Непутёвые женщины Василия Ивановича Чапаева

К двадцати одному году Василий благополучно вернулся домой и стал плотничать с отцом и братьями. Они исходили с шабашками всю Самарскую губернию и соседний Уральский округ (позже Чапаев станет воевать в тех же местах, и сможет ориентироваться там безо всякой карты). Той весной 1908 года Чапаевы подрядились строить храм в самой Самаре.

Там с Василием случилось два чудесных события. Первое, это что он, устанавливая на куполе крест, не удержался и слетел с двадцатиметровой высоты на землю, но остался цел и невредим – не считая крохотного шрама над верхней губой, который прикрыл, отрастив пышные усы.

А второе - Василий увидел и с первого взгляда полюбил 16-летнюю Пелагею Метлину. «Они встретились на деревенских посиделках», — написала в своей книге, посвященной великому деду, внучка Чапаева Евгения. «Ее отец был священником, собирал иконы по деревням, потом дома их реставрировал. И в каждом селе у него было по гражданской жене: одной представлялся Захаром, другой — Никанором. Его законная жена, узнав об этом, объявила, что уходит, и жестоко поплатилась за свою гордость. Муж избил ее до смерти».

Как и все соседи, родители Василия Ивановича эту неприглядную историю, конечно, знали и не горели желанием породниться с такой семьей. Иван Степанович говорил: «Разве ж это баба? Белоручка городская! Только и умеет, что конфеты в коробки укладывать». (Пелагея работала на кондитерской фабрике.)
Но на все аргументы против неравного брака (Пелагея считалась невестой из более высокого сословия), он отвечал угрозами: «Тогда я себя порешу». Зная его резкий характер, никто в этом и не усомнился. В результате влюбленные поженились, хотя на венчание не пришли ни родители жениха, ни родители невесты.

Сначала новобрачные жили в маленькой избе вместе с родителями Василия Ивановича. Сам он ездил на заработки, в окрестных деревнях дома строил, по случаю и иконы реставрировал. Все заработанные деньги, как тогда было принято, отдавал родителям. У молодой жены не заладились отношения со свекровью, а еще больше — со свекром. Как часто бывает, старшие ставили в вину невестке, что понапрасну перечит. А ей самой тяжко пришлось с непривычки от бедного крестьянского быта, особенно после рождения первенца Саши, не отличавшегося в детстве хорошим здоровьем.

Однажды поехав на заработки, Василий забрал Пелагею с собой. Они сняли комнату и за те месяцы, что жили отдельно, Чапаев сильно прикипел к жене. Без «присмотра» старших они души друг в друге не чаяли. Семь лет Василий и Пелагея прожили душа в душу. Дети рождались один за другим. «Вылитая черноглазая сука-мать», – восхищался Чапаев, глядя, как жена возится с двумя малышами, уже вынашивая под сердцем третьего.

И тут-то счастье кончилось: шел 1915 год, и Василия забрали на войну.
Два года он служил разведчиком. Дослужился до унтер-офицера, был трижды ранен, с десяток раз контужен, за храбрость и военный талант стал полным Георгиевским кавалером.

А Пелагея тем временем устала слушать наставления суровых родителей Василия и затосковала.
В ее родном селе жил некий многодетный Макар с парализованной женой. Работал в городе вагоновожатым «конки», получал по деревенским меркам большую зарплату. Однажды увидел Пелагею, приехавшую проведать своего отца, и влюбился. Ему удалось добиться взаимности.

И Василию, лежащему в лазарете после легкого ранения, пришло письмо от отца.
«Сын, ты должен знать, твоя жена тебе изменила, сбежала с кондуктором... Такие дела», — написал Иван Степанович.Его давний друг Петр Камешкерцев, навестив, с трудом подобрал слова утешения. Аж почернел от такой вести Чапаев.

Да только развестись с неверной, но все же горячо любимой женой Василию в тот раз так и не смог. Когда приехал в отпуск то простил супруге измену.

Но отпуск кончился и Василий Иванович уехал на фронт.
А Пелагея ... опять закрутила с Романом. Кончилось тем, что она совсем ушла к любовнику.
В 1917 году Чапаев отобрал у жены детей и отвёз их в отчий дом.

У Чапаева на фронте был близкий друг – Петр Камешкерцев. Они договорились: если одного убьют, другой потом заботится о его семье. Петра убили под самый конец войны в Карпатах.

Верный данному слову Чапаев отправился разыскивать вдову Петра Пелагею Ефимовну и двух ее дочерей -Олимпиаду и Веру. Отыскал и взял на содержание.

