Нашумевший фильм «К-19. Оставляющая вдов»: как это было на самом деле

"ХИРОСИМА" Голливуда или "К-19, оставляющая... горечь"...
В обстановке традиционной рекламной шумихи и помпезных презентаций проходит внедрение на российский кинорынок очередного голливудского триллера — "К-19". Оставляющая вдов". Именно триллера, призванного леденить душу, а не героической драмы, как этого заслуживает сама история, касающаяся трагической судьбы первого советского подводного атомного ракетоносца "К-19", известного у флотского люда не иначе как "Хиросима". Этому способствовала целая вереница несчастий, преследовавшая корабль значительную часть его активной службы в военно-морском флоте СССР. Причем, начались они задолго до того, как на церемонии спуска на воду не разбившаяся с первого раза бутылка шампанского предопределила невеселую участь подлодки. Во время постройки, еще на стапеле, несколько девушек-малярш задохнулось в цистернах. Пожалуй, такого числа напастей не было на счету ни у одного корабля ВМФ. Здесь и столкновение в подводном положении с американской подлодкой "Гэтоу" в ноябре 1969 года, и объемный пожар в феврале1972 года, унесший жизнь 28 человек. Но зловещее прозвище "Хиросима", которое американцы опустили по вполне понятным причинам, она получила гораздо раньше, после своего первого боевого похода летом 1961-го. Тогда на переходе в район боевого пaтрулирования в Норвежском море разразилась первая, но, увы, не последняя, ядерная авария на нашем флоте. Произошел разрыв первого контура одного из реакторов, что, по мнению, бытовавшему тогда, неминуемо привело бы к ядерной катастрофе. А это грозило не только гибелью подводной лодки, но и третьей мировой. Героическими усилиями экипажа и буквально из подручных материалов была изготовлена система искусственного охлаждения реактора, ставшая впоследствии штатной. Стихия атома была укрощена, но какой ценой? Восемь моряков, участвовавших в работах в аварийном реакторном отсеке умерли практически сразу, а еще двадцать два — спустя некоторое время. Ни о каких коллизиях в отношениях офицеров на борту подлодки, а тем более у командования корабля не было и речи. Говоря уже о глупейшей части так называемого сценария, о "бунте на корабле" не могло быть и речи. Подводники исполнили свой долг до конца и без малейшего принуждения. Слава богу, многие из них живы и по сей день, так что фраза из интервью Харрисона Форда, сыгравшего роль главного героя — командира лодки Алексея Вострикова, мол, "все равно никто не знает, как протекали события", не имеет под собой ни малейшего основания. И, несмотря на очевидный талант большинства актеров, блестящие технические возможности, вполне доступные при более чем 100-миллионном бюджете фильма, очередной "киношедевр" "фабрики грёз" остается чистой воды спекуляцией на "горячей" тематике российского подводного флота. Да и создан он практически по следам гибели "Курска". Так что с мотивацией создателей никаких загадок не остается. Могу судить об этом еще и потому, что почти пять месяцев провел на съемочной площадке в качестве консультанта и прекрасно представляю как сущность происходящего, так и подноготную основных этапов проекта. Разумеется, все его участники — профессионалы высокого полета и, возможно, даже прекрасные люди, если это не касается чужой истории. В бережном отношении к этой самой истории их нельзя даже заподозрить. Фильм, торжественно провозглашенный прорывом в закоснелом изображении русских периода "холодной войны", остается набором клише, составленных Голливудом именно в этот период. Это и традиционный конфликт между командиром и старшим помощником, перерастающий в открытую конфронтацию, без которых не обходится ни одна американская картина этого жанра (Hellcats of the Navy, Crimson Tide, Тhе Hunt for the "Red October", "Danger Beneath the Sea" и пр. до бесконечности). Это и нарочитая "роль партии", когда замполит, он же представитель госбезопасности (очевидно для экономии средств), заявляет, что уполномочен снимать или оставлять командира на его посту. Подводники советского периода прекрасно знают, что авторитет командира на лодке был, как правило, неоспорим. Поэтому замполит и примкнувший к его "заговору" минер с пистолетами у носа командира и наручниками превращают драмув настоящий фарс, который до этого лишь угадывается. Вообще, насколько я могу судить, в голове у режиссера Кэтрин Бигелоу, слывущей специалистом по фильмам активного действия, был изрядный сумбур от стремления привнести в свое детище все лучшее из киномаринистики от "Мятежа на "Баунти" до нашумевшей в свое время "Das Boot".
Все началось со сценария, первоначальную версию которого впервые довелось прочитать уже в Канаде, где снимался фильм. Стало просто не по себе, и первое, что я представил — оскорбленные чувства ветеранов-участников трагедии. Благо, и они не сидели на месте. Их открытое письмо, судя по разговорам, возымело определенное воздействие на продюсеров. Примерно через месяц каждодневной борьбы последние согласились заменить настоящие имена участников событий. Боюсь, что главным аргументом для них стали не слова о неэтичности использования имен, в том числе, павших героев, а перспектива возможных судебных разбирательств. Однако главное требование изменить наименование подлодки на любое другое осталось невыполненным под предлогом крупных затрат на предварительную рекламу. Еженедельное вручение режиссеру дюжины листов с критикой очередной версии сценария (а переписывался он тринадцать раз!) не приводили к принципиальным изменениям, а порой и ухудшали ситуацию, приводя к обратному эффекту.
- Капитан, чем вы тут занимаетесь?- спросил меня как-то главный продюсер Эд Фелдман.
- Борюсь за историческую правду, как ее понимаю, с такими как вы,- был ответ.
- Похвально, особенно если учесть, что вы тут один. Но я не для того вложил в этот проект столько денег, — заявил он, похлопав себя по карману, — чтобы ловить ваши советы на лету.
