Мюнхен — наш!

Социализм и Германия — это как Папа Карло и Пиноккио. При том, что Папой Карлом будет самый натуральный Карл — тот, что Маркс. Говорить о том, что Советская Бавария и коммунистическая Германия — это и наша история, сложно. Всё дело в том, что марксизм-ленинизм на территории постсоветского пространства уже не преподают, но кое-какие следы всё ещё можно найти. Например, в моем детстве меня всегда интриговала персона Карла Либкнехта. Я понятия не имел, кто это и откуда, но на улице его смешного имени жила моя бабуля. Смутным чутьем я конечно понимал, что это имя как-то связано с исчезнувшей страной, но как именно - не понимал, пока не вырос достаточно, чтобы вникнуть в писанину Маркса и его друзей в оригинале.

Карл Пауль Фридрих Август Либкнехт - один из основателей коммунистической партии Германии, сын Вильгельма Либкнехта. А Вильгельм, ни много ни мало, личность масштаба мирового. Сегодня какой-нибудь видный историк сказал бы, что его жизнь пропитана революционной деятельностью. Но, как по мне, так это сплошная цепь случайностей и головокружительных авантюр. Сын государственного чиновника, подкованный в философии и уличенный, будучи студентом, в радикализме, или попросту хулиганстве, бежал в США. Его случайный попутчик в поезде предложил бесплатно поработать учителем в Швейцарии. Вильгельм сдуру согласился. Когда он приехал на место работы, в Швейцарии стартовала гражданская война. Будучи немцем и филологом, Вильгельм не растерялся и с жаром стал описывать увиденное для немецких газет, и так попал в журналистику. Романтика бурных событий захватывает юношу. В 1848 году в Париже начинается революция, и он бросается туда.

Вообще революции в Европе в середине 19 века — это тема для десятка монографий, но у SV нет ни пиджака с дрессированной молью, ни кандидатской по истории, так что давайте с разбегу врежемся в лошадь, сядем на галоп и попробуем разобраться за 1 минуту, что за фигня там происходила.

Великая Французская революция, свергнувшая монархию в 1789 году, во многом вдохновилась примером вооруженного сопротивления монархии в США. Желание всё поменять и перераспределить, порожденное энциклопедистами и физиократами, вроде Франсуа Кенэ и Ж.Ж. Руссо, обрело ружье. А 18 брюмера 1799 года эти мечты о равенстве, свободе и братстве узурпировал один корсиканец (вернее три консула: плюсом к корсиканцу были Сийес и Роже-Дюко), а уже потом настала империя (1804-1814). Потом мистер “Бонапарти” всё просрал, и окрестные монархи решили вернуть всё как было - началась Реставрация Бурбонов (1814-1830). Потом в дело влезли бабки. Новые законы же нужно принимать в чью-то конкретную пользу, а не абы куда. И в смену власти вложились “состоятельные и уважаемые”. Июльская монархия (1830-1848) началась со знаменитой фразы Лаффита: “отныне царствовать будут банкиры”. Богатые богатели, ценз на выборы был по налогу, беднота беднотела и ничего не решала. И всё бы было понятно…

Но промышленная революция создала новый класс — он не просиживал в полях, был сгруппирован в городах, по вечерам пил винишко и унывал о положении дел. Это были рабочие, на чьих плечах вершилась промышленная революция. Буржуазия стала стремительно убывать в процентном соотношении, простых французов окончательно утомили монархи, и вопрос о перераспределении «приятного-полезного» в рамках народа снова встал ребром. К чему я это? Именно безмерная, разнузданная олигархия, власть банкиров и денег, когда страна утопает в коррупции, а простой народ вкалывает до седьмого пота на мануфактурах, заводах и фабриках, выплюнула в лицо Европы утопическую идею о государстве для народа.