Пересылал деньги Пелагее-второй и ее ребятишкам, а отцу сказал честно: «Другу обещал, содержу детей, а вы уж как-нибудь...». Отец за это не осудил. Хотя дети самого Василия жили с ним.

В апреле 1919 года Чапаев был назначен начальником 25-й стрелковой дивизии, которая сражалась против войск Колчака. Став комдивом, Василий Иванович решил забрать дочек Петра Камешкерцева к себе, но их мать, Пелагея Камешкерцева – немолодая уже женщина – сказала: «Да чего уж там – бери нас всех вместе». Чапаев подумал и согласился. С первой женой Чапаев так и не развелся и второй брак комдива был гражданским.

Василий Иванович поселил жену и пятерых детей- трех родных и двух приемных- в деревне Клинцовка, при артскладе дивизии.

Раз в три-четыре недели приезжал к ним на побывку с фронта, словно с плотницкой шабашки. И каждый раз вперед себя посылал телеграмму начальнику артсклада – Георгию Живоложинову. Мол, предуведоми Пелагею, пусть пироги печет, избу моет, детей причесывает. А однажды не сообщил и приехал без предупреждения. Дверь в спальню оказалась заперта. Василий Иванович подергал-подергал, позвал: «Поля, это я!»... И вдруг из-за двери начали стрелять. Оказалось, с супругой начдива был начальник артсклада, давно хаживавший к Пелагее. Василий Иванович плюнул да уехал. А Живоложинов с перепугу сбежал из дивизии в банду Серова...

С тех пор Чапаев словно искал смерти. Ездил без охраны, гулял во весь рост по окопам, стал дерзок с начальством.

В апреле 1919 года Дмитрий Фурманов прибыл в дивизию Чапаева в качестве комиссара.
Троцкий решил укрепить власть Москвы. К Чапаеву Троцкий не относился иначе, чем как к командиру партизанского отряда. Вот и был послан туда комиссаром Фурманов.

В своем дневнике первую встречу с Чапаевым Фурманов описал так: «Предо мной предстал по внешности типичный фельдфебель, с длинными усами, жидкими, прилипшими ко лбу волосами, глаза иссиня-голубые, понимающие»...

У Фурманова были прекрасные отношения с Чапаевым до того момента, пока не приехала его жена, анна Стешенко, с которой они расстались на почве ревности некоторое время назад. Голубая Ная - как называл жену Фурманов - была человеком решительным. Даже не поставив в известность Фурманова, она приехала к нему в дивизию.

Первая встреча Чапаева с Анной Фурмановой-Стешенко произошла так. Чапаеву доложили, что к Фурманову приехала жена.
Чапаев категорически запрещал пребывать женщинам в воинских подразделениях Его приказ по этому поводу звучал так: «Приказываю выселить всех жен и невест комбригов, комполков и рядовых красноармейцев из всех подразделений дивизии...»
Василий Иванович с группой приближенных ввалился в квартиру Фурманова, застав молодых супругов в постели. Вообще она была очень красивой, а в постели, наверное, просто неотразимой.

«Отослать вон в 24 часа!», – постановил Чапаев.
Но сразу не получилось - Фурманов отказался отсылать жену. А потом Анна Никитична прижилась в дивизии, организовала театр, в котором с некоторых пор на почетном месте стали частенько видеть Василия Ивановича...
Начдив влюбился...

Взаимоотношения Фурманова с Чапаевым с этого момента стали развиваться уже по законам любовного жанра, любовного треугольника.
Противоборство между начдивом и политкомиссаром, позже описанное Фурмановым исключительно как политическое, на самом деле было обычным бытовым: "мужики женщину не поделили".

В записях Фурманова есть текст объяснения с Чапаевым, где Чапаев говорит ему:
"Вот, товарищ Фурманов, ты мне все говорил, что мои отношения к вам испортились. Это неправда. А ваши отношения ко мне действительно испортились. Конечно, тут Анна Никитична: У вас разные там мысли насчет меня. А я вам однажды сказал, что на жену своего товарища никогда не посягну. Мало ли что у меня в душе, любить никто не может мне воспретить". А дальше письмо, которое сводится к простой мысли: "Так ведь я что, если бы Анна Никитична сама не хотела, так я ведь и не стал бы".

