Врачи и пациенты
И эта туда же, а вроде интеллигентная женщина. У её старенького папы сердечный приступ, явно острый коронарный синдром. Счёт на секунды, а дочку волнуют персидские ковры. Лепечет:
– Не ковры… Инфекция ведь. Улица, микробы на ботинках. Гигиена.
Если мадам волнует гигиена, пусть поменяет скользкий обмылок в ванной на нормальное мыло. Ладно хоть женщина адекватная – не орёт, не прыгает вокруг, увлечённо снимая хронику. Чеховскому Ваньке в харю тыкали селёдкой, а современному врачу – смартфоном.
К счастью, в квартире не обнаружилось агрессивной гориллообразной особи мужского пола и обошлось без мордобоя. Интересно, в какой стране мира врач считает крупной удачей тот факт, что на дежурстве ему удалось избежать участи боксёрской груши? Папе оказали помощь, увезли в больницу – благо располагается недалеко.
Кстати, примета: если на вызове первый пациент мужчина – смена будет терпимая. Если женщина – весь день придётся пахать как папа Карло. И ещё одна: дежурный врач не должен спать в носках, а то обязательно потревожат. Так и ложимся прикорнуть без носков.
Выезд на проникающее ранение, поножовщина. На месте уже братья наши меньшие – служба «02», пакуют злоумышленника. Оба, преступник и пострадавший, хорошо приложились к бутылке. Раненый сидит на земле согнувшись, держится обеими руками за рукоятку ножа. Колотая рана плеча. Причитает:
– Ну Серёга, ну гад, в жизнь не прощу! Новый свитер. Только купил!
Думали, у человека агональное состояние – нет, вполне адекватен, реакция зрачков нормальная, ситуацию осознаёт, на вопросы отвечает разумно. Но едва бросит взгляд на торчащую из плеча рукоятку – мотание лохматой головой и рычание:
– Новый свитер, поносить не успел, продырявил, падла, теперь на выброс!
«Кто его раздевает, тот слёзы проливает». Не угадали. Не лук, а бездомный в приёмном покое. Знакомый врач рассказывал, в этом отделении принято ночью гасить свет и сидеть в полумраке, поскольку известно: «скорые», как бабочки, на свет летят.
Уличный вызов: у женщины отошли воды. Она в окружении нескольких заботливых кавалеров, все распьяным-пьянёшеньки и все, по-видимому, отцы. От группы благоухает сложной смесью спиртного, скисшей еды, многомесячной немытости, человеческих выделений. Пациентка, женщина лет сорока, горько оплакивает нерождённого ребёнка.
Животик тянет самое большее на пять месяцев. Мокрые, завязанные обрывками верёвочек джинсы снять невозможно. На вопрос, какой срок, дама вяло объясняет, что срок условный, полтора года, и совершенно ни за что: украла из овощной лавки у некоего Арсена полкоробки абрикосов.
Везём в гинекологию, где выясняется: беременностью тут и не пахнет, это не воды отошли, а женщина элементарно описалась. Она не верит:
– Тошни-ило по утрам, и в животе прямо ворочалось…
– С абрикосов, с чего ещё? – находят авторитетное объяснение кавалеры. Действительно, их нежные желудки не приемлют южных фруктов в качестве закуски.
Оптимизируют не только больницы, но и железные дороги. Недавно в городе закрыли «лишний» железнодорожный переезд. Теперь, чтобы добраться в частный сектор, «скорой» приходится делать обширный круг по городу километров восемь. К этому прибавьте пробки на кольцах у путепровода.
Вызов ночью, пробок нет. Но на окраине тьма египетская, фонари единичны, дороги разбиты. Водитель новенький, всё время сверяется с навигатором, заворачивает не туда. На многих домах нет номеров. Едем осторожно, но быстро – и так сильно задержались, а там у человека острый живот.
Вдруг в свете фар – две огромные фигуры мужиков, один с ломом, другой со штыковой лопатой наперевес.
– Всё, ребята, – выдыхает фельдшер. – Похоже, пациент не дождался, откинулся, нас будут бить. А может, даже убивать.