В этот тонкий исторический миг Вильгельм Либкнехт и прибыл в Париж. Вернее не в этот, а чуть позже, опоздав к основным событиям — вместо этого он присоединяется к походу инициативной группы продолжателей революции на Германию. Немцы группу разгоняют, а он снова бежит в Швейцарию и встречает Энгельса. За их замуты среди рабочих ассоциаций (бабка профсоюзов) их выгоняют аж из страны. Вильгельм едет в Лондон, где на свою дальнейшую беду знакомится с Марксом. Классное комбо друзей, ага? Во Франции в это время Вторая республика снова разваливается, и начинается период Второй Империи во главе с Наполеоном 3-им. В 1862 году Вильгельма Либкнехта амнистируют в Германии, и он едет назад в родной «фатерлянд», где вступает в Allgemeiner Deutscher Arbeiterverein, ADAV - дедушку социал-демократической партии Германии, а первоначально - объединение рабочих, пытающихся снизить нагрузку и добиться роста зарплаты.

Одновременно с этим весельем происходит объединение Германии, одним из главных мифов которого является то, что после объединения Германия прямо с разбегу стала Рейхом. Типа такая монолитная целая империя во главе с хипстерами: усатым кайзером Вильгельмом 2-ым с прической а-ля викинг, и усатым, но лысеющим Бисмарком. Но это не так. Первоначальная империя была конфедерацией, в которую входило аж 22 отдельные монархии. Да, императором был прусский король, но рейхстаг избирался всеобщим голосованием. Бурный экономический рост, вызванный отменой пошлин, отдельных налогов, прогрессом технологий, объединением в целом и надеждами на новую Германию в частности, привели к последовательному кризису 1873 года, известному как “грюндерский” или, проще говоря, к экономическому разочарованию. Эпоха всеобщего немецкого либерализма начала сменяться недовольством от разорения мелкого бизнеса. Пошлины стали возвращаться под эгидой протекционизма, мелкие ремесленники столкнулись с конкуренцией промышленного производства и капиталом. Зародились теории заговора и антисемитизма. Кризис разочарования от объединения прямо-таки по Фрейду толкал Германию к дорожке самоутвержденя, а полноценный “каминг аут” на мировую арену, как новой державы мирового значения, привел к гонке вооружений и соперничеству за колонии с другими гегемонами вроде Англии и Франции.

Здесь нужно сказать о зарождении империализма, одним из признаков которого является появления мощных межотраслевых монополий. Например, Д.Рокфеллер с его нефтью и одновременной покупкой единственного средства транспортировки (Стандарт Ойл и ж.д. перевозчик). Для таких покупок нужен капитал, отсюда - союз с банкирами, вроде Ротшильдов (пример Ройал Дач Шел). Дальше происходит сращивание промышленного и банковского капитала с государственным аппаратом, способным лоббировать, защищать и регулировать рынки сбыта. И вот вчера вы решили, что открытые рынки и глобализация это здорово, а сегодня какие-то люди, знакомые между собой, владеют вообщем всем производством и диктуют свои условия в вашей стране. Но что будет, если национальный рынок уже заполнен и поделен? Правильно, невидимая рука рынка окажется теплой рукой проктолога, копающегося в нутрях соседнего государства. К слову, так начинался далеко не один военный конфликт.

Что касается Баварии, то она вошла в состав империи 23 ноября 1870 года, подписав договор с Конфедерацией Северной Германии. Войти-то в состав она, конечно, вошла, но, в отличие от многих других немецких земель, сумела зарезервировать большую степень суверенности, чем любая них. Она сохранила отдельную дипломатическую службу, военную администрацию, независимые почтовую, телеграфную и железнодорожную системы. Такая монополия внутри монополии.

Начиная с 1871 года, Бавария в полной мере участвовала в развитии Германии. Но вот что нельзя было исправить никакой писулькой, так это внутренний конфликт. Ещё даже не остыли орудия австро-прусской-итальянской войны 1866 года, где Бавария сражалась на стороне Австрии за гегемонию в Германии, а они уже объединились. Протестантская Пруссия и католическая Бавария насчитывали между собой десятки конфликтов. Даже сегодня, если поймать за зеленые подштанники какого-нибудь баварца, и спросить его, кто он, он ответит: “Баварец”, и только затем выдавит из себя: “Немец”. Для понимания ситуации начала 20-го века достаточно, например, обратить внимание на переизданный в 1900 году запрет выставлять на общественных зданиях любые флаги, кроме баварских, единственным исключением был признан день рождения императора.

