Леонид Филатов о тех годах, когда еще было не поздно пойти в литературный институт

Вначале он поехал с отцом в Ашхабад, где и пошел в первый класс. Там же он начал писать свои первые еще детские стихи. Отец не придавал этому увлечению сына особого значения, и даже немного посмеивался на этим, пока его стихи не попались на глаза редактору одной из ашхабадских газет, и их не напечатали.

Во-первых, его имя в газете отец с гордостью показывал всем своим друзьям, и потом долго хранил ту самую первую газету.

Во-вторых, 12-летний Лёня заработал свои первые деньги, получив их в качестве авторского гонорара.

Все знакомые отца прочили Леониду большое будущее в литературе, а в те годы (конец пятидесятых - начало шестидесятых) на пик славы вышли Вознесенский, Рождественский, Евтушенко Их популярность буквально захлестнула всю страну, эти фамилии знали и боготворили почти все, и особенно молодежь.

После восьмилетки, мама уговорила Леонида переехать к ней в Пензу. И дело даже не в том, что она соскучилась по сыну, а в том, что русская школа в Пензе для старшеклассников была получше, чем в туркменском Ашхабаде.

Леонид отучился в Пензе до конца 9-го класса, но снова вернулся в Ашхабад, и заканчивал школу там. Позже он вспоминал, что отношения с ребятами в пензенской школе не сложились, да и в Ашхабаде в газете ждали его новые стихи.

В 10 классе он начал посещать театральную студию. Причем сразу завоевал авторитет друзей и наставников как искусный постановщик спектаклей. Новое увлечение захватило юношу и он даже временно забросил свою литературную деятельность.

Когда пришло время получать аттестат и выбирать будущую профессию, отец уговаривал Леонида пойти учиться в литературный институт, хотя несколько лет назад сам же посмеивался над сыном, когда тот часами сидел дома над своей поэтической тетрадью.

Но Лёню захватило новое увлечение театром и режиссурой. К тому же, как позже он сам вспоминал, он уже понимал, что его стихи проигрывают Вознесенскому и Евтушенко. А быть «средненьким поэтом» он не хотел.

Сразу после школы он приехал в Москву и подал документы на режиссерский факультет ВГИКа. Но конкурс был огромный, и на втором туре его отсеяли. Тогда по совету друзей, он пошел в театральное училище имени Щукина. Там конкурс тоже был немаленький, но Леонида взяли. Уже тогда у него проявилась актерская харизма, которую заметили преподаватели.

В тайне Леонид надеялся после второго курса перевестись на режиссерский, но учёба в группе Леонида Моисеевича Шихматова, актера еще старой театральной школы и близкого друга самого Евгения Вахтангова, захватила юношу, и о переводе с курса он больше уже не думал.

После окончания училища в 1969 году Леонида Филатова приняли в труппу театра на Таганке. И вся последующая жизнь актера, его победы и неудачи, были связаны потом только с этим театром.

Через много лет, незадолго до кончины, кто-то из журналистов спросил актера – не жалеет ли он, что в свое время не пошел в литературный институт? И Леонид Алексеевич ответил, что он благодарен судьбе, что его образование и жизнь сложились именно так, как сложились.

А по поводу своего литературного творчества, он сказал, что никогда его и не бросал. На своих литературных кумиров: Евгения Евтушенко, Расула Гамзатова, Роберта Рождественского, Беллу Ахмадулину и Андрея Вознесенского, актер написал цикл пародии, от которых были в восторге сами поэты, а на всесоюзном конкурсе артистов эстрады в 1977 году, Леонид Филатов со своими литературными пародиями поделил премию конкурса с будущей звездой этого жанра Владимиром Винокуром.

В одной статье невозможно написать о таком талантливом человеке, как Леонид Алексеевич Филатов. Так получилось, что автор этой статьи периодически общается с людьми, которые знали актера достаточно близко. Поэтому я обязательно вернусь к этой теме.

А в заключении хочу привести стихи Леонида Алексеевича, которые были опубликованы еще в 1980 году. Такое ощущение, что они написаны про события нашего 2020 года.

Високосный год

О, високосный год – проклятый год.

Как мы о нем беспечно забываем

И доверяем жизни хрупкий ход

Всё тем же пароходам и трамваям.

А между тем в злосчастный этот год

Нас изучает пристальная линза.

Из тысяч лиц – не тот…, не тот…, не тот…

Отдельные выхватывая лица.

И некая верховная рука,

В чьей воле все кончины и отсрочки,

Раздвинув над толпою облака,

Выхватывает нас поодиночке.

А мы бежим, торопимся, снуем, —

Причин спешить и впрямь довольно много —

И вдруг о смерти друга узнаем,

Наткнувшись на колонку некролога.

И стоя в переполненном метро,

Готовимся увидеть это въяве:

Вот он лежит, лицо его мертво.

Вот он в гробу. Вот он в могильной яме…

Переменив прописку и родство,

Он с ангелами топчет звездный гравий,

И все что нам осталось от него, —

С полдюжины случайных фотографий.

Случись мы рядом с ним в тот жуткий миг —

И Смерть бы проиграла в поединке…

Она б его взяла за воротник,

А мы бы ухватились за ботинки.

Но что тут толковать, коль пробил час!

Слова отныне мало что решают,

И, сказанные десять тысяч раз,

Они друзей — увы! — не воскрешают.

Ужасный год!… Кого теперь винить?

Погоду ли с ее дождем и градом?

…Жить можно врозь. И даже не звонить.

Но в високосный год держаться рядом.