Хренов юморист… В это время водитель высвечивает номер нужного дома и устремляется к нему. Мужики, угрожающе размахивая ломом и лопатой, бегут за нами и что-то орут. Догнав, стучат в стекло.
– Что же вы, доктор, мы вам кричим… Ась? Лом-то с лопатой для чего? Так у нас по ночам бродячие псы с садовых обществ наведываются. Схватили, что под руку подвернулось, и побежали вас встречать. У нас тут с нумерацией без поллитры не разберёшься.
В частном секторе есть плюс: когда в три часа ночи будим соседей, чтобы тащить носилки, никто не отказывается. Все друг друга знают, в отличие от «дружных» подъездов многоэтажных домов.
Я и о себе узнаю много интересных вещей: молод, набиваю руку на пациентах, как на подопытных зверюшках, поэтому ко мне в регистратуре можно достать талоны, ведь лучшие-то врачи разбежались по платным клиникам. И другие мудрые мысли: ручкой в истории болезни махать – не землю пахать; вся молодёжь в медвузы идёт за длинным рублём; у врачей-рвачей в глазах по рублю, а государство их, между прочим, бесплатно учило.
Это не считая знакомой коридорной какофонии:
– У меня ребёнок дома…
– Куда без очереди!
– Я занимала, только отходила.
Звуки короткой ожесточённой борьбы под дверью, и в кабинет клубком вкатываются три женщины – раскрасневшиеся, запыхавшиеся, слегка растрёпанные. Все тянут талоны, все начинают говорить одновременно. Из советов старших товарищей уже знаю, как разрулить подобную ситуацию.
– Так, раздевайтесь!
Переглядываются, пожимают плечами, смущённо усмехаются, начинают расстёгиваться.
– Ложитесь на кушетку!
Происходит заминка, самая бойкая плюхается, раскидывает ручки-ножки и задорно посматривает на соперниц.
– Нахалка! – дают они определение и, ворча, выходят в коридор.
Однажды я понял, каково это – оказаться на месте родственников. Мчимся с «цветомузыкой» на ДТП: во дворе девочка лет десяти на велосипеде попала под колёса «пьяного» авто. Диспетчер называет адрес дома, где живёт моя бывшая жена с девятилетней дочкой. Велосипед я сам подарил дочери на день рождения в начале лета.
На асфальте, раскинув ручки, крестиком лежала дочкина ровесница, бескровная, бледная, почти голубенькая, такая почти ушедшая – среди застывших вокруг контрастно загорелых, живых и тёплых людей. Водила, дотумкав, что натворил, рванул в гаражи, там у него томился ящик водки. Страшно кричала мать, отец стоял белый как бумага, их увели. Лёгонькую как пёрышко девочку мы не довезли до реанимации.
Через некоторое время Лена, бывшая жена, рассказала: пьянице дали два года поселения.
– За детскую жизнь?
– Откупился. Как это называется, дело закрыли по примирению сторон. Долго торговались, потом сошлись. Родители девочки купили новую «Ауди».
Лена обожает собирать слухи и стрекотать с дворовыми женщинами – в отличие от меня, она ярко выраженный экстраверт. Губы её поджаты, в голоске чувствуется осуждение в адрес родителей.
Но кто мы, чтобы осуждать? Девочку не вернёшь, а они ещё молоды. Чтобы отвлечься от горя, поедут на новой машине к морю. Всё остальное у них есть: дом, дача. Отдать деньги на благотворительность, открыть какой-нибудь фонд милосердия имени дочки, чтобы помогать детям, попавшим под «пьяные» колёса, – у нас не принято. Да и, наверное, сложно пробиться сквозь бюрократические препоны. И почему-то такие фонды быстро прибираются к чужим липким рукам.
Поставить шикарный памятник – чтобы люди ахнули, «заценили» их великую скорбь? А дочке оно надо?
Но отчего, отчего скребут кошки на душе?