Деятельность Либкнехта в эти годы в-основном связана с карьерой журналиста. С 1864 по 1865 год он работал в журнале Der Social-Demokrat, издаваемым Иоаном Баптистой фон Швейцером (руководитель партии). Но, как человек искренне переживающий именно за народ и его положение, он быстро стал спорить с партией относительно пользы воинственной политики Отто фон Бисмарка и вскоре был вынужден покинуть не только редакцию но и партию (ADAV) из-за давления со стороны Швейцера. В конечном итоге его опять выгнали из Берлина и он переехал в Лейпциг. Здесь, на беду местных властей, Вильгельм знакомится с Августом Бебелем, гениальным оратором и третьим теоретиком социализма в его алом пантеоне. Они на месте организуют свою партию, без войны, блэкджека и продажных политиков - Sächsische Volkspartei (Саксонская народная партия). К 1869 году она перерастет в Социал-демократическую рабочую партию Германии (Sozialdemokratische Arbeiterpartei Deutschlands, или SDAP), а в 1875 году она опять вольется в ADAV, в котором теперь рулит более адекватный Лассаль. Произойдет это на конференции, состоявшейся в Готе, а новое образование получит название Социалистическая рабочая партия Германии (SAPD). В результате этой партийной чехарды и споров о политике, Либкнехт после многих лет писательской работы наконец становится самостоятельным редактором партийной газеты Der Volksstaat (Народное государство).

Когда в 1870 году началась франко-прусская война, Либкнехт использовал свою газету для агитации против войны, призывая рабочих по обе стороны границы объединиться для свержения правящего класса. В результате он и Бебель были арестованы и обвинены в государственной измене. Стоит отметить, что призывы Либкнехта к революционному противостоянию войне, его партией (СДПГ) в 1914 году были вывернуты натурально мехом внутрь, и СДПГ активно призывала рабочих идти на фронт, но это уже другая история.

Я вот тут про партию одну, партию другую, но так сходу понять, что именно хотела партия и за что, например, её запрещали в Германии, сложно. Ну что же, вот вам камень преткновения — пять основных постулатов программы Гоэтара, утвержденной для социалистической рабочей партии Германии Бебелем и Либкнехтом и раскритикованной Марксом за недостатки в деталях. В деталях! Типа «монополия на средства труда принадлежит не только классу капиталистов, но и помещикам». Вцелом же, достаточно социалистическая риторика, а “папа Карл”, по-моему, просто ворчал. Энгельсу 5 мая 1875 года он вообще написал: “Любой реальный шаг, важнее дюжины партийных программ”. Итак постулаты:

«1. Работа является источником всего богатства и культуры, и поскольку полезный труд возможен только в обществе, он принадлежит всем членам общества без каких-либо ограничений».

«2. В современном обществе средства труда являются монополией капиталистического класса; И как следствие зависимость рабочего класса является причиной страданий и рабства во всех его формах».

«3. Освобождение труда требует перевода средств производства в общее благо и совместное регулирование общего объема труда при справедливом распределении трудовых доходов».

«4. Освобождение труда должно быть делом рабочего класса, для которого все другие классы являются лишь реакционной массой».

«5. Рабочий класс работает для своего освобождения, прежде всего в рамках нынешнего национального государства, сознавая, что необходимым результатом его усилий, общих для работников всех культурных стран, станет международное братание народов»

Утопично и справедливо и, на самом деле, грустно, что эти два слова здесь вместе. Как бы то ни было, в этой всей истории оказывается замешан мистер Эйснер. Ещё один талантливый молодой человек.

Эйснер был сыном производителя текстиля Эммануила Эйснера (1827-1899) из богемского Студница (Богемия это де факто один из регионов Чехии, в тот момент в составе Австро-Венгрии) и его жены Хедвиги (1839-1918), уроженки Левенштейна (городок в Баден-Вюртемберге, Германия). Эйснер провел свое детство и юность в Берлине, где он окончил начальную и среднюю школы, и в 1886 году стал изучать философию и германистику в Университете имени Фридриха Вильгельма в Берлине. Через три года он узнал тему диссера - “Немецкая школы драматургии и гейдельбергского романтизма на примере Ахима фон Арнима”, и бросил эту учебу к чертовой матери, так и не осилив диссер (на самом деле причин было больше, но диссер он реально не дописал).