- Ну и отправьте меня домой, я давно об этом прошу, особенно если вам не нужны мои советы.
- Нужны... для точки отсчета...
Лишний раз пришлось убедиться, что декларации, брошенные на встречах с экипажем "К-19" в Москве и Петербурге, всего лишь слова. Ни от каких канонов времен противостояния сверхдержав никто и не собирался отходить. Экранный "русский", особенно эксплуатирующий смертельное оружие, должен выглядеть недалеким, если не сказать туповатым, и агрессивным, а значит — по-прежнему опасным. В голове американского обывателя ничего не должно меняться. И с какой это стати нужно воспевать русский героизм. Истинным героем может быть только американец типа Харрисона Форда, сокрушающий агентов российских спецслужб в обличье президента в боевике "Самолет президента" и прочих образчиках голливудской продукции, охотно демонстрируемых нашим телевидением. Порой возникает вопрос, а стали бы американцы безропотно "глотать" фильмы, где их соотечественник стал синонимом агрессивного недоумка, которого постоянно кто-то побеждает. Думаю, что нет. В отличие от современной России, слово патриот не носит там иронического подтекста. Патриота воспитывают смолоду. В любви к своей земле, истории, флагу и гимну. Средства, направляемые на это американцами, многократно превышают былые затраты пропагандистской машины КПСС. Полагаю, американцам не приходится об этом жалеть.
Так что слюнявое умиление по поводу того, что нас стали показывать не такими дураками, как прежде, говорит лишь о том, что тот, кто этим восхищается — совершенно наивен, либо "мотивирован" противной стороной.
Расхождение взглядов на происходящее возникало на съемочной площадке "К-19" изначально и постоянно.
Как-то раз попросили изобразить учение по борьбе с пожаром в ракетном отсеке. Объяснив суть и распределив обязанности, буквально через час тренировок добиваюсь вполне сносных результатов. Каждый "моряк" на своем месте и делает то, что подсказано логикой происходящего. Правильные доклады, слаженные действия. Представляю готовый "продукт" режиссеру. Та неожиданно приходит в ярость.
- Мне не нужны слаженность и организованность. Мне нужны неуверенные действия и путаница. Переделать!
- Помилуйте, — пытаюсь воззвать к рассудку, — уж если далеких от флота людей натренировали за час до такой степени, вы что же считаете, что настоящие русские матросы этого сделать не в состоянии?
- Мне нужен беспорядок, ясно! Чтобы люди мешали друг другу, путались в шлангах, сталкивались лбами... Ваше командование спешило. Доклады Хрущеву, показуха и вообще... вы ничего не понимаете в драматическом искусстве. Что-то конечно утрировано.
- Но не до абсурда же?!
Тем временем абсурд торжествовал. Явно под впечатлением "Das Boot" в береговую копию лодки напихали массу открытых ящиков с овощами, коробок, мешков. На камбузе, как на голландских натюрмортах, были развешаны гроздья колбас, повсюду стояли ящики с вином и даже с водкой, которую, слава богу, вскоре убрали. Русские матросы регулярно демонстрируют, что им не чужды и общечеловеческие ценности. В свободное от вахт и учений время они, как и положено, пляшут вприсядку и поют "Калинку". А в жилом 9-м отсеке образовался форменный зверинец. Матрос Женя холит и лелеет собственную крысу, которая по сценарию своевременно гибнет в страшных судорогах от лучевой болезни, предрекая окружающим невеселое будущее. А добрейший кок Андрюша пригрел чайку, подобранную им на льдине после лихого всплытия на Северном полюсе. Зрелище это было, прямо скажем, не для слабонервных. Командир, получив доклад о наличии льда, не стал искать полыньи, а, презрев здравый смысл, не иначе как назло старпому (Лиэм Нисон), с которым весь фильм выясняет отношения, увеличивает ход до полного. Понимая, что добром это не кончится, отважный командир подает ранее неслыханную команду: — Приготовиться к удару!, игнорируя разумное предложение СПК задержаться на безопасной глубине. Режиссеру нужна динамика, и она ее добивается. Командир выглядит полным идиотом. Это впечатление усиливается, когда после удара о лед командир резким "Подождет!" отметает резонное предложение того же старпома осмотреться в отсеках. Напомню, что в подводной лодке проекта 658 все три шахты с баллистическими ракетами располагались в ограждении рубки, и подобный удар поставил бы жирную точку не только на боевом походе...
В ходе съемок чайка, оказавшись по воле сценариста на борту лодки, чуть было не вызвала неразрешимую проблему. Выяснилось, эта птица эта практически не приручаема. Режиссер уточнила обстановку и вместо строптивой чайки в один прекрасный день появился... сокол. Выразив удивление, я узнал, что на полярных льдах частенько отдыхают залетные соколы особого подвида...
- И терпеливо ждут всплытия подлодок, чтобы немного погреть кости, — предположил я.
- А вот язвить не надо, коль не сильны в орнитологии, — прозвучало в ответ...
Постепенно о соколе забыли. Сцена то была крошечной. И далеко не весь "экипаж" наблюдал его парение в отсеках. Но спустя месяц вдруг вспомнили. Ведь зритель задаст вопрос, — Куда, мол, делся белокрылый?
С хода выдвинул предложение: — Авария идет полным ходом, облучение. Американцы предлагают помощь. Экипаж волнуется. Мышь уже подохла, а в укромном месте обнаруживают труп сокола, а рядом записку: — "Я умер свободной птицей. God bless America!"... В тот день меня уже больше ни о чем не спрашивали...