Сигнал поступил по линии МЧС. Приехали – полна коробочка: полиция, аварийная машина, пожарные, МЧС, мы. Газовики и водопроводчики перекрыли стояки. Жильцы толпятся, свешиваются с балконов и лоджий, спрашивают, что случилось.
Оказалось, железная дверь квартиры захлопнулась, внутри осталась беспомощная бабушка с «букетом» – гипертония, диабет, сердечная недостаточность, а также, похоже, начинающаяся деменция, судя по словам какой-то близкой женщины. Не исключено, сразу придётся госпитализировать. Больше всех мечется, волнуется эта крепкая моложавая женщина. Дочь? Соседка? Подружка?
Резать железную дверь не дала – с бабушкиной пенсии новую не больно поставишь. Молодой паренёк из ЖЭКа ковырялся в замках слесарным инструментом, ничего не вышло. Сотрудники МЧС решили спускаться с верхнего этажа на лоджию и бить стёкла. Пожилая то ли дочь, то ли соседка взвыла, что на бабушкину пенсию новые стеклопакеты не поставишь, а от грохота сыплющегося стекла и вида мужиков на верёвках у старушки точно случится инфаркт.
Тут – слава слесарю! – замки поддаются, нас с чемоданчиком пропускают вперёд. Квартира пуста! Где бабушка?
– А это я, – скромно говорит моложавая дочь-соседка. – Я и есть старушка.
Как всё было: вышла дворовых собачек кормить – дверь сквозняком и захлопнуло. Хорошо, в кармане лежал телефон. Звонила в аварийные службы, везде выезды за деньги, а откуда средства? Пенсия маленькая. Сказали, бесплатно только к людям, оставшимся в закрытой квартире в беспомощном состоянии.
– А вот оформим ложный вызов, – грозится бравый здоровяк из МЧС, но скорее для формы.
– Ой-ёй, – закатывает бабушка глаза и начинает тихо оползать, едва успеваем подхватить. – Ой, моченьки нет, ноженьки не держат, сердечко не бьётся…
Укладываем на диван, снимаем ЭКГ. Артериальное давление 120 на 80, пульс – 70 в минуту. Никаких патологий. Эх, нам бы всем такие показатели!
Знакомый хирург также внёс вклад в мою копилку примет: обронил на пол во время операции инструмент – всю ночь будешь оперировать. Следует придавить упавший инструмент правой ногой. Если всё же его приходится поднять, операционная сестра должна постучать им об пол и трижды повторить: «Сиди дома!» А вот если нечаянно пролился спирт – после смены налакаешься в зюзю.
Сам хирург решил уволиться, а то и в самом деле сопьёшься либо посадишь печень на дарах пациентов. Прошёл курсы, подался в мануальные массажисты. Денег больше, нервов меньше. Хотя с нервами не угадал – их ему хорошенько помотали. Одна клиентка обвинила его ни много ни мало в сексуальных домогательствах. Трогал тут, хватал за это, задевал там… Притом что у него семья, жена красавица, любимая дочка.
Задержание, арест, статья серьёзная. К счастью, коллеги ещё раньше надоумили установить в кабинете камеру наблюдения (со всеми разрешениями и предупреждениями). Из записи стало чётко видно: дама сильно выдаёт желаемое за действительное. Плёнку отдали на экспертизу, специалисты вынесли единодушное решение: все манипуляции врача носят сугубо профессиональный характер. Если были домогательства, то со стороны пациентки.
Вот она, несмотря на предупреждение «не обнажаться», сдёргивает спортивный топик. По просьбе врача неохотно и даже обиженно надевает обратно, на протяжении сеанса у неё так и норовят из тугого трикотажа вывалиться роскошные, но дряблые формы. При малейшей возможности порывается дотронуться до врача, что является признаком скрытой симпатии. Именно неприступность и «холодность» доктора, по-видимому, глубоко уязвили даму.
Как водится, подоспели корреспонденты, раздули историю на полстраны. Видео с камер просочилось в интернет. Нет худа без добра: лучше рекламы не придумать.
– Ах, какой красавчик! Какие бицепсы, какой торс! Как нежно и сильно он мнёт пациенток.