Примерно с этого времени Эйснер работал/подрабатывал журналистом в ряде газет и журналов, в том числе в Frankfurter Zeitung и Hessische Landeszeitung. В 1892 году Эйснер женился на молодой дочке немецкого художника, она принадлежала к евангелическо-лютеранской церкви, в том время как сам Эйснер был евреем. Курт ведет комфортную жизнь в качестве «молодого буржуа» с обычными ценностями среднего класса. Да, он, как и его семья, как и большинство других его знакомых, видят организованный рабочий класс, политически угнетенный правительством. Но до начала общенемецкого экономического кризиса они себя к ним не относят. С появлением проблем в Германии меняются и взгляды Курта.

С заброшенными надеждами на академическую карьеру его жизнь постепенно становится гонкой за гонорарами, жена рожает детей, Курт бегает по трем работам. Постепенно в нем просыпается интерес к политическим и социальным вопросам.

1 декабря 1898 года молодого журналиста замечает Вильгельм Либкнехт. Он предлагает 31-летнему Эйснеру работу в своей редакционной команде, проще говоря, вербует его. Попав в команду, Курт стремится не только описывать положение вещей, но и влиять на обсуждаемые вопросы. Это выгодно выделяет его среди коллег и толкает литературный талант вперед. Он пишет серию статей по таким темам, как пенитенциарная система и школьное образование. Своими статьями он призывает общественность обратить внимание, принять меры, призывает к действиям, реформам. Рвется, короче, вон из кожи, чтобы что-то в стране поменять. Надо думать, что бурное сердце будущего революционера управляет его пером, в то время как огонь раздувает сам Либкнехт. Но Курту ещё аукнутся эти социалистические идеи сенсея.

После смерти Вильгельма в 1900 году Эйснер становится руководящей интеллектуальной силой газеты. Но его желание действий все сложнее удерживать в рамках издания. С 1902 года он распространяет призывы к реформам на свои статьи о предвыборной кампании Рейхстага 1903 года. И с тех пор пишет всё радикальней и радикальней, пока собственно это не приводит к печальным последствиям.

Отмотав срок в 9 месяцев за политическую статью, оскорбившую его величество Императора Германии, потеряв пост редактора, развалив брак с 3 детьми и красавицей Лизабетой, Курт какое-то время унывает в одну свою журналистскую харю, пишет политические сочинения, вроде “Конец империи”, “Султан мировой войны” и прочую желтуху и агитации на темы “как всё плохо”. Откровенно перебиваясь от подработки до подработки, но сохраняя партийность, он получает предложение работы в Tagespost в Нюрнберге с 1907 года. Со словами «меня достали эти гребаные пруссаки» он сваливает в Баварию. Но став здесь редактором, за год он практически банкротит газету, пригласившую его на работу, заводит роман с коллегой Элизой, да так что она рожает ему двух детей, из-за чего теряет работу ещё раз и ломает свою партийную карьеру. После чего бежит в Мюнхен. С виду история классического неудачника. И продолжалась бы она дальше, и, может быть, спивался бы он где-то на баварских задворках, платя алименты по первому браку и растя детей по второму, и смотрел бы какой-нибудь котик вслед через окно ему, уходящему в очередной офис, пока жена чего-то там варит… Но в дело вмешались два прелюбопытнейших события. Первое - мировая война, второе - бунт матросов в Киле.

Наш товарищ Курт встретил новости о войне бурной речью-монологом. Случилось это 27 июля 1914 года на центральном митинге мюнхенской социал-демократии. Первоначальный тон, как и у многих тогда, был очень воинственный, немцы парили в своей эйфории. Но вместе с первыми результатами, вернее с отсутствием оных, особенно в позитивном ключе, просыпается пацифизм, о котором говорил Вильгельм Л. С 1915 года Эйснер начинает публично критиковать ход военных действий. Этакий политик и военный эксперт, иногда безработный, но с пятью детьми. Он вступает в “Лигу Нового Отечества”, где уже состоят такие пацифисты, как Клара Цеткин и Людвиг Квидд. Пацифизм постепенно распространяется, как среди партийцев, так и немцев. Никто не хочет войны, когда дело идет к поражению, ага?