Обратите внимание, что большую часть фильма за командиром неотступно следует минер Демичев (Стив Николсон), причем с пистолетом на боку, что категорически запрещено, особенно в ракетном отсеке. Но этого требуют законы жанра — необходимо убедить зрителя в том, что он "влиятельная фигура" и может находиться там, где ему заблагорассудится. Впоследствии, участвуя в пресловутом мятеже, Демичев не раз по-ковбойски выхватит свою "пушку". Его беспризорные подчиненные, тем временем, носятся по отсекам, оказывая "широкомасштабную" помощь соседям. Ну, там пожар потушить, пробоину заделать... Лишь изредка эти славные ребята возвращаются в свой родной 10-й, чтобы, поражая зрителя сноровкой, изувечить друг-друга торпедами. Кургузые торпеды, пропорциями смахивающие на поросят, приятно зеленеют (пока их не трогают) на фоне чудовищного размера морковки, не аккуратно распиханной по ящикам...
Апофеоз бреда. В реакторном отсеке, где вахта обычно не несется, с задумчивым видом слоняются пять человек, почти все спецтрюмные. Режиссер объяснила это плановыми работами. Видимо фибрами чувствуя приближающуюся аварию, они хотят держать руку на пульсе. И вот уже матрос Анатолий бодро, а главное, не задумываясь, рапортует об утечке в первом контуре. Только через 1.5 часа этот диагноз поставят дипломированные инженеры. А командир Востриков-Форд, уже убедивший зрителя в своей жуткой принципиальности, грозно вопрошает старпома: — Кто ответствен за утечку? ( Прямо Мехлис какой-то).
Так и хочется выпалить: — В первую очередь ты сам, как командир!
В один из дней появляется замок с цепью, ими закрыта реакторная выгородка. Похоже, чтобы дать место подвигу сначала в поисках ключа, а затем в перекусывании цепи. Авария в разгаре, а к стармеху, то есть инженер-механику ракетоносца, обращается матрос: — Интересно, у кого ключ?
И стармех (Ингвар Сигурдссон), — одно из главных действующих лиц, отвечает, хлопая себя по карманам: — Надо же, где-то был...
Историческая сцена в кают-компании офицеров. Обсуждаются предложения, как соединить цистерну пресной воды с реактором для его принудительного охлаждения:
Старпом: — Вглубь реактора можно попасть через воздухопровод. Но чем качать и где взять трубы?
Стармех: — Вытащим из торпед. Отличные трубки!
Полянский — командир дивизиона движения (бодрым голосом): — Да, а варить максимум полчаса...
Почему-то предложения исходят от механиков, которые могут только смутно догадываться о том, что находится в торпедах. Тем временем минер, чьи торпеды вот-вот начнут грубо курочить, предлагает просто-напросто затопить лодку, а самим спастись на плотах!..
Дискуссия продолжается. Как будто из духа противоречия Харрисон настаивает, чтобы трубки для охлаждения реактора извлекли из торпед, а не из арматуры торпедных аппаратов, как это было в реальности. Более того, режиссер хочет, чтобы их тянули издалека — не из выгородки реактора, а аж из кормы отсека. Опять требования пресловутого драматизма? Сколько же торпед придется разобрать, господа хорошие? Одному богу известно, хотя Харрисону конечно виднее. Похоже, что он так вжился в роль, что действительно возомнил себя экспертом подводного дела. Да и кто сказал, что торпеды так просто расчленить. Наверняка что-то скрыто и за этим. Так и есть. Недотепы, разбирая торпеды, сливают керосин в трюм, забывая в суете будней его убирать. Тем легче будет организовать пожар, уже спланированный именно в 10-м отсеке.
Вскоре привезли ту самую спецторпеду, нашинкованную трубами разного диаметра на любой вкус. Теперь этого добра хоть отбавляй. Вот что значит идея "великого" Х.Ф. Персональный заказ.
Несколько умелых манипуляций и боевое зарядное отделение (боеголовка) валяется на палубе. Осталось отпилить наугад случайную трубку. Дело спорится, ведь этим делом по-прежнему занимается механик, а не минер, который продолжает шататься по отсекам со "шпалером", лелея коварные мысли о мятеже.
К удивлению механика, вдруг откуда-то брызжет гидравлика, уверенно заполняя трюм. Пожар в 10-м — одна из ключевых сцен фильма, которую, невзирая ни на какие усилия, пока не удается сделать хотя бы логичной. Увы. Пожар от возгорания пластин регенерации отвергнут, ввиду потенциальной невозможности объяснить это американскому зрителю.
Пожалуй, чаще всего от режиссера приходилось слышать: — Мы не делаем документальное кино. Наш фильм — художественный, игровой и адресован, главным образом, "тупой подростковой аудитории", приносящей, тем не менее, 80% кассового сбора.
- Ну и поместите перед титрами "ТУПОМУ АМЕРИКАНСКОМУ ЗРИТЕЛЮ ПОСВЯЩАЕТСЯ"
Наконец, репетиция и съемки в 10-м. Сижу слева от Кэтрин Бигелоу, улавливая её косые взгляды. И вот уже звучит вопрос: — Ну, ведь правда здорово?
- Отнюдь, полное безумие.
В глазах режиссера ужас: — Почему?
- Да потому что напоминает толпу туземцев, нашедших торпеду в полосе прибоя. Обступили плотными рядами и размышляют, по какой части начать дубасить томагавками. А зачем, кстати, стармех подогревает автогеном торпедный аппарат. Уж не взрыв ли пытается организовать?
Вечером состоялся телефонный разговор с Джимом Пэттоном — в прошлом — командиром лодки и консультантом "Охоты за "Красным Октябрем".
- Я тоже был, большей частью, неудовлетворен работой, и фильмом в целом, — сказал он, — Но свою главную задачу выполнил. US Navy был представлен в хорошем свете.
Ещё бы, ведь фильм то не в Буркина Фасо снимался!
- К сожалению, Джим, этим похвастаться не могу, — печально заключил я. Разница определялась и тем, что за его спиной ощущалась поддержка американских ВМС, в то время, как командованию нашего флота всё происходящее было в лучшем случае безразлично. Слава богу, что главком под напором требований ветеранов запретил съемку на объектах ВМФ, и московские эпизоды снимали в Академии бронетанковых войск.
