоцкий, Веничка Ерофеев, Аркадий Кутилов… К этим народ относился с нежностью, пониманием и любовью. Но Григорьев к их числу не принадлежал. Его стихи радостно пересказывали друг другу, не особо задумываясь, как и где живёт их автор.

«Настроение его стиха, как правило, неординарно. А я считаю, писатель или поэт с того и начинается, что мыслит не в общепринятом русле. По крайней мере, для нашего времени так было лучше (может быть, это мнение не навсегда). Олег Григорьев задал новое направление художественной мысли» — вспоминал о Григорьеве писатель Виктор Голявкин

Моряк
Молодой моряк в матроске
Вышел к берегу реки.
Снял матроску по-матросски,
Снял морские башмаки,
По-матросски раздевался,
По-матросски он чихнул,
По-матросски разбежался
И солдатиком нырнул.
Высота
— Ты боишься высоты?
— Нет, нисколечко. А ты?
— Не боюсь, коль высота
Мне не выше живота.

В 1981 году в Москве вышла вторая его детская книга — «Витамин роста», которую Григорьев «проталкивал» целых 10 лет. С её выходом можно было уже претендовать на членство в Союзе Писателей и больше не думать об официальном трудоустройстве. Однако, стихи из новой книги вызвали негодование у некоторых представителей официальных литературных кругов.

По выходе «Витамина роста» разразился жуткий скандал, спровоцированный патриархом советской детской поэзии Сергеем Михалковым. Редакторов, позволивших выйти книжке, уволили. «Комсомольская правда» разразилась фельетоном «В чём повинны воробьи?» (название отсылает к его стихотворению «Сазон»:
Прохоров Сазон
Воробьев кормил.
Бросил им батон -
Десять штук убил),
подвергающим Григорьева резкой критике.

Михалков объяснил кому надо, что стихотворение "Былина" – это «настоящее издевательство над русским былинным творчеством и надругательство над русским народом»:
Сидит Славочка на заборике,
А под ним на скамеечке Боренька.
Боренька взял тетрадочку,
Написал: "Дурачок ты, Славочка".
Вынул Славочка карандашище,
Написал в тетрадь: "Ты дурачище".
Борище взял тетрадищу
Да как треснет по лбищу Славищу.
Славища взял скамеищу
Да как треснет Борищу в шеищу.
Плачет Славочка под забориком.
Под скамеечкой плачет Боренька.

Двух редакторов московского «Детгиза» выгнали с работы... Впрочем, кто-то из друзей Олега рассказывал, то ли байку, то ли факт, что года через 2 после этого скандала тот собрался с духом, и прислал Михалкову объёмную рукопись детских стихов, к которой приложил письмо, в котором с детской логикой объяснял, что если его не будут печатать, то у него не будет денег. А если не будет денег – то не на что будет кушать. Якобы такая обескураживающая логика подействовала, и мэтр будто бы лично начал выбирать стихи, возможные для печати, пометил их в рукописи и передал автору через секретаря. Но, видимо, это всё же байка, напечатать-то его так и не напечатали…

Защищавшая Григорьева авторитетная поэтесса Агния Барто получила в борьбе с Михалковым инфаркт. Ни о каком СП и речи быть не могло.

Стремился я к людям навстречу.
Вижу – бегут они стадом.
И вот эта тёплая встреча
Для меня обернулась адом.

Но уже в 1985 году советский и российский композитор, впоследствии лауреат Госпремии РФ, Леонид Десятников написал одноактную классическую оперу для детей, для солистов и фортепиано – «Витамин роста» по одноимённой поэме Олега. А в 1988 году по этой же поэме режиссёром Василием Кафановым был снят одноимённый мультфильм.

Поэт Григорьев видел взрослых глазами детей и детей глазами взрослых, что сделало его популярным и у тех, и у других. Миниатюры с лёгкостью запоминались, а правдивость описанного абсурда ещё больше привлекала народ.

Следующий сборник Григорьева для подрастающего поколения вышел только после начала перестройки, а в 1980-х гг. его стихи лишь изредка попадали в детские журналы «Мурзилка» и «Веселые картинки».