Партия разваливается на две части. Эйснер так сильно хочет пацифизм, что становится главой УСПД (Независимая Социал Демократическая Партия Германии) - пацифистское крыло социалистов. Костяк новых членов свежесозданной партии постепенно начинают формировать бывшие военные, признанные непригодными для возвращения к службе. Деятельность партии начинается с диванных дискуссий и дебатных вечеров в гостинице “Золотой Якорь” о том, как надо было воевать и править страной, и постепенно перерастает в забастовки. Типа, мы не только знаем, как надо было, но и ещё и работать не будем. За организацию забастовки в военном лагере в 1918 году Курт, кстати, получает ещё полгода тюрьмы, выйдя на свет только 14 октября 1918 года.

Всего через 10 дней после этого радостного события адмирал Рейнхард Шеер издает печально известную директиву о необходимости провести “последнюю битву германского флота”. Перед последней атакой флот заходит на якорную стоянку, где часть экипажей двух линкоров отказывается выполнять дальнейшие боевые приказы. Матросов транспортируют в Киль, где планируют наказать. Надо добавить, что к 1918 году Россия вышла из войны, Восточный фронт закрыли, оттуда перебросили войска и вооружение, и летнее наступление немцев, названное “Битва за мир”, сдвинувшее фронт местами на десятки километров после четырех лет мясорубки в траншеях на одной и той же линии, вызвало небывалую эйфорию. Немцы бомбили Париж, немцы наконец одолевали французов и англичан, приток сил с восточного фронта удвоил их возможности. Призрак победы уже бегал нагишом по улицам немецких городов, удивляя и радуя простых людей. Но чем больше была летняя радость от долгожданных успехов, тем печальнее и тяжелее стало разочарование и понимание того, что Германии не выиграть войну. Бешеный натиск принес ещё больше жертв, коалиция перебрасывала ресурсы и людей на прорванные участки, оборона сдвигалась, но выстраивалась вновь — этот ад нельзя было преодолеть, его можно было только остановить. Матросы в Киле не хотели бессмысленно умирать, как миллионы их товарищей.

Митинги и шествия в Киле в поддержку арестованных матросов быстро перерастают в боестолкновения, присланные военные части вместо подавления бунта переходят на сторону восставших. Начинается ноябрьская революция в Германии.

В ходе всей имперской ноябрьской революции в конце Первой мировой войны, возникшей в результате восстания кильских моряков, внезапно именно Эйснер стал ведущей фигурой в революционных потрясениях Баварии. Здесь, помимо того, что именно Курт оседлал понесшегося коня революции, удивление вызывает скорость событий и их контекст. Бавария мгновенно вспомнила не только то, что в войну её втянула Пруссия, но и то, что её и в Германию-то буквально затащили по итогам другой войны с Австрией. И, пока в Берлине где-то до декабря делили власть, создавали комитеты, коммунистическую партию с Розой Люксембург, были баррикады и перестрелки в духе вестернов, ну и люди вообще пытались понять, а что же теперь делать, в Мюнхене аж 8 ноября 1918 года, то есть через две недели после восстания в Киле, когда новости только-только доползли до немецких окраин, Курт Эйгель на первом же съезде рабочих и солдатских советов объявил падение династии Виттельсбахов и провозглашение свободной Баварии. Ни вам выборов, ни республики, ни голосований. Как сказал один лысоватый гений: “Надо биать власть и точка!”. Сам же Курт говаривал: “Революция - это вам не демократия!”.

Людвиг Третий, король Баварии, бежал в отдаленную резиденцию от греха и социалистов подальше, но, вместо отречения от престола, он написал, что всех освобождает от присяги. Таким образом Эйснер реально захватил власть, и при помощи окрестных солдат и партийных знакомых массовыми агитациями, митингами и нахрапом получил пост премьер-министра независимой Советской Республики Баварии. Ровно на 100 дней. И царя стрелять даже не пришлось.

В качестве идеологической подпитки он пригласил к себе Густава Ландауэра. Густав, как и Курт, был евреем, но в отличие от пацифизма-социализма, он уважал идеи Кропоткина и тяготел к пацифизму-анархизму.