Теперь «к тому самому мануальщику» не пробиться, очередь расписана на полгода вперёд. А он установил ещё одну камеру: чтобы уже со всех ракурсов, не подкопаться.
источник
gunstilzit ЯП
20 комментариев
3 года назад
Заставили искать ее страховой полис (она уже не могла говорить и я в шоке искал долго ,не знаю сколько)!
Заставили бегать по всем этажам и искать кто ее понесет, в 13. 00 будний день, ТРИ здоровенных бугая СУКА!!!
Вот ваши Врачи и пациенты.
Удалить комментарий?
Удалить Отмена3 года назад
Давайте, чтоб обстановку разрядить, расскажу историю, которая у меня была.
Вызывают меня в приемное, где я дежурю. Время обеденное, народу не протолкнуться - как обычно: кто с ночи думал, к обеду решил, что всё-таки само не пройдет, и вызвал "скорую", кто с утра в поликлинику пошел, пока приняли, пока направление дали в больницу, пока добрался, в общем, обычное дело, а итог - аншлаг полный. Мне докладывают: у вас вот, аппендицит, холецистит, панкреатит, консультация - и вот еще, самотёком пришел, француз, по-русски плохо, но вроде хирург нужен. Ладно, думаю, француз подождет, раз сам пришел, значит, не умирает, начинаю заниматься теми, кто по "скорой". Минут через сорок спрашиваю: кто француза в лицо знает, посмотрите, здесь он или, может, надоело и ушел. Нет, отвечают, вон, сидит. Глянула - действительно, мужичок такой приличный, сидит и ждет, когда примут. Тут надо объяснить, чтоб почувствовали, как по-разному ждут наши и иностранцы, коих в последние годы уже много и есть с чем сравнивать: дорогим россиянам понятие "очередь", как правило, неведома, количество людей вокруг, которые, очевидно, такие же пациенты, не смущает совершенно, большинство, едва оформившись, начинает одну и ту же песню: где врач, почему так долго, мы уже 10 минут здесь, а никто еще не подошел. Медперсонал показывает: вон врач, видите, больных много, он смотрит по очереди, ждите. Ни фига - как это он занят, вы видите, мы тут сидим, нам плохо, и т.д. Типично, в общем. А этот француз был похож на Будду в нирване - совершенно спокойно сидел в этой толчее, даже, вроде, слегка улыбался. Только ноги убирал, когда мимо него "скорые" всё новых больных на каталках ввозили (обеденный аншлаг, он такой). В общем, такое смирение на контрасте с привычным родным ором и возмущением внушало уважение. Освободившись, зову его и начинаю выяснять, что привело, перебиваясь с русского на английский. Оказалось, около месяца беспокоят боли в паху, в родной Франции сначала уролог лечил от уроинфекции антибиотиком, потом невролог от корешковой боли местным диклофенаком. И только оказавшись в России, смог попасть к кому-то толковому, который распознал паховую грыжу и рекомендовал обратиться в больницу.
У нас произошел классный диалог:
я:
- Неужели дома хирург грыжу не увидел?
Он, с ужасным картавым акцентом:
- В'рач - ф'ранцюз!!
- Это плохо?
- OUI!!!
Короче, полный респект российским специалистам, словом, верую и очень прошу.
Ну, конечно, помогли человеку, я его после операции с вечерним обходом навещала, всем доволен.
Морали у этой басни нет, просто вспомнилось.
Удалить комментарий?
Удалить Отмена3 года назад
- Сволочи проклятые! – звучит мне в спину. – «Скорая», называется! Толк от вас какой? Никакого! Три часа едете, два раза сдохнуть можно, пока вас дождешься, а лечить толком не лечите!
Голос разгневанной бабки эхом разносится по подъезду. Я спускаюсь вниз, в машину, держа в руке терапевтическую сумку. Господи, скорее бы конец смены…
- На кой черт вообще такая «Скорая» нужна? – беснуется в дверях невидимая старушенция. – Только деньги народные прожираете, гады проклятые! Чтоб вы все сгинули!!