- Вы что же не знаете, что ваше командование одобрило как идею фильма, так и форму его воплощения. У меня есть подписи ответственных лиц. Хотите покажу? — как-то раз заявил исполнительный продюсер Брент О'Коннор.
- Хочу..., — но так и не дождался. Это подтвердилось позже. Да и некоторые ветераны сломались, поставив свои подписи под соглашением об экранизации. Слава богу, не все!
Стоит ли копья ломать? — спросил я себя в очередной раз и традиционно ответил: — Стоит.
К моменту торжественного спуска на воду, работа стала почти круглосуточной. Огромный док на военной верфи Галифакса обходился в копеечку. Орден "Отечественной войны" на носу лодки и безумное количество кумача в драпировке вызвали недоумение. Карл Джулиуссон — шеф-дизайнер ответил, что его консультировал крупный специалист — русская переводчица, чей муж служил в Красной Армии целых... 2 года.
Часть кумача удалось убрать. Статистки, изображающие русских женщин в обличье "беженок", перепоясанные платками и медными котелками в районе, заключенном "между спиной и обратной стороной колена", начинают раздражать. Мэрит Аллен (главный костюмер) на вопрос, кто навеял такой образ русской женщины, ответила, что видела подобные типы в журнале "National Geographic"(один из коспонсоров фильма).
Вряд ли будет способствовать упрочению прекрасного образа русской женщины и дурища в нелепом наряде, которой поручили изображать комсомолку, неловко бьющую бутылку шампанского о форштевень "К-19".
А киношные "политиканы" выглядели настолько глупо, что их, грубо говоря, поперли со съемочной площадки, сочтя несуразными, собственно создатели фильма, которых уж точно не заподозришь в стремлении соблюсти историческую правду.
- По-моему, вы ненавидите этот фильм? — как-то поинтересовалась режиссер.
- Да нет, терпения пока хватает. А иногда даже удается получать удовольствие... от процесса, ответил я, ничуть не слукавив.
В штурманской рубке разложены пестрые карты с обозначенными "ракетно-ядерными " ударами по территории США.
- Натовская база Ян-Майен в непосредственной близости, командир!
- Ребята, не смешите. Там две избушки, РЛС, три козы и десять норвежских солдат.
- Не будьте формалистом, капитан. Мы, как и прежде, не делаем документальный фильм.
- Причем тут документальный или художественный? Умело расставленные акценты, превратят в полный бред все, что угодно.
Трагикомическая ситуация произошла все в той же штурманской рубке. Роль навигатора досталась голливудскому актеру Димитрию Праченко, который был хорош ровно до того момента, как ему понадобилось провести условную линию, соединяющую район огневой позиции "К-19" с Вашингтоном. Его лицо покрывалось испариной, а руки начинали дрожать.
- Возьми себя в руки, Димитрий, ты же актер, — пытался успокоить его я, показывая что от него требуется.
- Всего лишь одно изящное штурманское движение. Тебя даже гражданства за это не лишат. Мы же стреляем понарошку. Потренируйся дома, завтра съемка.
Наутро на вопрос, где "штурман" прозвучал суровый ответ:
- В сумасшедшем доме, и, похоже, не без вашей помощи. Ночью увезли.
Канадский актер, заменивший бедного Дмитрия, обладал железными нервами, но совершенно негнущимися пальцами. Изящества явно не получалось. Мне было предложено изобразить движение самому.
- Не волнуйтесь, будут видны только руки.
До этого, несмотря на посулы, я уже отверг предложения сыграть даже эпизодическую роль.
- Значит, говорите по Вашингтону? — довольно глумливо спросил я, — с огромным удовольствием.
Эпизод из фильма не вырезали.
Что мне откровенно понравилось, так это так называемый "офицерский клуб", изображавший Дом офицеров в Полярном. Наверное, многое можно было отдать, чтобы в нашей северной офицерской юности фигурировали такие клубы. Уютное помещение, отделанное красным деревом и изящными драпировками. В центре — удобный во всех отношениях бар. Одно показалось немного странным. Стены украшали литографии японских мастеров, изображавших сюжеты времен русско-японской войны: нападение на Порт-Артур, потопление "Петропавловска" и, наконец, — Цусима! А на соседней стене в обрамлении скрещенных абордажных сабель висела огромная гравюра с подписью "Объединенная англо-франко-турецкая эскадра готовится к штурму Севастополя". Я не смог сдержать эмоций и громко выругался.
- Нравится, капитан? — вдруг раздалось из темного угла за камином, где восседал создатель всего этого великолепия — главный дизайнер Калли Джулиуссон.
- Еще бы! Особенно, если учесть, что я русский, да к тому же уроженец Севастополя. Неужели стены офицерских клубов в Гонолулу украшают японские картинки, изображающие атаку Пирл-Харбора?
- Да ладно тебе. В кино все равно никто ничего не разберет.
Был несказанно удивлен, узнав, что в так называемом офицерском клубе не будет женщин.
- В наших ДОФах их было никак не меньше мужчин, — горячо отстаивая свое мнение, напирал я.
- А что они там делали, — имитируя искреннее удивление, спросила Кэтрин Бигелоу.
- То же самое, что и мужчины. Знакомились. Наслаждались общением.
- В Полярном?
- А что? Полярное — столица подводников, не унимался я. Необходимо минимум десять девушек, причем симпатичных и одетых не как беженки. И так исказили образ русской женщины до безобразия.
- И где мы их возьмем, и во что оденем? — зло отреагировала костюмер Мэрит Аллен.
- Пусть актеры приведут своих девушек. Это будет натуральнее, чем какой-то тарабарский закрытый клуб, где офицеры играют в карты, шахматы и ведут светские беседы. Прямо Антарктида какая-то!