А вот воспоминания знакомых о жизни самого поэта в те годы отличаются редким единообразием: «В углу на матрасе ворочался кто-то непонятный. Бомжацкого вида мужик возил¬ся со сломанным теликом. В квартире не было ничего — мебели, стульев, посуды. Сидели на полу. „Все пропил!“ — бод¬ро сообщил хозяин».

Но в своих стихах Григорьев «уловил и сформулировал накопившийся в обществе идиотизм, который на разных уровнях стал результатом тоталитарной государственной системы».

Были у Григорьева и подруги. Какой же поэт без женщин! Правда, все тоже такие... пьющие. И все как одна – без передних зубов. «Что они все у тебя беззубые-то?» - спросил Олега кто-то из друзей. А он, хохоча, говорит: «Да понимаешь, вечно падают и мордой в асфальт!». Такие вот … музы.
Убитую у сквера
Припомнить не берусь я.
По наколкам - Вера,
А по шрамам - Дуся.

И тут появилась она... Совсем не такая. Зубы целые, большие глаза, коса... Ирина. Взяла и вышла за него замуж. Она знала, что Олег пьёт, но, как и многие влюблённые женщины, переоценила свои силы. Ей казалось, что с ней он изменится и с её помощью исцелится, надеялась, что будет бороться за него, а подмогой ей будет его семья. Но его семья давно от него отстранилась.
А одна она не смогла. «– Эх, Ирка, – говорил ей Григорьев, – один у тебя недостаток – ты не пьёшь». Григорьев, порой, пропивал из дома всё. Зато приходил домой и хвастался: «Слушай, Ирка, я настоящий народный поэт! Иду сейчас, впереди два бомжа. И один другому читает мои стихи!». Они, конечно же, расстались. Кто ж выдержит пьянки, загулы, драки, безденежье? Жизнь на дне тяжела. И если у Олега была хотя бы поэзия, то у Ирины – только эта жизнь, не преображённая искусством.

Но в своих стихах Григорьев «уловил и сформулировал накопившийся в обществе идиотизм, который на разных уровнях стал результатом тоталитарной государственной системы».

Были у Григорьева и подруги. Какой же поэт без женщин! Правда, все тоже такие... пьющие. И все как одна – без передних зубов. «Что они все у тебя беззубые-то?» - спросил Олега кто-то из друзей. А он, хохоча, говорит: «Да понимаешь, вечно падают и мордой в асфальт!». Такие вот … музы.
Убитую у сквера
Припомнить не берусь я.
По наколкам - Вера,
А по шрамам - Дуся.

И тут появилась она... Совсем не такая. Зубы целые, большие глаза, коса... Ирина. Взяла и вышла за него замуж. Она знала, что Олег пьёт, но, как и многие влюблённые женщины, переоценила свои силы. Ей казалось, что с ней он изменится и с её помощью исцелится, надеялась, что будет бороться за него, а подмогой ей будет его семья. Но его семья давно от него отстранилась.
А одна она не смогла. «– Эх, Ирка, – говорил ей Григорьев, – один у тебя недостаток – ты не пьёшь». Григорьев, порой, пропивал из дома всё. Зато приходил домой и хвастался: «Слушай, Ирка, я настоящий народный поэт! Иду сейчас, впереди два бомжа. И один другому читает мои стихи!». Они, конечно же, расстались. Кто ж выдержит пьянки, загулы, драки, безденежье? Жизнь на дне тяжела. И если у Олега была хотя бы поэзия, то у Ирины – только эта жизнь, не преображённая искусством.

А потом появилась Татьяна... Из тех, что без зубов. Пьющая, ещё и наркоманка, нечистая на руку. Деклассированная муза поэта-забулдыги. Это ей он посвятил

Она родила ему дочку Машу. «Гляжу в глаза своей дочурки, В сравненье с ней все дети чурки» – написал Олег ещё до её рождения.

Его не было рядом, когда дочка родилась. Татьяну тогда выгнали на улицу – кого-то она там «под дурью» обокрала. Только родившегося ребёнка у неё отняли, и девочка отправилась сначала в «дом малютки», затем в детдом. Там и росла.

