Пожар в Зимнем дворце. 1837 год

Вечером 17 декабря 1837 года в Зимнем дворце возник пожар.
Огонь появился в одной из дымовых труб и быстро перекинулся на деревянные конструкции здания. Уже через полчаса в залы дворца повалили густой дым, а затем начали гореть потолочные перекрытия.

Немедленно вызвали гвардейские полки, интендантские команды - всего в горящем дворце собралось около 20 тысяч солдат. Вначале дали команду быстро сделать на чердаке кирпичную стену, чтобы не дать огню распространяться дальше, но выполнить этот приказ было уже невозможно из-за сильного задымления. Тогда все силы бросили на то, чтобы не дать огню распространиться в соседние здания Эрмитажа: переходы быстро заложили кирпичом, следили, чтобы на крыши не попали горящие обломки. Солдаты стали выносить из дворца вещи - документы государственных архивов, картины, мебель, скульптуры, люстры, часы, в общем, все, что только можно было унести. Дворцовые ценности складывали прямо на площади, вокруг Александровской колонны, на мостовую между Зимним дворцом и Адмиралтейством. Уже через несколько часов вся площадь превратилась в большой склад самых разных вещей. Наступила морозная ночь, но толпы людей не расходились. На глазах у всех прекрасный Зимний дворец полыхал, как костер.

Накануне пожара петербуржцы рассказывали, как за несколько дней до инцидента над столицей повис «огромный крест, сотканный из тонкой вуали облаков, подкрашенный в кровавый цвет лучами заходящего солнца»

Еще за два дня до активного возгорания прислуга начала улавливать запах дыма в Фельдмаршальском зале у выхода в Министерский коридор. Он стал ощущаться особенно отчетливо за несколько часов до трагедии — днем 17 декабря. Однако черед некоторое время исчез — это притупило бдительность членов царского двора. Вернулся дымный запах лишь после 20:00.

Кочегары и дровоносы заявляли, что очаг возгорания располагается в одной из дымовых труб, заполненных сажей. Тем не менее, пожарным, прибывшим во дворец, не удалось опознать его, хотя они залили воду во все щели, из которых исходили струйки дыма. В качестве следующей попытки локализовать очаг пожарные ударили ломом по стене. В результате удара рухнула одна из зеркальных дверей дворца, а из-за нее вырвались языки пламени размером в человеческий рост. Они моментально перекинулись вверх по деревянным балкам.

Расследование установило, что причиной пожара «был отдушник (круглое отверстие в стенке печи, через которое идет тепло после топки), оставленный незаделанным при последней переделке большой Фельдмаршальской Залы». Он «находился в печной трубе, которая была проведена между хорами и деревянным сводом залы Петра Великого, расположенной рядом с Фельдмаршальской. Отдушник также прилегал к доскам задней перегородки. В день пожара огонь выкинуло из трубы — в результате пламя попало через этот отдушник на доски хоров и своды залы Петра Великого. По деревянными перегородкам огонь прошел к стропилам, которые в течение 80 лет высушивались горячим воздухом под летним жаром железной крыши. Ничего не препятствовало мгновенному воспламенению.

Бывший начальник караула, стоявшего в большой Фельдмаршальской зале, Мирбах, согласно своим запискам, имел другое объяснение причин пожара. Он видел, как из-под пола на пороге Фельдмаршальской залы в коридор появился дым. После вскрытия пола, по его словам, оттуда показалось пламя. Лакей объяснил Мирбаху, что дым исходил из лаборатории, расположенной этажом ниже. Там за два дня до пожара лопнула труба — в нее впоследствии засунули мочалку и замазали глиной. «Бревно возле трубы уже раз загоралось, потушили и опять замазали. Замазка отвалилась, бревно все тлело, а теперь, помилуй бог, уже и горит. Дом старый, сухой, сохрани боже», — заявлял лакей Зимнего дворца начальнику караула.