Внезапно в дискуссию, проходившую вокруг стола, где должен был верховодить старпом, вмешался игравший его Лиэм Нисон.
- Не буду я играть в этой сцене, если там не будет женщин, причем симпатичных, — совершенно серьезно заявил ирландец и добавил, — и абсолютно согласен с капитаном.
Это была маленькая, но победа. Продюсеры выделили кругленькую сумму на наряды, а Мэрит смерила меня уничтожающим взглядом, чему я только порадовался.
Репетиция в т.н. "офицерском клубе". Гости — первый класс! Текущие замечания:
- На стол поставить закуску. Русские без закуски не пьют. Лишние бутылки убрать. Литровые бутылки в первую очередь. Таких в то время не было. Старку подкрасить чаем. Сомневаюсь, что тост за коммунистов практиковали с такой серьезностью, без тени иронии. Хотя бы "За нас, героев!", — бодро начинаю я.
- Сергей, а вы помните точно, как одевались официантки в 1961-м? — спрашивает Брент.
- Как сейчас, — отвечаю я, не моргнув глазом, и на ум пришло воспоминание о посещении севастопольского ресторана с отцом в далеком 1957 году. Мне — шестилетнему пацану, конечно же без злого умысла, удалось вогнать в краску собственного батюшку, тогда блестящего капитана 3 ранга и флагманского штурмана дивизии крейсеров. Пока отец напряженно разглядывал меню, я узнал не только имя симпатичной официантки, но и где она живет. Как сейчас помню, на 2-й ГРЭС. Разумеется, та была уверена, что делаю я это по указке краснеющего неподалеку офицера. Свой нагоняй я после обеда получил. Это помню, но не так отчетливо, как все предыдущее. Вспомнил я и вчерашний раздраженный взгляд Мэрит Аллен. Когда, получив деньги на экипировку официанток, она прошипела, проходя мимо: — Ну вот, теперь у нас и девушки завелись...
И это было прекрасно!
Откровенно анекдотичной стала сцена прощального вечера в квартире командира. Его жену играла бывшая соотечественница и актриса Ленинградского ТЮЗа Светлана Ефремова. Под речитатив мужа-командира, уходящего завтра в боевой поход, она исполняла Лунную сонату Бетховена. Режиссеру понадобилось растянуть сцену и она попросила Светлану сыграть что-нибудь ещё.
- Легко, — заявила та и принялась играть таривердиевские "Не думай о секундах свысока...". Легко понять, почему, увидев задумчивую физиономию Хариссона, склонившуюся под эти звуки над концертным роялем, я не смог не расхохотаться.
- Что случилось, — взволнованно спросила режиссер, видимо решив, что я окончательно свихнулся.
- Уж больно на Штирлица похож, — ответил я и вкратце объяснил возможный ряд ассоциаций у русского зрителя.
Пирс в воображаемом Полярном. Съемки эпизода гибели доктора Гаврила (единственное имя, к которому я не имею никакого отношения). Напомню, что доктор погиб под колесами грузовика, выбежав из лодки с нелепым криком:
- Вы привезли медикаменты для тропиков, а мы идем на Север!
Вопрос режиссера: — А с трупа доктора могут снять ботинки?
Слегка опешив, с максимально серьезной миной предлагаю следующее развитие событий:
- На шум подходит командир. Вокруг трупа Гаврила, лежащего в соляной луже (за неимением снега высыпали шесть машин соли), толпится личный состав, побросавший все ради диковинного зрелища. Даже торпеду, которая одиноко болтается на ветру. Боезапас грузят одновременно с морковкой!
Докладывают: — Побежал за одним грузовиком, другой наехал. Динамика.
Хариссон задумчиво оглядывает экипаж, ведь он командир заботливый, и говорит:
- Петров, забери ботинки, доктору они уже не понадобятся...
- Шутите?
- Ничуть,
- А бумажник могут забрать?...
Картину полного бардака довершил жуткий вопль инженера Полянского, до этого выглядевшего вполне нормальным: — По местам!
По замыслу режиссера это обозначало плавное возвращение к исполнению долга.
Все силы по-прежнему устремлены на создание образа туповатого русского. После доблестной разделки торпед, экипаж принялся стаскивать одеяла и матрасы на переборку шестого отсека для защиты от радиации. Такова была воля командира. Оброненная, как бы невзначай, фраза о том, что гамма-радиация может быть снижена вполовину, если одеяло окажется из свинца толщиной сантиметра в 2,5 или бетона сантиметров в 30, вызвала очередной упрек в формализме. Вот такой "железный занавес" в понимании получился.
После очередной перебранки вышел из-под бетонных сводов студии, и полегчало. Яркое весеннее солнце, пахнет свежескошенной травой и луговыми цветами. На полянке семейство сусликов, расположившись на кочке невдалеке от своей норки, не теряя бдительности, наслаждается прекрасным днем. Вся мерзость, накопившаяся в результате так называемой работы, мгновенно улетучилась. Надолго ли?
В ракетном отсеке огромная банка йода, мешок аспирина и баночка из-под монпансье с надписью "ГЕМОРРОИДАЛЬНЫЕ СВЕЧИ". Вставить бы их сценаристу! В том числе и за фразу преемника бедного Гаврила — доктора Саврана, кричащего в лицо командиру: Не знаю я ничего про радиацию, нас не учили. А на борту лишь йод да аспирин.
Позднее, когда личный состав начал обгорать и страдать от ожогов, наконец-то позволили расширить номенклатуру медикаментов. На этом я, собственно, настаивал с самого начала, с Калгари, где наблюдал за постройкой макета подлодки. До штатных 1500 наименований конечно еще далеко, но знак хороший. Звонок в Питер старому приятелю и флагманскому врачу Мише Горяинову окончательно подкрепил меня.