Иногда, протрезвев, Григорьев приходил к ней, приносил сладости, читал ей стихи, рисовал картинки. В начале 1990-х гг., когда все жили по талонам, он собирал подаренные и купленные на редко водившиеся деньги гостинцы, чтобы отнести дочери. Маму свою девочка никогда не видела. А папу ждала и любила...
А меня уж везли зарывать.
Ну что же, в почву, так в почву,
Шла за гробом печальная мать,
Я всегда настроенье ей порчу.
А жена с моим другом под ручку,
Как на свадьбу шла улыбаясь.
Ненавижу я эту сучку!
Сказал бы, да мать стесняюсь.
Умер, так лежи спокойно,
Как подобает покойнику.

А стихи Григорьева вдруг оказались востребованными и стали понемногу публиковаться. Журналы «Аврора», «Искусство Ленинграда», ряд газет поместили большие подборки Григорьева с рисунками, московское издательство «ИМА-Пресс» опубликовало книгу «Митьки иллюстрируют Олега Григорьева».

Составитель самой полной посмертной книги Григорьева М. Яснов заметил, что его судьба «типична для российского поэтического быта»: «Бедолага, пьяница, головная боль милиции и восторг кликушествующих алкашей. Почти бездомный, разбрасывающий стихи по своим временным пристанищам, он был человеком светлого ума… В трезвые минуты — обаятельный, умный, ироничный собеседник; в пьяные — чудовище, сжигающее свою жизнь и доводящее до исступления окружающих».

Следующая книга поэта – «Говорящий ворон», вышла в 1989 году. И в том же году он получил очередную судимость с условным сроком. Вот тогда уже многие поэты и писатели выступили в его защиту.

Надо сказать, что одним своим видом, манерами и лексиконом он раздражал любого милиционера. Сам же Григорьев их боялся, никогда не открывал им двери, да и вообще не любил, когда в его дверь звонили.
Участковый стал в двери стучать,
я за ним в глазок следил, даже в оба
с таким же успехом он мог стучать
в крышку моего гроба.

А они навещали его часто: держали на заметке, приходили, проверяли. И по просьбе соседей, и «на всякий случай». Он их интересовал не как гонимый поэт, а как местный забулдыга, беспокойный квартирант и асоциальный элемент, нарушающий покой граждан.

Да он, в общем, таким и был:
«Пьём пытаясь не упасть,
мы бутылку за бутылкой,
есть хотим, но не попасть
ни во что дрожащей вилкой».

Вот в феврале 1989 года всё и случилось... У Григорьева сидели друзья, «вели спокойный разговор об искусстве, никакого шума не было», – заявлял впоследствии на суде Олег. И тут пришёл участковый Бокалов с «проверкой документов». Григорьев был возмущён вторжением, что-то ему сказал, тот его оттолкнул, Олег упал, ударился головой, потекла кровь. В ответ он плюнул в милиционера («оскорбил действием»). Возбудили уголовное дело по ст. 191 УК РСФСР – оказание сопротивления работнику милиции при исполнении:
«Плюнул в лицо, сорвал с головы участкового Бокалова шапку, порвал клапаны. При этом Григорьев причинил Бокалову телесные повреждения в виде мелких ссадин» (из обвинительного заключения).

На суде Григорьев гордо заявлял: «Я прошу рассматривать моё дело и судить меня не как поэта, а как простого рабочего, каким я и был всю жизнь»... Не захотел идти по «пути Бродского».
Кстати, столкновение с участковым он описал заранее, как будто знал наперёд:
Ем я восточные сласти,
Сижу на лавке, пью кефир.
Подошёл представитель власти,
Вынул антенну, вышел в эфир:
- Сидоров, Сидоров, я Бровкин,
Подъезжайте к Садовой семь,
Тут алкоголик с поллитровкой,
Скоро вырубиться совсем.
Я встал и бутылкой кефира
Отрубил его от эфира.

Попав в «Кресты», Григорьев написал дочери, живущей тогда в детдоме, чудную «Рождественскую песенку». Будто и не было у него никогда опустошающих «алкогольных стихов» и страшилок:
Рождественская песенка
Трещит рождественский мороз,
Окошко, как в слюде,
Карниз сосульками порос —
Весь в длинной бороде.

