Как «про это» говорили в прошлом

В прочем, в тринадцатом веке это никого не удивляло. Император Священной Римской империи, Генрих II , предпочёл «белый брак» с Кунигундой Люксембургской. Это когда муж и жена относятся друг к другу по-братски. О другой стороне брака не только не говорят – даже не думают.

История человеческих отношений словно качели: от строгих запретов к самым вольным нравам. В раннем Средневековье первые Меровинги заводили по 3-4 жены, а то и больше. А потом эпоха сменилась, и «развесёлая» жизнь стала вызывать порицание. Изабелла из Наварры не была единственной, кто выбрал «белый брак». Но когда в Европу пришла чума, общество снова решило веселиться, будто в последний раз (вспомним «Декамерон» Бокаччо). О будущем думать не приходилось – завтрашний день мог не наступить.

Ренессанс воспевал красоту и любовь. Но затем устыдились даже свободолюбивые венецианцы. И с королями также: если один правитель слишком усердно заводил фавориток, с большей долей вероятности его преемник окажется гораздо скромнее. «Доброго короля Генриха IV » сменил сдержанный Людовик XIII , после любителя женщин Людовика XV на трон сел верный муж Людовик Шестнадцатый. Или пример наоборот: после Георга III , обожавшего жену, на престоле оказался кутила Георг Четвертый.

Но самой стыдливой эпохой считают викторианскую. В середине XIX века в Англии «про это» говорили шёпотом, или молчали вовсе. Девушке из хорошей семьи думать о таких вещах вообще не следовало. Её всячески оберегали от лишних знаний, о чем, например, рассказывала Эффи Рёскин, жена литературного критика: «Не говорили, в чём состоят обязанности супругов…я знала ничтожно мало об отношениях…самых близких людей». К слову, брак Эффи в итоге расторгли. Супруг не прикоснулся к ней ни единого раза.

Самые обычные явления человеческой жизни бдительные матери обходили стороной. Готовя дочь к супружеской жизни, уделяли внимание обязанностям хозяйки дома, светскому этикету, рассказывали о тонкостях сервировки стола для приема знатных гостей… Но только не «про это». Для многих женщин первая встреча с мужем после свадьбы оказывалась тем еще сюрпризом.

Отголоски этого можно увидеть в романе «Унесенные ветром». Скарлетт хотя и жила в штате Джорджия, а не в Англии, события начинают разворачиваться в 1861 году – та же викторианская эпоха. И общество Старого Юга такое же чопорное и ханжеское, как по другую сторону океана. Скарлетт имеет лишь смутное представление о том, что такое брак. И после свадьбы с Чарльзом Гамильтоном её охватывает паника:

«Эта сторона…никогда не занимала ее мыслей… Это казалось само собой разумеющимся, если речь шла о ее матери и отце, но к ней самой словно бы не имело отношения. И только теперь, впервые после злополучного барбекю, до её сознания дошло, на что она себя обрекла… И Чарльз Гамильтон провел свою первую ночь в большом кресле в углу спальни».

В романе есть и другие приметы времени. Словарь приличной девушки не мог включать в себя прямое описание физиологических процессов. У матери Скарлетт даже коровы не «телились». Следовало выражаться намного изящнее. Незамужняя не посвящалась в вопросы продолжения рода — дамы избегали таких тем в присутствии девушек.

Сохранить «тайну» было не так уж трудно: девушки из хороших семей жили в закрытом, опекаемом мире. Для общения с противоположным полом возможностей было крайне мало. Наедине с юной леди ни один посторонний человек не мог остаться до момента заключения брака. Откуда черпать сведения? Из литературы? Но для начала надо знать, что именно искать. Тем более что матери отслеживали, какие книги лежат на столиках у их дочерей. А модные журналы XIX века обходили вопросы физиологии стороной. Даже ожидание ребенка они называли уклончиво – «положение», «семейная стезя»… А средство, которое должно было предотвратить прибавление в семействе, определили как «изобретение, которое нельзя употреблять, желающим стать матерью».

Пожилая леди Флоренс Уоррингтон, ни разу не побывавшая замужем (один жених погиб в результате несчастного случая, а другой неожиданно разорился, из-за чего союз был отменён) помогала «оступившимся» женщинам. Она приносила в благотворительные организации одежду, устраивала бесплатные обеды, но при этом понятия не имела, в чём именно заключалась проблема её подопечных. В мирке леди не было места подобным вопросам.

Ханжество эпохи заключалось в том, что большая часть людей жили как раз совсем по-другому. На Трафальгарской площади каждую ночь оставались на ночлег по полторы сотни людей – им просто некуда было пойти. А в ночлежках и в Работных домах была такая скученность, что буквально не хватало свежего воздуха. В таких условиях всё оказывалось на виду. На Дин-стрит, Хай-Холборн и в других рабочих кварталах стояли дома, где в крошечных комнатенках ютились огромные семейства. В более респектабельных «домах Пибоди» не разрешалось жить семействам более чем с пятью детьми. Условия там были не в пример лучше, но и там вся жизнь протекала на виду – у многочисленных соседей. Разговоры «про это» в таких местах не требовались. Дети с рождения знали очень многое.

Вот и получалось, что знатные леди зачастую пребывали в полном неведении, а совсем рядом жили люди, для кого изнанка жизни не была секретом. Но и эта эпоха, как и многие другие, вскоре ушла. В двадцатом веке даже девушки из высшего английского общества были подкованы во всех вопросах.

Любопытно, что королева Виктория нисколько не старалась быть ханжой. У неё был удачный во всех отношениях брак с принцем Альбертом, о чём она охотно рассказывала в письмах своим близким. «Я никогда не смогу признать, что на земле кто-то более счастлив, чем я», — не раз говорила эта правительница.