«Солдаты противника в панике бросились бежать»

«…Непривычный рев ракетных мин потряс воздух. Как краснохвостые кометы, метнулись мины вверх. Частые и мощные взрывы поразили слух и зрение сплошным грохотом и ослепительным блеском. Эффект единовременного разрыва многих десятков мин в течение считаных секунд превзошел все ожидания. Солдаты противника в панике бросились бежать». Так советский военачальник Андрей Еременко вспоминал о первом боевом применении «Катюш» под Оршей 14 июля 1941 года.

Сегодня реактивные системы залпового огня — мейнстрим в любой уважающей себя армии. Накрыть тысячи квадратных метров площади залпом тяжелых ракет — обычная практика в современной войне. Но на протяжении многих десятилетий такие системы считались чуть ли не баловством и напрасной тратой боеприпасов — и только во Вторую мировую укрепились в качестве эффективного и грозного оружия, не уступающего ствольной артиллерии.

Работа над реактивными снарядами и пусковыми установками для них в СССР началась еще в 20-х годах. Изначально для разгона боеприпасов использовался обычный черный порох, но он обеспечивал невысокую начальную скорость — и, соответственно, невысокие дальнобойность и точность.

Советские инженеры, работающие сначала в Газодинамической лаборатории в Ленинграде, а затем — в Группе изучения реактивного движения (ГИРД) в Москве, сумели разработать новый взрывчатый состав: бездымный ПТП (пироксилиново-тротиловый порох). В 1928 году именно в СССР запустили первую ракету на бездымном «топливе», что было настоящим прорывом.

Тем не менее от удачного пороха до РСЗО путь оказался небыстрым. Только в тридцатых годах сотрудникам ГИРД удалось довести до ума первые ракетные снаряды — осколочный РС-82 (82 — это калибр боеприпаса в миллиметрах) и осколочно-фугасный РС-132. Ни о каких установках залпового огня пока не думали, речь шла об усилении огневой мощи советской авиации путем использования боевых ракет.

Такие снаряды можно запускать без тяжелого артиллерийского ствола, который самолету все равно не поднять — потому теперь аэроплан мог брать в полет оружие, о котором раньше не приходилось и мечтать. Оставалось сделать так, чтобы это оружие имело хоть сколько-нибудь приемлемую точность (а не как в старом анекдоте о ракетах «земля-воздух», которые хорошо попадают в воздух).

Много времени ушло на эксперименты со стабилизацией полета снаряда в воздухе — различные варианты не приносили результата. Например, однажды боеприпас попробовали сделать нарезным, как обычный артиллерийский — расчет был на то, что снаряд закрутится в воздухе и так стабилизируется. Однако ракета всех «обманула».

«При испытании выявилась коварная сущность реактивного снаряда, поставленного в необычные для него условия. После выстрела он не вылетел из ствола, а заклинился у самого дульного среза и стал разворачивать пушку в сторону наблюдавших стрельбу. Им пришлось спасаться бегством», — писал советский ракетчик Алексей Нестеренко.

Успеха удалось достичь только к концу 30-х, когда мировая война была уже на пороге. Причем примерно на одно и то же время выпало «боевое крещение» реактивных снарядов, применяемых с самолетов, и наземных РСЗО с примерно такими же боеприпасами.

Первыми под реактивные снаряды советской авиации попали японцы — под занавес конфликта на Халхин-Голе в монгольском небе появились истребители И-16 с «Флейтами» — установками для крепления снарядов РС-82 под крыльями. Дебют сочли удачным, хотя точных цифр японских потерь от ракетного оружия не называлось.

Наземные установки, впервые показанные в начале 1932 года, сначала представляли собой грузовик ЗИС-5 с 24 направляющими для 132-миллиметровых снарядов — но получилось не очень удачно. Тогда количество рельсовых направляющих снизили до 16, шасси взяли от другой машины, ЗИС-6 — и в этот раз преуспели.

Впрочем, все относительно. Даже сравнительно совершенные ракеты давали в несколько раз худшую кучность, чем обычные пушки. Меткость у оружия залпового была не ахти, а расход пороха огромный. Имеются свидетельства, что при отчетах ракетчиков о своих успехах слушавшие их артиллеристы в открытую смеялись: перспектив за новым оружием они не видели. Пока.

«Ерундой» полагал реактивные минометы и замнаркома по артиллерии Григорий Кулик (впоследствии он прославился как один из самых неудачливых советских военачальников, был разжалован из маршалов и позже расстрелян).

Тем не менее коллективу разработчиков удалось «продавить» решение не сворачивать работы над РСЗО. Высокие военные чины, побывав на испытаниях второго варианта реактивной установки, остались сильно впечатлены — указали все работы строго засекретить и форсировать скорость разработок.

До ума новую систему, которая уже получила название БМ-13, но еще не стала «Катюшей», довели накануне Великой Отечественной, первый залп реактивных установок на смотре вооружений под Москвой состоялся 15 июня 1941 года. Здесь собрался весь цвет советского ВПК: нарком обороны Семен Тимошенко, нарком вооружения Дмитрий Устинов, нарком боеприпасов Борис Ванников, начальник Генштаба Георгий Жуков и другие.