(Л. М. Баранович, бывший долгое время строевым офицером, находился после в числе инженеров, назначенных к производству работ по возобновлению зимнего дворца и за тем состоял, до 1845-го года, майором от ворот. По увольнении в отставку, он, в 1857-м году, поднес Государю Императору подробную записку о тех событиях, которых был отчасти свидетелем и участником, обнимающую не только пожар 1837-го года, но и всю историю возобновления дворца).

17-го Декабря 1837-го года шла на большом театре опера с балетом „Баядерка" (Le Dieu et la Baуadère), и в танцах участвовала знаменитая Тальони. Государь, не за долго перед тем возвратившийся в Петербург из продолжительной поездки, присутствовал при представлении со всеми членами своей семьи, и глаза публики были устремлены преимущественно на царскую ложу. Вдруг Государь удалился, вслед за ним исчезли из кресел многие лица, и театр, наполненный в этот вечер еще более обыкновенного, постепенно совсем почти опустел. Быстро разнеслась молва что — горит зимний дворец!

Известно, что это огромное здание, заложенное еще при императрице Анне Иоанновне, было окончено постройкою в 1762-м году. В то время менее нынешнего заботились о предохранительных мерах от огня, и во дворце, хотя и существовали по некоторым капитальным стенам брантмауеры, но сквозные, сделанные арками; а потолочное и кровельное устройство, все деревянное, сложной конструкции, состояло из тесно связанных стропил, балок и перекидных мостов, представлявших обильную пищу огню.

Он показался сначала, в 8 часов вечера, из отдушника, проведенного от дымовой трубы между хорами и деревянным сводом залы Петра Великого и оставленного, при перестройке Фельдмаршальской залы в двухэтажную, незаделанным. Эта дымовая труба прилегала весьма близко к деревянной перегородке, и огонь, пробравшись по ней до стропил, тесно связанных с потолочною системою, мгновенно охватил массу, иссушенную семидесятипятью годами, а за тем, по мере обрушения потолков и стропил на паркеты, с яростью стал прокладывать себе дальнейший путь.

Но еще прежде распространения огня, министр императорского двора князь Волконский, при появлении в Фельдмаршальской и Петровской залах дыма, поспешил донести о том Государю, который тотчас и уехал из театра, не предварив впрочем о полученном известии находившихся с ним в ложе. Первым движением Государя, по приезде во дворец, было поспешить на половину младших Великих Князей, которые уже были в постели, и осеня их отцовским благословением, приказать немедленно перевезти в Аничковский дворец.

Успокоясь таким образом на счет детей, он, в сопровождении Волконского, прошел ротонду, Концертную залу и большую аванзалу (ныне Николаевскую); но, вступив в малую аванзалу, был уже встречен стремительным потоком огня, проникшим в нее сквозь потолок. Не смотря на явную опасность, Государь с хладнокровным спокойствием пошел отсюда через Фельдмаршальскую и Петровскую залы, первые добычи огня, и наконец вступил в Белую (гербовую). Здесь, казалось, уже не было возможности идти далее: густо клубящий дым занимал дыхание, а карнизы и потолки, по которым вилось пламя, грозили всякую минуту падением; но и в этом критическом положении Государь не потерял присутствия духа: с помощью Божиею он успел благополучно миновать опаснейшие места и вошел в Статс-дамскую (гренадерскую) залу, дивя и пугая своею отважностию спутника своего, министра двора, а также дворцовых слуг и сторожей, которым по пути приказывал следовать за собою, из опасения явной гибели от обрушения потолков и кровель.

Достигнув таким образом части дворца, еще нетронутой огнем, и убедясь в возможности спасти из нее по крайней мере движимость особенной ценности, Государь велел полкам преображенскому и павловскому и командам гоф-интендантского ведомства выносить мебель и прочие вещи и складывать на дворцовой площади; а более громоздкие предметы, статуи, вделанные в стены украшения и пр., чтобы не подвергать людей опасности, оставлять на жертву пламени.