А отвечает ему Фурманов потрясающим письмом, огромным, где по все по пунктам. "Вы предположили, что все произошло из-за личных счетов, вы пытались все объяснить какой-то нелепой ревностью из-за Анны Никитичны. Но подумайте сами, ведь это очень смешно и глупо, если бы я на самом деле вздумал ревновать ее к вам. Такие соперники не опасны, она мне показывала ваше последнее письмо, где написано "любящий вас Чапаев". Она действительно возмущалась вашей низостью и наглостью, и в своей записке, кажется, достаточно ярко выразила вам своей презрение. Эти все документы у меня в руках и при случае я покажу их кому следует, чтобы раскрыть вашу гнусную игру. К низкому человеку ревновать нельзя, и я, разумеется, ее не ревновал, а был глубоко возмущен тем наглым ухаживанием и постоянным приставанием, которое было очевидно и о котором Анна Никитична неоднократно мне говорила. Значит, была не ревность, а возмущение вашим поведением и презрение к вам за подлые и низкие приемы".

И конец этого длинного письма такой: "Сколько раз вы издевались и глумились над комиссарами, как вы ненавидите политические отделы, только вспомните. Так какой же вы коммунист, раз издеваетесь над тем, что создал ЦК. Ведь за эти злые насмешки и за хамское отношение к комиссарам таких молодцов из партии выгоняют и передают чрезвычайке". И кончает письмо: "Кстати, еще помните, что у меня в руках есть документы, факты и свидетели".

"Он хотел моей смерти, - кипел возмущённо Фурманов, - чтобы Ная досталась ему... Он может быть решительным не только на благородные, но и на подлые поступки".
Выяснения отношений "по мужски" скорее всего не получилось. Чапаев просто поколотил своего замполита.

Впоследствии, через несколько месяцев, сам Фурманов в дневниковой записи, признается: "А ведь тот грандиозный конфликт создался не без участия Наи. Она была в том деле, пожалуй что, центральной фигурой". И дальше такое признание в дневнике: "Как ни отмахивайся, как ни подыскивай серьезных оснований, по которым я пытался все время обвинить Чапая, но вижу, что подзадоривала, поджигала меня все время ревность... И сама Ная, увидев и поняв, как драматически может обернуться все дело, оставила заигрывания с Чапаем, лучше сказать, перестала потакать заигрываниям самого Чапая. Да этих заигрываний, в сущности, и не стало".

В бумагах Фурманова, некоторую часть которых опубликовал историк Андрей Ганин, сохранилась такая записка (стиль оригинала сохранён):
"Товарищ Фурман! Если нуждаетесь барышней, то приходи, ко мне придут 2, - одну уступлю. ЧАПАЕВ".

Взбешенный Фурманов продолжает писать жалобы на Чапаева.
Когда скандал дошел до политотдела армии, Куйбышев и Фрунзе решили погасить конфликт.
Дивизия была не только одна из лучших на восточном фронте, но вообще на всех фронтах. И вдруг такой скандал - командир и комиссар не поделили женщину.

Фрунзе занял более мягкую позицию по отношению к Фурманову, а Куйбышев, надо сказать, быстро разобрался.

"Чапаев сейчас в Самаре, - писал он, - между ним и комиссаром дивизии Фурмановым произошел резкий конфликт, после которого ни тот, ни другой не считают возможным остаться на посту. Причем Фурманов, неожиданно, после долгомесячной работы, вдруг "обнаружил" в Чапаеве карьериста и авантюриста. Лично я считаю правым Чапаева и буду настаивать сейчас, при назначенном свидании с Фрунзе, на восстановлении Чапаева и на смещении и наказании Фурманова, ибо конфликт возник из-за пустяка".

Фурманова направили в Туркестан.

Обоюдное чувство Чапаева и Анны в этот момент как раз достигли наивысшей точки. И вдруг - она уезжает с Фурмановым. Это был страшный удар для Чапаева. Жизнь поблекла. Он потерял к ней всякий вкус. И поэтому неважно, неожиданно ли напали казаки, сколько было сабель на одной стороне и пулеметов на другой стороне, - он был парализован. Он все равно бы проиграл, не это, так следующее сражение. Ему некому было доказывать, что он лучший из всех.
Фурмановы уехали во второй половине августа 1919 г., Чапаев погиб в самом начале сентября 1919 года. Меньше месяца прошло.

Весь этот роман, все взаимоотношения с Фурмановым и Анной плотно уложились в пять месяцев . В апреле 1919 года в дивизию прибыл Фурманов, а в августе он с супругой уехали в Туркестан.

...Спустя годы стало известно, что Пелагея приезжала к Чапаеву в штаб мириться, но он не захотел говорить с изменщицей.
Затаив злобу, женщина сумела передать информацию белогвардейцам, где находился штаб Чапаева. Об этом рассказала Клавдия, дочь Чапаева, случайно услышав разговор между мачехой и Живоложиновым. «Я на тебя заявлю. Я из-за тебя предала Василия Ивановича», - грозилась Пелагея. - «Заявляй, но предала ты, а не я», - ответил ей любовник.