Моральный эффект демонстрации работы реактивных минометов оказался сокрушительным, дикий вой снарядов и море огня произвели на высоких военных чинов огромное впечатление. Вопрос о серийном производстве нового оружия на московском заводе «Компрессор» был решен 21 июня — до войны оставался один день.

По уму, после полигонных стрельб и демонстраций предстояли войсковые испытания: но их пришлось проводить в крайне неблагоприятной обстановке. Вермахт рвался вперед, фронт рушился, к концу июня оформился Белостокский и почти замкнулся Минский котел — на фронт нужно было бросать все, что есть в наличии, включая новенькие БМ-13. Уже 28 июня появился приказ о создании первой батареи реактивных минометов — семь машин.

Командовать назначили капитана Ивана Флерова — опытного офицера, прошедшего финскую войну. Большинство личного состава батареи такого опыта не имело и с реактивной артиллерией знакомо не было (а где, собственно, они бы успели познакомиться с только что появившимся родом войск?).

На надежную защиту батареи в условиях рушащегося фронта не рассчитывали, потому каждой машине полагался большой ящик тола: подорваться, если неизбежен захват установки немцами.

К слову, у вермахта на тот момент реактивная артиллерия уже имелась — но, в отличие от «Катюш», снаряды запускались из стволов, а не с рельсовых направляющих. Назывался такой миномет Nebelwerfer (что-то вроде «туманомета»), в СССР был прозван «Ишак» или «Скрипуха», на Западе — «Воющая Мими» или «Зануда Минни» из-за характерного звука полета мин. Впервые на Восточном фронте «Небельверферы» открыли огонь еще 22 июня, по Брестской крепости.

Тем не менее наличие собственной реактивной артиллерии у Красной армии было секретом. О ней не знали зачастую даже советские военачальники. Так, новый командующий Западным фронтом генерал-лейтенант Андрей Еременко вспоминал:

«Мне позвонил Сталин и сказал примерно следующее: „Мы хотим широко применить в борьбе против фашистов „эресы“ и в связи с этим испробовать их в бою. Мы посылаем вам один дивизион М-8. Испытайте его и доложите свое заключение“.

Долго я размышлял, что это за „эресы“. Из окружающих меня командиров тоже никто никогда не слышал такого странного слова».

На самом деле «эрес», то есть РС — это всего-навсего «реактивный снаряд», но Еременко тогда никто это не пояснил. Впрочем, когда установки прибыли на фронт, их ни с чем не перепутали.

Когда машины прибыли на войну, уже начиналось Смоленское сражение. В ночь на 13 июля экипажи подняли и отправили в бой. Первым объектом, который предстояло накрыть, была крупная железнодорожная станция Орша. Немцы успели перебросить туда уйму войск, масса эшелонов с личным составом, техникой и вооружением стояла на путях и представляла собой отличную цель.

Дальнобойность реактивных минометов не слишком высока — всего несколько тысяч метров. Однако батарея Флерова подошла на нужное расстояние — всего 5 километров отделяло машины от немцев. 14 июля установки открыли огонь. Семь машин, 16 направляющих у каждой: одним залпом во врага выпустили 112 мин.

Тут выяснилось, что невысокая точность каждого отдельного снаряда не особо важна, когда на ограниченном участке их ложится сразу сотня. Обе стороны признали сокрушительный эффект удара БМ-13. Воспоминания Еременко об этом залпе мы уже приводили в начале статьи — что же касается немцев, то они позже выпустили свое, несколько странное «видение» нового советского оружия:

«Русские имеют автоматическую многоствольную огнеметную пушку… Выстрел производится электричеством. Во время выстрела образуется дым… При захвате таких пушек немедленно докладывать».

Обстреляв железнодорожную станцию, батарея Флерова в этот же день обрушила свой огонь еще и на переправу через реку Оршицу поблизости — эффект вновь отмечался сокрушительный.

К сожалению, один в поле не воин, и единственная батарея реактивных минометов не смогла похоронить план «Барбаросса»: немцев остановили только к зиме под Москвой. Тем не менее оружие оказалось столь удачным, что «Катюши» (вскоре за реактивными минометами БМ-13 закрепилось именно такое прозвище) стали штамповать десятками и сотнями. «Сталинские органы» стали неотъемлемой частью любого советского наступления (да и обороны) на Восточном фронте.

А первая батарея Флерова провоевала после боевого дебюта еще почти три месяца. В начале октября 1941 года под Вязьмой установки попали в окружение — тут и пригодились ящики тола: по приказу командира все машины были взорваны, а экипажи попытались прорваться к своим. Ивану Флерову выйти не удалось. Героем Советского Союза он так и не стал — зато через полвека стал героем Российской Федерации.

А.Еременко, «На Западном фронте». «Военно-исторический журнал», 1959, № 1, с.41−55

А.Бороданков, «Гвардии Катюша»

К.Кузнецов, «Реактивное оружие Второй мировой»

М.Макаров, М. Коломиец, «Реактивная артиллерия Красной армии 1941−1945»

А.Нестеренко, «Огонь ведут „Катюши“»