Скорей зажгите свечки,
Да не свалите ель,
Пускай, как искры в печке,
Сверкает канитель.

Подайте нам варенья,
Разлейте всем сбитень —
Сегодня День Рожденья,
Христа-Младенца день!

Явился наш Мессия,
Простой малыш, как все.
Упрятала Мария
Его в хлеву, в овсе.

С небес звезда смотрела
Сквозь обветшалый кров,
В яслях младенца грело
Дыхание коров.

Волхвы, цари, весталки
На ту звезду пошли
И к Рождеству подарки
Иисусу принесли.

Густого мёда соты,
В корзинах виноград,
Маслины и компоты,
Халву и мармелад.

Плетей чесночных косы,
И сочный абрикос,
И груши, как кокосы,
И с голову кокос.

Бананы, и гранаты,
И манго терпкий сок,
Кораллы, бриллианты
И золота мешок.

И привели с собою
К нему слонов больших,
Ягнят, коней в попонах
И даже львов ручных.

Был настоящий праздник
И пир, и бой зверей,
И слух разнёсся сразу:
Родился Царь Царей!

Той вестью пораженный,
Царь Ирод побледнел...
Он всех новорождённых
В тот день убить велел.

Своих сатрапов резвых
Послал во все места —
Мальчишек перерезать,
А вместе и Христа.

Железные запоры
Срывали палачи,
Врывались в дом, как воры,
При солнце и в ночи.

Мальчишка ли, девчонка,
Никто не разбирал,
Лежал малыш в пелёнках,
Да так и погибал.

Мария и Иосиф
С ребёнком на осле,
Нашли, лачугу бросив,
Приют в чужой земле.

И золото? Подарки?
Мотки жемчужных бус?
Всё бросили: не жалко,
Остался бы Иисус.

Из клеток отпустили
На волю всех зверей,
Христа платком укрыли
И скрылись поскорей.

Идти опасно было,
Скакал в лесу отряд,
Но ёлочка укрыла
Их ветвью от солдат.

Дала та ель спасенье
И кров семье святой,
Поём мы в День Рожденья
О ёлочке простой:

"В лесу родилась ёлочка,
В лесу она росла
И много-много радостей
Детишкам принесла".

Вверху звезда сверкает,
А снизу крест — смотри.
И свечки полыхают —
Их ровно тридцать три...

Царь Ирод безобразный
Истлел давным-давно.
Едим мы торт на праздник,
Пьём сладкое вино.

И, поднимая чаши,
Поём мы о Христе,
Как за грехи он наши
Распят был на кресте.

Закрыт скалой в пещере,
А поутру исчез...
Христос воскрес, мы верим,
Воистину воскрес!

О, дай, Иисус, нам счастья
И исцеленье дай,
Спаси нас от напасти
И вознеси нас в РАЙ..

После полугодового содержания в «Крестах», выставки «митьков» «Сто картин в защиту Олега Григорьева», сбора подписей среди деятелей культуры и условного приговора, он оказался-таки на свободе.

И в СП Олег Григорьев всё же был принят – за полгода до смерти...

***
Застрял я в стаде свиней
залез на одну, сижу.
Да так вот с тех пор я с ней
и хрюкаю с ней и визжу.

Однажды, примерно в 1990 году, 2 художника в состоянии похмелья решили поправить здоровье на свежем воздухе и раскупорили бутылку прямо на улице Марата. К ним подошёл человек, залитый кровью, представился как поэт Олег Григорьев и сказал, что ему нужно опохмелиться, иначе помрёт. Его не беспокоило, что его щека была распорота от скулы до подбородка, главное было — выпить. (Говорят, Григорьев пригрел тогда шпану, сбежавшую из детдома, пожалев ребят в холодную зиму. Оберегал их от милиции, ходил для них за продуктами в магазин — у тех денег не было. А они же потом его чуть и не убили. От того эпизода остался на щеке шрам от бритвы. Но это его не обозлило, Олег рассказывал о детдомовцах с состраданием и болью). Рана давала о себе знать самым подлым образом — водка сквозь дырку в щеке выливалась на шею. Зрелище было жутковатое, и позднее один из участников эпизода, художник Гавриил Лубнин, посвятил этой истории нечто вроде баллады:
«Но тело влево наклонив,
Он всё же сделал свой залив.
Дружок испуган, я тоскую.
Ведём поэта в мастерскую.
И он уснул в холстах и вате
В пальто на маленькой кровати,
В тяжёлом будучи запое.
Не дай вам Бог войти в такое!»