Так появились фурациллин и линимент синтомицина.
- Вместо линимента, — входя в роль практикующего врача, начал я, — можете смело использовать майонез, — представив, как ряд набивших оскомину физиономий покрывают густым слоем соуса.
- А фурациллин ещё проще. Пойдет вот этот лимонад. Шеф отдела реквизита Дерек Блэк — довольно нахальный юноша, смерил меня подозрительным взглядом, почуяв подвох. Несколько раз Дерек просил что-то сделать или нарисовать, а потом с видом факира извлекал подлинную вещь, якобы добытую его "агентами" в далекой Московии. Судя по его рассказам, он пользовался там бешеным успехом. Впрочем, глядя на него, даже с учетом нынешних нравов, я мог представить это только при условии крупных капиталовложений со стороны Дерека. А вообще-то на его складе была масса занятных вещей: самовары, "ундервуды", репродукции, портфели и прочие вещицы, вызывавшие ассоциации с далекой Родиной, возвращая ненадолго в навсегда ушедшее прошлое.
Зал судебных заседаний, где должно разбираться дело командира "К-19". Моя критика эпизода не воспринята и командира будут не заслушивать на коллегии или военном совете, а попросту судить. Первое, что бросилось в глаза — дурацкая клетка.
- У нас это появилось только с началом движения по "демократическому" пути, а в 60-е , и даже при царе, никаких клеток в суде не было и в помине. Явно американское влияние, — поспешил заявить я.
- Нам это необходимо для того, чтобы зрителю было понятней.
- По-моему, Хариссон в нее не полезет.
Так и получилось. Форд предпочел сесть перед клеткой, но это случилось только назавтра. А сегодня я предложил украсить зал соответствующими плакатами. Зная о моей склонности к пародии, руководство отнеслось к предложению настороженно. Но потом согласилось, почуяв в этом своеобразный колорит. Мне был выделен португалец-маляр с художественными наклонностями, и вскоре на стенах запестрели сочные произведения на русском языке:
"Советский суд — самый гуманный в мире",
" Чти уголовный кодекс",
"Советский суд зорко стоит на страже завоеваний социализма!" и, наконец, — "На свободу с чистой совестью". Последний повесили в клетке.
Проходивший мимо Равиль Ильянов, игравший "мятежного" замполита Суслова подошел ко мне и довольно агрессивно произнес:
- Сергей, я вынужден рассказать, что ты все превращаешь в посмешище.
- Валяй, с тех пор как из драмы сделали фарс, я этого не скрываю.
- Сними тот, что в клетке, и черт с тобой.
- Я лично ничего снимать не буду.
- Ну, как знаешь.
Тем временем на съемочной площадке появился продюсер Фелдман с петлей на шее.
- Это ещё что?
- Протест против казни Суслова.
Выяснилось, что хитросплетение сюжета заставляет замполита повеситься. Учитывая редкостную мерзостность персонажа, я сказал, что не против.
Наконец, съемка перенеслась в море, на борт бывшей видяевской подводной лодки проекта 651-"Б-77", дважды перепроданной и отбуксированной сначала из Финляндии во Флориду, а затем и в канадский Галифакс. Здесь ей приварили 27 метров корпуса и нахлобучили огромную рубку из пластика, приблизив, таким образом, к внешнему виду "Хиросимы". Новоявленная "К-19" отличалась широкой палубой, присущей утюгообразным лодкам с крылатыми ракетами, но для удобства и безопасности съемки это было находкой.
По сценарию, а отнюдь не в реальной истории, возле аварийной пл своевременно появляется американский эсминец "Декатур", благородно предлагающий помощь. Разумеется, "недалекие" русские с негодованием от нее отказались. Но часть неустойчивых юношеских сердец все же дрогнула. То матрос Женя пытается сбежать через аварийный люк 10-го отсека, где бушует им же инициированный пожар. То кок Андрюша в странной шапке из меха пожелтевшего белька, которая по замыслу сценариста должна была подчеркнуть его яркую индивидуальность, сигает за борт и плывет "навстречу свободе" в студеных волнах Норвежского моря. Его же уста изрекают главные символы "демократии", — Бейсбол, Мэрилин Монро и "жувачка". Строевики наверняка скажут, глядя на экран: — Видите, нарушал подлец форму одежды, поэтому и к врагу дёрнул.
Подтверждался и голливудский стереотип о том, что все русские подсознательно стремятся сбежать в Америку.
Первый бросок в студеную воду, осуществленный отважным каскадером, оказался неудачным, и после короткого обогрева бедолаге пришлось повторить маневр. Знаменитых бельковых шапок было всего две. Таким образом, права на вторую ошибку не было. На сей раз ему повезло...
Не в силах созерцать эту муть, я удалился на мостик, где воздал должное строителям, сотворившим массу приятных закутков. Там было тепло и сухо, и главное — неограниченный доступ свежего морского воздуха.. Этот, увы, молчаливый, протест стал последним. Недолгая пауза была прервана вызовом на консультацию.
- Как обращаться со спасательными плотами, на которых "мятежники" во главе с замом собирались отплыть к "Декатуру". Надуть и держать на палубе или за бортом?
Предложил обыграть мятущегося Андрюшу, снедаемого противоречиями; он то плывет к американцам, то за плотами. А для музыкального фона использовать популярную песню Джо Кокера "You can leave your hat on" (Можешь остаться в шляпе). Мэрит в последний раз фыркнула. Ведь шапка была ее любимым детищем, а заодно и непреодолимым испытанием в наших отношениях.