Курт не спешил с бешеными реформами, но и без дела не сидел. Был предпринят ряд мер для спасения обездоленных слоев населения, особенно рабочих: введен восьмичасового рабочий день, добавлено избирательное право для женщин. Ещё он попытался ограничить влияние католической церкви, за что был осыпан проклятиями.

Лично мне видится в его планах рука покойного Либкнехта. Он словно шепчет из могилы: “рабочие - вот главное, остальные лишь реакционная масса”, “революция в интересах национального государства…”. На деле же это вылилось в узкую политику и сепаратизм.

Строились грандиозные планы по возобновлению свободной внешней политики и возрождению Австрийского блока. Курт видел это как новую Дунайскую федерацию, в которую могли бы войти Австрия, Бавария и недавно провозглашенная Чехословацкая республика, но при условии, что новая конституция будет одобрена всеми странами, а не навязана на прусский манер. Были предприняты попытки выписаться из долгов-репараций германского рейха, быстро возникающих в воздухе с подачи держав Антанты, и договориться о заключении мира на отдельных условиях. Чтобы как-то этому способствовать, Эйснер опубликовал секретные отчеты посольства баварского правительства. Тут надо вспомнить, что Бавария при вступлении в Германию не только сохранила дипломатические ветви, но и в войне-то участвовала наравне с Пруссией. Был период, когда Людвиг 3-ий просил себе в Баварию кусок Бельгии после победы, чтобы у него был выход к морю. Свое командование, свои части, свой призыв, в-общем, было много нюансов. Например, 8 октября 1914 года один доброволец 1-ой роты Баварского резервного пехотного полка № 16 присягал королю Баварии Людвигу III и императору Францу Иосифу на верность. Так же, как и с флагами — сначала Баварии, потом Германии. Звали его Адольфом и лучше бы он рисовал.

Действия Эйснера по дискредитации военных, его идеи сепаратизма, горячая поддержка рабочих без учета остальных классов и попытки притеснить католицизм без талантов Либкнехта, будучи возведенные в одну грань с анархизмом, не нашли поддержки среди простого населения. Зажиточные бюргеры и крестьяне в Баварии были большинством, и большинством католическим. И, пока социалисты “Биали власть”, бюргеры сформировали Баварскую народную партию, которая и победила на ближайших выборах. Программа партии была консервативной, католической и направленной на мирное процветание в составе Германии во избежание дальнейших конфликтов.

Неразбериха и легкая анархия начала подходить к своему концу по мере того, как рейх сменялся Веймарской республикой. Поражение на выборах в Баварии для социалистов сыграло и против Курта. 21 февраля 1919 года Эйснер покинул залы баварского Министерства иностранных дел, где положил на стол свое заявление об отставке. Его секретарь Феликс Фехенбах знал о поступавших угрозах и просил Курта ходить через черный вход. Но Эйснер говорил: «Вы можете убить меня только один раз», ничего не боялся и вел себя как обычно. На пути через Променад, где сейчас проходит улица Кардинала Фолхабера, его застрелил лейтенант Королевского баварского пехотного полка Антон Граф фон Арко двумя выстрелами из пистолета: в спину и в голову. Эйснер погиб на месте.

Послесловие. Гитлер вернулся в Мюнхен 21 ноября 1918 года, через два дня после его освобождения из больницы в Пазевальке, Померании. Он состоял в тот момент в 7-й роте 1-го резервного батальона 2-го полка немецкой армии. В течение следующих шести месяцев он квартировался в Мюнхене, весь гарнизон которого на период существования Баварской Советской Республики был записан формально (!) в ряды Красной Армии. Нет каких-либо достоверных сведений о том, что он был связан или участвовал в чем-то связанном с социализмом и БСР, но формально...

Убийство же сделало из Курта своего рода символ, последующие правительства быстро сменялись, объявляя его героем, пока, наконец, рейхсвер не послал 35 000 солдат вместе с артиллерией и не закрыл вопросы сепаратизма. В подавлении Баварской республики засветились десятки радикальных военных, в том числе и Эрнст Рём, а в борьбе с революцией изнутри принимали участие сектанты Туле, тайного антисемитского сообщества. Впоследствии это ещё не раз замешается на сиропе из немецкой политики и разнесется центробежными силами по всей Германии, приняв самые разные формы и составив один из десятков клубков хитросплетений внутренней политики.