Олег как будто предчувствовал свою смерть (был, видимо, у него какой-то дар – предугадывать стихами будущую действительность), незадолго до гибели он написал:
«Стою и внимаю с ужасом:
В какую оргию втянут я.
Ведьмы терзают меня и кружатся,
Открылась рана полузатянутая.
Надо бы рану перевязать
И «Скорую помощь» вызвать.
Кончили ведьмы меня терзать,
Принялись кровь зализывать».

Так всё и получилось в реальности — в 1992 году, в ночь на 1 мая, в Вальпургиеву ночь ведьминского шабаша: в мастерской на Пушкинской, во время очередного застолья, у Олега открылось желудочное кровотечение вследствие прободения язвы желудка. Вызвали «скорую», но врачи помочь уже не успели. Олег Евгеньевич Григорьев умер в больнице ночью 30 апреля 1992 года.

Похоронен поэт в Петербурге, на Волковском кладбище на холме над могилами детишек, которых в конце 1980-х гг. засыпало песком в пригородных пещерах во время их детских игр. Для детского поэта — место самое подходящее.

Последний конфликт с системой у Григорьева случился уже после смерти. Он умер во время майских праздников, когда все его поклонники и знакомые были на митингах или дачах. Тело Олега неделю пролежало в морге. Его похоронили только 8 мая 1992 года, после отпевания в Спасо-Преображенской церкви, той, в которой когда-то отпевали Пушкина.

Олегу Григорьеву было 48 лет, и по возрасту он успевал бы в «шестидесятники», но на самом деле существовал вне любого поколения. И любили его все, независимо от возраста. Любили другие «шестидесятники» за то, чего не хватало им самим: легкости, беззаботности, детскости, отрешенности от поколенческих разборок. Любили и считали своим художники-«митьки», иллюстрировавшие его стихи. Да Григорьев и был настоящим «митьком» — никого не хотел победить, всегда страдал, но на жизнь был не в обиде.

Его четверостишия гуляли по школам и казармам, институтам и заводам как анонимный фольклор. А при жизни, за все 25 лет своего творчества, Григорьев выпустил всего 3 детские книжки. Это уже после смерти вышло несколько красочно оформленных книг с его произведениями, в том числе и в переводе на немецкий и французский.

Жизнь представителя ленинградского андеграунда и члена ПЕН-клуба (международной правозащитной неправительственной организации, объединяющей профессиональных писателей, поэтов и журналистов) Олега Григорьева окружена мифами и легендами. В «эпоху Григорьева» его стихи публиковались редко: слишком необычная — горькая, смешная, иногда чудовищная — наша жизнь представала в них.

Сегодня краткий жанр, свойственный его текстам, получил широкое распространение как форма, например «гарики» Игоря Губермана, интернетовские стишки-«пирожки» и др. Но далеко не у всех «последователей» так, как у Григорьева, сквозь юмор просвечивает ощущение метафизической сущности мира и при этом щемящей краткости и ранимости бытия.

Наверное, только сейчас многие поняли, что он был настоящий поэт, без дураков и скидок. Большой поэт, самобытный. Самый светлый из всех чёрных поэтов и самый наивный из всех циников. Он не отстоял себя как серьёзного поэта при жизни, но после смерти его всё же оценили. Потому что настоящий свет — он, в конце концов, доходит до людей. Он пришёл к нам и прожил свою тяжёлую и нелепую жизнь в надежде показать нам, какие мы.
* * *
Цель жизни —
Умереть не страдая.
Формула очень ёмкая
И в то же время простая.

Память о О. Григорьеве:

В декабре 2013 года в библиотеке книжной графики Санкт Петербурга прошла «Выставка иллюстраций к стихам Григорьева с 1971 по 2013 год», в которой участвовали художники Ирина Васильева, Николай Воронцов, Вадим Гусев, Валерий Дмитрюк, Ирина Затуловская, Светозар Остров, Александр Флоренский, Ольга Флоренская, Геннадий Ясинский, Владимир Яшке.