Совершенно дико воспринимается сцена с демонстрацией задниц. Каково? Сорок продрогших облученных матросов жмутся друг к другу на верхней палубе. Внезапно раздается гул вертолетного мотора. В рядах воодушевление. Наверное, наши! Это в центре Атлантики, когда в СССР не было ни авианосцев, ни даже бортовых вертолетов. Допустим, что они темны, как и подобает русскому матросу в понимании американцев. Но когда, вдруг распознав опознавательные знаки вероятного противника, все, как по команде, начинают демонстрировать голый зад, это говорит лишь об окончательной утрате создателями фильма чувства меры, без которого в искусстве, как известно, рассчитывать не на что.
Постоянные стычки с руководством надломили некогда могучее здоровье, и у меня поднялась температура.
Из опасения, что заражу драгоценных актеров, отправили лечиться. Назавтра, едва оправившись от болезни, появился "на работе", приковыляв поутру на пирс. А там меня поджидал очередной удар. Специалист широкого профиля, канадский мичман "Бастер" Браун в мое отсутствие заявил, что по команде "Покинуть корабль!" надлежит спустить флаг и разбегаться на все четыре стороны. Да и, вообще, флаг на мостике ни к чему. Пришлось принимать экстренные меры, особенно когда услышал:
- Нам сказали, что на лодках далеко не всегда поднимали флаг после всплытия.
- Возможно, но когда рядом находится иностранный военный корабль, тем паче — вероятного противника, национальную принадлежность принято обозначать, причем именно флагом, — попытался достучаться я до здравого смысла, — а если корабль оставляют, то флаг навсегда уходит под воду с кораблем, или же его торжественно спускают. Корабль не тонет, его будут буксировать, значит флаг должен остаться на мостике, а не пренебрежительно сдергиваться, тем паче на виду американцев. Это что, сдача? "Корабли ВМФ СССР ни при каких обстоятельствах не спускают своего флага перед противником, предпочитая гибель сдаче врагам Советского Союза" - не унимался я, цитируя Корабельный Устав ВМФ СССР, того самого флота, в котором я прослужил больше 30 лет!
- Ладно, ладно, разберемся.
Я понимал, что от меня в очередной раз пытаются отмахнуться. Гнев и сознание бессилия буквально затуманили сознание.
- Ну, уж это не тот случай, чтобы отступаться, — подумал я, и поймал себя на мысли об уместности публичного харакири, о чем тут же и оповестил ассистента режиссера. Та нервно заспешила к шефу.
"Матросы" совершенно оголтелого вида, тем временем, ломились с кормы на нос, обтекая нестройными рядами рубку. Шла сцена эвакуации на борт дизельной лодки "С-270", которую изображала канадская лодка "Онондага" (английская пл типа "Оберон") с высоченной рубкой.
Явно рассчитывая на мою реакцию, Кэтрин громко и с видимым удовольствием произнесла: — Настоящие беженцы!
- Ну, так что же будет с флагом?
- Теперь будет водружен навсегда.
- И на том спасибо!

Cъемка на понтоне с установленной на нем рубкой. Последний съемочный день суперзвезд Форда и Нисона. Сомнительную сцену, где "механический" комдив Полянский следит в перископ за вылетом ракеты из шахты, отменили. Решено снимать эпизод всплытия во льдах. Харрисон висит на перископе. Кэтрин спрашивает:
- Как наблюдают за льдом под водой в перископ?
- Никак. Перископ, как и прочие выдвижные, опущен, чтобы не повредить. Тем более, что все равно ничего, кроме бликов, не увидишь, да и то при подходе к поверхности! Какая глубина?
- 30 метров.
- Тем более.
- Странно, а вот другие ребята мне рассказывали...
- Выбирайте сами, кому верить, — чувствуя лед в голосе режиссера, заключаю я. А Кэтрин гордо удаляется.
- Могли бы и поддакнуть, капитан!- замечает ассистент.
- В чем? — искренне удивившись, поинтересовался я.
Через час мы попрощались с Харрисоном. Из сердечных объятий следовало понимать, что зла за мои придирки он не держит. А ведь совсем недавно в центральном посту он по-русски в сердцах треснул шапкой о палубу и произнес в ответ на очередное замечание: — Да я что с тобой... мать-перемать, 10 лет на одной лодке служил? После чего раздался взрыв хохота и обстановка враз разрядилась.
Подчас, коллизии с руководством доходили до такой степени, что вокруг меня образовывался вакуум. Персонал предпочитал воздерживаться от общения с опальной фигурой. В такие часы было особенно приятно внимание канадских "экстраз" - массовки, среди которых было немало и недавних соотечественников, в том числе служивших в армии. Они частенько подбегали с "докладом" типа:
- Командир, там в 1-м отсеке "честь к пустой голове отдают, в смысле прикладывают руку к непокрытой голове" и пр. Но особенно трогательно звучало из уст канадских пожилых докеров и инженеров, подрабатывающих на съемках:
- Не огорчайтесь, капитан. Эти тупые янки и нас порой достают. Считают отморозками из своего северного штата. А сами. На прошлой неделе американская семья, вооруженная лыжами, переезжает мост через Ниагару и спрашивает:
- А где же у вас снег?
- Уже сошел, как и у вас.
- Но это же Канада!
- Ну и поезжайте на Север. Через 1000 миль вполне сможете встать на лыжи...
- Ну, я всё, — сказал Лиэм Нисон, последний раз спустившись с мостика. Мы обнялись и даже дважды расцеловались.
- У русских положено трижды, — заметил я, и мы со смехом доцеловались.
- Спасибо, Сергей, за все. Ты классный мужик. Извини, что приходилось расстраивать. А за женщин особое спасибо. По-моему, это лучшая сцена фильма.
Вечером я обнаружил в номере подарок от Лиэма: черную панаму с зеленым ирландским трилистником и красным серп-и-молотом, и трогательную записку с типично ирландским благословением-пожеланием: "Пусть ветер всегда дует в спину, а на дурилок поменьше обращай внимание. Они вечно путаются под ногами..."
Наконец-то дождался и я своего часа.