Толпы солдат со всем жаром преданного усердия бросились в горящее здание и рассыпавшись по разным направлениям, с пренебрежением жизни исторгали из огня, как бы желая показать, что они сильнее его, все что только было возможно; потом, сложив вынесенное вокруг Александровской колоны и в здание Адмиралтейства, они снова торопились на помощь прочим и таким образом появлялись и исчезали с необыкновенною быстротою. Рвение их приходилось скорее умерять, нежели поощрять, и результатом вышло, что все, от драгоценнейшего имущества царского до самых маловажных предметов в комнатах императрицы и даже дворцовой прислуги, вполне было сохранено, и ничто не утратилось. С величайшим благоговением были также вынесены из обеих дворцовых церквей, когда и их прикоснулась пожирающая стихия, церковная утварь и все образа.

Тут, осеняя себя знамением креста, смелые дружины, с кликом "с нами Бог", бросались в пламя уже вопреки приказаниям начальства и отрывали от стен святые иконы. Нельзя при этом умолчать о замечательном подвиге рядового 10-го Флотского экипажа Нестора Троянова и столяра гоф-интендантского ведомства Абрама Дорофеева, которые, после спасения их товарищами прочей утвари большой церкви, приметив, на самой вершине загоревшегося уж иконостаса, значительного размера образ Спасителя, не послушались настоятельного запрещения даже подходить туда и, без инструментов, с одною лишь небольшою лестницею, покусились спасти и этот образ.

Лестница не доставала до половины вышины иконостаса, но это их не остановило. Цепляясь далее, с сверхъестественною, можно сказать, отвагою, за карнизы и украшения, они, наконец, добрались до своей цели: Троянов снял образ и передал Дорофееву, и оба, хотя обожженные, благополучно спустясь с драгоценною своею ношею, успели отнести ее в безопасное место. Государь, свидетель их подвига, обласкав обоих, велел выдать каждому по 300 рублей и Троянова, сверх того, перевести в гвардию.

Между тем пожар продолжал свирепствовать с возраставшею силою, и никакие человеческие средства уже не могли его не только прекратить, но и остановить. Весь дворец с одного конца до другого представлял пылающее море огня, огромный костер, увлекавший все в своем постепенном падении. Убедясь, что всякое дальнейшее противодействие только угрожает опасностию людям, Государь настоятельно приказал им отступить, и воля его была исполнена с благодарностию к Промыслу за то, что удалось по крайней мере охранить от утраты и повреждения царское имущество. Тут же, по повелению Государя, были поверены команды и, к живой его радости, оказалось, что все люди в них на лицо и невредимы. Оставалось одно: отстоять еще нетронутый огнем эрмитаж с его вековыми сокровищами. Государь, перейдя туда, поручил Великому Князю Михаилу Павловичу распорядиться о закладке кирпичем всех дверей и близь лежащих окон как в главном здании, так и в обоих павильонах. Повеление это было исполнено с неимоверною скоростию и — эрмитаж был спасен!

Вместе со вторым и третьим этажами огонь уничтожил интерьеры знаменитых архитекторов — в их числе Джакомо Кваренга, Бартоломео Растрелли и Карл Росси. Пожар также унес многочисленные рукописи и различные исторические хроники, касавшиеся в том числе восстания декабристов, а также русско-турецких войн. Кроме того, были навсегда потеряны многие произведения искусства.

В процессе восстановления царские владения не только обновили, но и в некотором роде перепланировали. Восстановительными работами занималась специальная строительная комиссия во главе с министром императорского двора князем Петром Волконским.

В состав комиссии вошли архитекторы В. Стасов, А. Брюллов, инженер А. Штауберг. Стасову было поручено заниматься восстановлением дворца в целом и отделкой парадных залов, Брюллову - интерьерами остальных дворцовых помещений. Введенье комиссии поступили инженеры, художники, отделочники - всего в работах по восстановлению дворца участвовали около восьми тысяч человек.