Молчу, не отругиваюсь в ответ. Бабку Михееву знают все, она пожилая наркоманка, зазубрившая симптоматику стенокардии и у всех бригад требующая трамал или промедол. В три часа ночи я не нашел в себе сил кивать в такт ее бредням, тем паче – снимать ЭКГ и искать в ее пульсе признаки нарушения ритма и мифических экстрасистол. Вот и получаю свою порцию проклятий.
Вернувшись на подстанцию, я поднимаюсь в комнату отдыха. Валюсь на кушетку. Отключаюсь.
И был мне сон.
Станция пуста. Солнце, вставшее за домами на улице, освещает абсолютно чистый двор, где нет ни одной санитарной «ГАЗели» и нет ни одного человека, ни во дворе, ни на станционном крыльце, ни в безмолвной приемной. В помещении царит непривычная тишина. Я растерянно брожу, выискивая хоть какие-то признаки жизни. Нет никого. Пуста даже заправочная, где всегда кто-то из фельдшеров возится с укладками или шелестит расходными листами.
Поднимаюсь на второй этаж, где расположены комнаты отдыха персонала. Та же картина. Двери всех комнат нараспашку, шкафы пусты, кушетки кажутся голыми без расстеленных постельных принадлежностей. И ни единого человека на этаже.
Единственные звуки на непривычно пустой подстанции – это частые звонки четырех телефонов «03», несущихся из диспетчерской. Вхожу, толкая рукой незапертую дверь. Сама диспетчерская тоже сохраняет брошенный вид. Словно все люди, которые работали здесь, просто взяли и исчезли. Периодически позвякивает телефон в кабинете старшего врача, а диспетчерские «Панасоники» просто разрываются.
Машинально беру трубку одного из телефонов.
- Алло, это «Скорая»?
- «Скорая», - не спорю я.
- Примите заказ – тут у нас сотрудник болеет эпилепсией, сейчас он упал, его всего колотит! Уже три приступа было, он в себя не приходит!
- Не могу, к сожалению…
- ЧТО?!!
- «Скорая» сегодня не работает, - потерянно говорю я, оглядываясь по сторонам, чтобы еще раз убедиться, что мне все не мерещится.
- КАК МОЖЕТ «СКОРАЯ» НЕ РАБОТАТЬ?!! ТУТ ЧЕЛОВЕК УМИРАЕТ! НЕМЕДЕЛЕННО ПРИШЛИТЕ КАРЕТУ!
- Простите, мне некого посылать.
В трубке слышится возня и мужской голос на заднем фоне: «Дай мне!».
- Алло! – рык в трубке. Голос большого начальника, привыкшего к приказам и давно отвыкшего от отказов. – С кем говорю?
- Фельдшер Вертинский, - не решаюсь соврать я.
- Слушай меня, фельдшер Вертинский, или как там тебя! Если через пять минут у нас не будет врачей, я тебе лично голову оторву, понял?
- Врачей, уважаемый, не знаю вашего имени, у вас не будет ни через пять минут, ни в течение этого дня. Обращайтесь в поликлинику.
- СЛЫШИШЬ, ТЫ…
Я кладу трубку. К чему бесплодная ругань? Телефон снова взрывается трелью, но я пересаживаюсь в другое кресло. Монитор стоящего компьютера мертв и черен, как и монитор диспетчера направления.
Что могло произойти? Куда делся весь персонал?
Беру другую трубку.
- «Скорая помощь».
- Добрый день, это четвертая больница беспокоит, отделение экстренной хирургии. Нужна кровь и плазма, пошлите машину на станцию переливания крови. Там уже предупреждены.
- Не могу, к сожалению.
- То есть как?
Объясняю причины отказа.
- Вы пьяны? – вмиг поледеневшим голосом осведомляется мой собеседник. – Вы понимаете, что вы сейчас сказали? У нас тяжелый больной, ему нужна кровь, и нужна немедленно!
- Я сожалею… - шепчу я, кладу трубку.