- Эх, капитан, были бы вы посговорчивей, всю жизнь бы проработали рука об руку, покоряя Голливуд! — заключила Кэтрин. Мне ничего не оставалось, как развести руками, как бы говоря "Чем богаты!" и после коротких рукопожатий окружающих прыгнуть на борт "зодиака". Проходя мимо борта "К-19", доставившей столько горестных минут, я все же почувствовал тоскливое ощущение чего-то безвозвратно уходящего.
В офисе кампании встретил Эда Фелдман, приставшего намедни с требованием подписать бумаги о неразглашении тайн кинопроизводства:
- Ну, так как с нашей бумагой, капитан?
- Никогда не подписываю бумаг непонятного для меня содержания. И запрещаю ставить мое имя в титры.
- Хорошо. Ну, а то, что вы здесь наснимали?
- Обещаю ничего не публиковать и не показывать до выхода фильма в России.
- Знайте, что ваша публика будет ещё нас благодарить за эту картину, особенно женщины...
В чем-то старик оказался прав, особенно в отношении женщин. Но как видите, свое слово я сдержал, чего не скажешь о компании "К-19" продакшн". Ну да бог им судья...
Большинство кинодеятелей производят свою продукцию, следуя знаменитому "Я так вижу", рациональным технологическим принципам и сложившимся штампам. Желательно с минимальными затратами. Но уж если средства позволяют, можно и размахнуться. И даже привлечь на свою сторону вчерашних противников. Так и вчерашние противники "К-19" сегодня дружно поют ему осанну, вызывая легкое недоумение и вопрос, а что же собственно изменилось кроме пары-тройки эпизодов, к исчезновению которых они не имеют никакого отношения?
Чтобы сделать приличный фильм, надо хорошо знать материал. А что знает автор и режиссер? Им трудно порой даже адекватно представить внутренний мир своих героев. Какие мысли и чувства питали их поступки? Ответы приходится искать не только в своей душе, но и в общении с очевидцами, экспертами, да и просто добросовестными людьми, имеющими к данной теме непосредственное отношение. Военные или технические консультанты как раз и происходят из их числа. Их, принято приглашать, но совсем необязательно прислушиваются к их советам. Что же остается тем в подобном случае? Как минимум, хлопнуть дверью и отмежеваться от произведения, с духом которого они не согласны, сняв свою фамилию с титров.
Теперь об исторической достоверности в кино. Неправда ли, смешное понятие, сродни объективной журналистике и коллективной совести. Вещи, в которые мало кто верит по-настоящему, но многие этим занимаются и даже к чему-то стремятся. Проблема эта обсуждается довольно часто, в том числе и в СМИ самой могущественной кинодержавы — США. Речь даже заходит о создании Комиссии Достоверности. Под обстрел критики попадают практически все блокбастеры на военные темы. Не избежали его и прошлогодние "Пирл Харбор" и "Враг у ворот". Наступила очередь "К-19".
Кино находится в сфере бизнеса, занимающегося продажей мифов, а не истории. И не только потому, что мифы проскакивают с попкорном лучше, чем правда. Мифотворцы объясняют свое занятие необходимостью очищать сырую историю от шелухи и всего лишнего, что мешает её усвоению на массовом рынке развлечений. Но нацелен продукт лишь на тех, кто платит, а это массовый зритель с нивелированными и заведомо известными интересами, и власть, которая заказывает акценты. Миф прост, а история сложна и поэтому хуже продается. Утверждение создателей "К-19" о том, что фильм художественный, а не документальный является типичной уловкой, состоящей в том, что коль мы не делаем документальное кино, так и не отвечаем за историческую правду. Мало кто искренне верит в то, что и документальное кино абсолютно правдиво, хотя и считается менее обработанным, чем игровое. Его правда — некая сумма отобранных событий, скомпонованных для создания связного повествования и эмоционального воздействия с вполне конкретными целями. Создатели же игрового кино, не стесненные фактами и ограниченным набором кадров, заявляют, что их правда не документальная, а "эмоциональная". Многим это кажется конвергенцией мифологии и документалистики в стремлении казаться правдой через мощь эффектного повествования.
К несчастью, именно такие качественные поделки, как "К-19" стали нормой и на российском кинорынке, подменяя дефицит собственных исторических фильмов. Всплеск возмущения от попытки прикоснуться недобросовестными, а главное чужими руками к нашей истории, а затем спад и апатия, продиктованная неспособностью отечественного кинематографа что-либо этому противопоставить. Однако еще хуже, что общественное мнение начинает воспринимать подобные шедевры как комплимент. Ведь именно эта мысль интенсивно навязывается обывателю, затушевывая явно коммерческую сущность произведения. Пройдет время и, оседлав очередную горячую тему, Голливуд перейдет к следующему акту исторической атаки и весь процесс начнется снова, с главной, если не единственной, целью — наполнить карманы мифотворцев.
Но главный вопрос не в том, могут ли фильмы, составленные из сценарных или отобранных эпизодов, быть названы правдой, которой они определенно не являются. А в том, смогут ли они приблизить нас к пониманию того, как выделять правду, существующую в идеале. И честны ли они в своих устремлениях?
Правда всегда вдалеке, но именно там ей и надлежит быть: подальше от грязных лап коммерции и за пределами дальности торпедного залпа занудных дискуссий. А отечественным деятелям от кинематографии пожелаем поменьше культивировать у обывателя непреходящую горечь за державу, загнанную "недалекими предками" на обочину цивилизации, и чаще акцентировать внимание на славных страницах российской истории, питая тот самый оптимизм, который всегда был характерной чертой русского и советского человека.
Сергей Апрелев,
бывший консультант фильма "К-19. Оставляющая вдов",
капитан 1 ранга,
специально для ПРАВДЫ.Ру
Санкт-Петербург, октябрь 2002 г.