Архитекторам предстояло решить, нужно ли восстанавливать ли дворец точно таким, каким его сделал Растрелли. Было ясно, что делать конструктивные элементы из дерева, как это было в середине 18 века, теперь не стоит, ведь уже появилась возможность заменить их металлическими. Поэтому главной задачей стало создание из металла облегченных конструкций для опоры кровли.
Кроме того, балки, которые настилали между этажами, сделали из склепанных листов кровельного железа, соединенных болтами, и придали им эллиптическую форму. В конструкциях также нашел применение чугун, железные полосы в сочетании с раствором извести - прообраз будущего железобетона.

Чтобы облегчить своды, вместо кирпича использовали пустые горшки: их обмазывали известью, прикладывали друг к другу, для утепления покрывали войлоком, а сверху наносили еще один слой извести.

Князь потребовал от хранителя галереи Эрмитажа собрать и доставить «все картины, писанные по временам, с изображением разных комнат Зимнего дворца». Быстрое восстановление стен дворца позволило спустя несколько месяцев приступить к отделке внутренних помещений. Из интерьеров Растрелли восстановить удалось лишь несколько площадок, среди которых — Иорданская лестница, по которой сегодня посетители поднимаются в залы Зимнего дворца.
Однако вместо кирпичных оштукатуренных колонн на ней установили монолитные из серого полированного гранита. А бронзовые решетки на лестнице заменили мраморной балюстрадой. Разрушенные огнем залы также пережили переоформление. Большинство из них выполнили в соответствии с входившим в моду подражанием стилям других эпох. Так, в Зимнем дворце проявились Готическая гостиная и Помпейская галерея.

Отделка внутренних помещений велась непрерывно. При этом для того, чтобы стены быстрее просыхали, зимой помещения натапливали до 30 градусов. Рабочие были вынуждены надевать на голову шапки со льдом — только так можно было справиться с высокой температурой.

Ценой огромных человеческих ресурсов императорский дворец был восстановлен за 15 месяцев. «Возобновление дворца есть учебная книга для будущих архитекторов и истинный подвиг для совершивших оное», — писал один из современников.

Так, французский писатель Астольф де Кюстин, путешествовавший по стране спустя два года после пожара, в своем произведении «Россия в 1839 году» писал, что работы велись во время страшных морозов, и стройке постоянно требовались 6 тыс. рабочих. «Каждый день уносил с собой множество жертв… Меж тем единственной целью стольких жертв было удовлетворение прихоти одного человек.
В дни, когда мороз достигал 26, а то и 30 градусов, шесть тысяч безвестных, бесславных мучеников, покорных поневоле, ибо покорность у русских –- добродетель врожденная и вынужденная, трудились в залах, натопленных до 30 градусов тепла, – чтобы скорее высохли стены», — писал француз.

Писатель отмечал, что с тех пор, как он увидел Зимний дворец и узнал, скольких человеческих жизней он стоил, он начал чувствовать себя неуютно в Петербурге. «За достоверность своего рассказа я ручаюсь: я слышал его не от шпионов и не от шутников», — утверждал в своих записках Астольф де Кюстин.

Однако историки отмечают, что единственный достоверный факт этого описания заключается в том, что императорский дворец на самом деле хорошо отапливали. «Потом зашел в Зимний, в котором топка доходит до 30 градусов для просушки и очень удачно», — писал 20 ноября 1838 года Николай Павлович в письме к наследнику Александру.

Итогом пожара стало увеличение штата городской пожарной охраны до 800 человек и усовершенствование Пожарного устава. Для пожарных команд губернских и уездных городов были разработаны инструкции, в которых определялся штат и техническое вооружение пожарной охраны в зависимости от численности населения.