Группа Ять в 1991 году записала альбом «Человечки», все песни которого были написаны на стихи Олега Григорьева.

В качестве литературного персонажа Григорьев появляется в «романе с чертовщиной» Станислава Шуляка «Квартира №9»: «Странно, теперь ни Лермонтов, ни Бродский уже не занимали Ивана Никифоровича, единственным его соперником сделался поэт Олег Григорьев. В чём-то они были похожи. Да, верно, Григорьев, как и Иван Никифорович, писал свои вирши всегда и везде, и пьяный и трезвый (хотя последним бывал нечасто), и злой и весёлый. Но вот кое в чём он всё-таки превзошёл Шоколадова: у него были книги, а под конец жизни так даже вступил в писательский союз. – Душу, душу надо продавать, – мрачно рассуждал Шоколадов».

В апреле 2019 года в Санкт-Петербурге, в Музее Анны Ахматовой открылась выставка «Олег Григорьев. Холодно быть человеком».

А ещё, к стене дома на Пушкинской-10, где он фактически жил последние 2 года у, по милости, приютивших его «митьков», прибили мемориальную доску. Жил, мол, был в городе поэт и художник. Жил-был-пил. А потом умер...

Среди камней живым комком
Ползу один во тьме.
Хоть и свечу я светлячком,
Никто не светит мне.

Издания Олега Григорьева:

«Красная тетрадь» (2012), «Et alors? 12 petits contes sélectionnés et illustrés par Vitali Konstantinov et traduits par Marion Graf» (Genève: Editions La Joie de lire, 2010), «Шли вперед — пришли назад» (2010), «Стихи для детей» (2010), «Чудной народ» (2009), «Винохранитель» (2008), «Zwei Abflussröhren. In: Geschichtenkoffer für Glückskinder» (Köln: Boje, 2007), «Птица в клетке. Стихи и проза» (1997, переиздана — 2005, 2007, 2010, 2011, 2015), «Чудаки и другие: Стихи» (2006), «Хулиганские стихи» (2005), «Стихи для детей» (2005), «Ich hatte viele Bonbons mit …» (Düsseldorf: Grupello Verlag, 1997), «Чудаки» (1994. Авторское повторение книги 1971 г. с послесловием В. Гусева и Е. Гусевой), «Вся жизнь: Стихи» (1994), «Стихи. Рисунки» (1993), «Двустишия, четверостишия и многостишия» (1993), «Митьки» и стихи Олега Григорьева: Альбом» (1991), «Стихи. Буклет» (1990), «Говорящий ворон: Стихи» (1989), «Витамин роста» (1980), «Чудаки» (1971).

Прометей
Украл у богов факел,
Принёс людям свет.
А люди по норам спрятались
Никого как бы нет.

Только из тьмы камни
Градом летят в меня.
Однако, крепко руками
Держу я букет огня.

Людям меня видно,
А мне людей - нет.
Конечно же, мне обидно.
Ведь несу-то я им свет.

Чтобы грелись от холода,
Готовили дичь и питье,
Не знали болезней и голода,
Но видно напрасно всё.

Ползу я, покрыт синяками,
Идти уже нету сил,
А какой-то большой камень
Вовсе огонь загасил...

Мало того, что люди побили,
Так потом ещё боги к скале прибили.

Источники:
https://chippfest.blogspot.com/2018/12/December-6th-Oleg-Grigoriev-Outcast-Poet.html;
http://lib.ru/ANEKDOTY/grigor.txt;
http://vokrugknig.blogspot.com/2018/12/blog-post_6.html;
https://zen.yandex.ru/media/id/5af50a9d3c50f7143d325090/detskii-pianica-poet-5d8a6d818600e100b1668903;
https://md-eksperiment.org/post/20190220-biografiya-olega-grigoreva;
Журнал «Ура!Бум-бум» №6/1992 (Ростов-на-Дону);
Михаил Яснов «Маленькие комедии» Олега Григорьева».