Словно сомнамбула, брожу по диспетчерской. На больших электронных часах, висящих над окошком в кабинет старшего врача, мигают цифры «09:07». Час уже, как должна заступить новая смена, отправив домой предыдущую – но нет ни той, ни этой.
- Это "Скорая помощь"?
- Да.
- Юноша, миленький, пришлите врача, у меня ребенок проглотил пробку от пузырька с валерианкой! Он задыхается и кашляет, я не знаю, что делать!
- Звоните в поликлинику, «Скорая» сегодня не работает.
- У меня ребенок умирает, вы это понимаете или нет!! Он уже синеет!!
Кладу трубку.
- Добрый день, «Скорая»?
- «Скорая».
- Беспокоит сержант Лебедев, Центральное РОВД. Тут у нас произошло нападение, избили молодого человека, отняли деньги и ударили острым предметом в живот. Там у него, как минимум, три колотые раны.
- Везите его своим транспортом. У нас сегодня никто не работает.
- Ты издеваешься, парень? Он помрет, если мы его поднимем!
- Я понимаю… но станция пуста, понимаете?
- Я понимаю. Если он сейчас тут врежет дуба, я тебя, сучонок, из-под земли достану, кляну…
Снова опускаю трубку в паз, прерывая разговор. Беру очередную звонящую трубку с соседнего поста.
- "Скорая помощь".
- Это «Скорая»? – переспрашивает вибрирующий о злости, хорошо поставленный многочисленными скандалами, голос.
- Здорово, старая каракатица, - приветствую я Михееву. – Ты еще жива?
- Вы… ты… я… я вас…
- Ты уже нас, старая плесень, - успокаиваю я ее. – Можешь отныне не переживать по поводу поганой "Скорой помощи", которую ты так не любишь. Ее больше нет. Вообще нет.
- Как позвонить вашему начальнику?! – орет Михеева. – Ты у меня сейчас с работы…
- Звони хоть Господу Богу. Тут никого нет – ни начальства, ни санитарок, ни врачей с фельдшерами. Как ты нам и желала постоянно, все сгинули. Так что, если тебя накроет настоящий, а не придуманный инфаркт, не звони, ладно? Все равно никто не приедет.
Звучно бабахаю трубкой об аппарат.
Откидываюсь в кресле, глядя на моргающее зеленое двоеточие электронных часов, отмеряющее секунды. Тик-так, тик-так.
Тик-так – и влетевший в эпилептический статус сотрудник замирает, подавившись языком, пуская посиневшими губами кровавые слюни.
Тик-так – и больной в отделении экстренной хирургии тихо перестает дышать под дикий писк зафиксировавшей остановку сердечной деятельности диагностической аппаратуры.
Тик-так – и ребенок, дернувшись в последний раз, обвисает неподвижным комком плоти на руках орущей от ужаса матери.
Тик-так – и несчастный парень, получивший ножом в живот, перестает скрести пальцами асфальт, щедро залитый собственной, еще теплой, кровью.
Под сумасшедший трезвон телефонов «03» простенькие советские электронные часы отмеряют утекающие человеческие жизни, которые некому сегодня спасать. Сейчас только девять утра. Скольких не станет к обеду? К ночи? Сколько не увидит завтрашнего рассвета?
В телефонных аппаратах бьются вызовы, к очередным людям, чья жизнь, весьма возможно, сейчас балансирует на лезвии бритвы. Их некому принимать. Их некому передавать. И их некому обслужить.
Я один сижу в пустой диспетчерской, на мертвой подстанции "Скорой помощи", сгорбившись в кресле и обхватив голову руками.
Утром, сменившись, сдав тонометр, наркотики и терапевтическую укладку пришедшему вместо меня фельдшеру, я уселся за самый уединенный столик в по-утреннему безлюдном ближайшем кафе, и быстренько напился.
Это был всего лишь сон. Хорошо, что всего лишь сон, а не реальность.
Но не к этой ли реальности вы нас толкаете, люди?
© Олег Врайтов
Удалить комментарий?
Удалить Отмена