«Все тайны любви я познал в 13 лет». Что о Чехове не рассказывают в школе

Антон Чехов - одна из самых удивительных фигур в истории нашей литературы. Не написав ни одного романа, он приобрел огромную популярность и стал одним из самых экранизируемых авторов в мировой истории. Сегодня Fishki хочет посмотреть на личность писателя и попробовать понять, что же кроется за этим уникальным успехом.

Были ли он в детстве одержим демоном? Почему в расцвете славы поехал на Сахалин? И как относился к любовным утехам?

Мальчик, одержимый демоном

О детстве Антона Чехова существует одна популярная история - будто бы он, работая в отцовской бакалейной лавке в Таганроге, столкнулся с грабителем. Несмотря на то что преступник был крупнее мальчика и держал в руках оружие, тот не растерялся и, набросившись, сумел обезоружить злоумышленника, после чего позвал на помощь старших.

О необычном случае быстро поползли слухи. Дошло до того, что ребенка сочли одержимым демоном - и отец будущего писателя был настолько обеспокоен этими слухами, что даже привел Антона в церковь для проведения отчитки (изгнания нечистого духа). Священник, однако, успокоил родителя, сказав, что не видит в ребенке признаков одержимости.

Доподлинно неизвестно, насколько история реальна, но Чехов действительно рос в богобоязненной семье. Доктор филологических наук Владимир Катаев рассказывает:

«Отец писателя, Павел Егорович, был человеком твердых религиозных убеждений. Он сам руководил церковным хором и детей привлекал к пению в церковном хоре в Таганроге.

Чехов, когда вспоминал годы детства, говорил, что когда он пел с братьями в церковном хоре в храме, то присутствующие умилялись и видели в них ангелов. Они же сами чувствовали себя глубоко несчастными. Дело в том, что религиозность их отца сочеталась с авторитарностью и физическими наказаниями детей. Чехов позже говорил, что в таком религиозном воспитании всегда есть ширмочка: перед этой ширмочкой все кажется благообразным, а за ней – розги, наказания и так далее. Авторитарность, насильственное внедрение религиозности оставило у него тяжелые воспоминания и впечатления».

Строгость отца дополнялась его буйным и тяжелым нравом. В письме брату Чехов писал:

«Деспотизм и ложь исковеркали наше детство до такой степени, что тошно и страшно вспоминать. Вспомни те ужас и отвращение, какие мы чувствовали во время оно, когда отец за обедом поднимал бунт из-за пересоленного супа или ругал мать дурой. Отец теперь никак не может простить себе всего этого…»

Все это сформировало в Чехове довольно специфическое отношение к религии. Сам он неоднократно декларировал атеистические взгляды, говоря «Я давно растерял свою веру», «Легко любить Бога, сомневаться в котором не хватает мозга» или «Чудес нет, Бога нет, того света нет, жизнь коротка и едина, умер — и в землю, никуда более».

Однако определенная тяга к религии у писателя все же оставалась.

«Брат его вспоминает, что не было ни одной Пасхи, чтобы Чехов пасхальную ночь провел дома: он обязательно шел слушать колокольный звон. Бывал он и на пасхальных службах, - указывает Катаев, - Когда он поселился в Мелихове, а это была довольно бедная деревушка, то он там жил с родителями. Они, конечно, не просто ходили в местную церковь. Они у себя дома устраивали богослужения, и именно Чехов часто был инициатором этих богослужений с участием мужиков, жителей деревни.

Так что можно уверенно сказать, что как минимум к обрядовой стороне Церкви Чехов сохранил интерес, он ее любил и хорошо знал. Я бы сказал, что в целом для Чехова характерно своего рода стилистическое согласие с христианством».

«Мечтаю о гнойниках, отеках, поносах и о прочей благодати»

Возможно, серьезный вклад в атеизм Чехова внесла и профессия, ставшая любимой на всю жизнь.

«Медицина — моя законная жена, а литература — любовница. Когда надоедает одна, я ночую у другой. Это хотя и беспорядочно, но зато не так скучно, да и к тому же от моего вероломства обе решительно ничего не теряют. Не будь у меня медицины, то я свой досуг и свои лишние мысли едва ли отдавал бы литературе. Во мне нет дисциплины» - говорил литератор в письме издателю Алексею Суворину.

Поначалу писатель действительно рассматривал творчество как хобби. С первого курса медицинского факультета Московского университета (сейчас Первый МГМУ им. И. М. Сеченова) он писал короткие юмористические рассказы в разных газетах, использовав в итоге более 50 псевдонимов, таких как Антоша Чехонте, Шампанский, Человек без селезенки, Врач без пациентов, Шиллер Шекспирович Гете и др.

В 1885 году, когда Алексей Суворин предложил 25-летнему писателю повышенный гонорар, но с одним условием - подписывать произведения собственным именем.

Окончательно же врачебная практика отошла на второй план в 1887-м, после получения Чеховым Пушкинской премии Академии наук за сборник рассказов «В сумерках».

Однако насовсем медицину писатель не оставлял еще долгие годы. «Мечтаю о гнойниках, отеках, фонарях, поносах, соринках в глазу и о прочей благодати. Летом обыкновенно полдня́ принимаю расслабленных, а моя сестра ассистирует мне, — это работа веселая» - писал он коллеге по литературному поприщу Владимиру Короленко в 1888-м.

«Это место невыносимых страданий»

Определенной кульминацией сосуществования в Чехове медицины и творчества стала его поездка на Сахалин в 1890 году. Писательская часть натуры требовала большого, длительного путешествия, которое подарило бы массу новых впечатлений и способствовало дальнейшему росту.

Чехов рассматривал варианты Средней Азии, Персии и Сахалина. Остановиться на последнем его побудило чувство ответственности перед любимой наукой. Желая «хотя бы немножко заплатить» медицине, Чехов хотел обследовать санитарное состояние тюрем, лазаретов, бараков, педиатрии одного из самых удаленных уголков России.

Общественность не вполне поняла намерения писателя - сомнения высказывал даже его многолетний товарищ Суворин, говоря, «что за дикая фантазия» и «Сахалин никому не нужен и не интересен». Все эти утверждения Чехов эмоционально парировал:

«Сахалин может быть ненужным и неинтересным только для того общества, которое не ссылает на него тысячи людей и не тратит на него миллионов... Это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный. В места, подобные Сахалину, мы должны ездить на поклонение, как турки ездят в Мекку».

Путь на остров занял 82 дня, за которые писатель написал девять очерков, объединенных под общим названием «Из Сибири».

На Сахалине же Чехов погрузился в изучение быта острова, лично пройдя его с севера на юг, побывав почти во всех населенных пунктах и познакомившись с жизнью большинства ссыльно-каторжных (остров был одним из центров ссылки осужденных преступников). Администрация разрешила писателю путешествовать по Сахалину, но наложила запрет на контакты с политическими заключенными. Пытаясь обойти этот запрет и полнее погрузиться в жизнь острова, Чехов решил произвести перепись населения. Он разработал анкету и, отказавшись от помощника, самостоятельно заполнил порядка 10 000 профильных карточек.

«Я вставал каждый день в 5 часов утра, ложился поздно и все дни был в сильном напряжении от мысли, что мною многое еще не сделано», — писал Чехов Суворину ровно через два месяца после прибытия на Сахалин.

Особенно интересовала писателя жизнь детей, на которых он заполнил более 2 000 карточек: «Сахалинские дети бледны, худы, вялы; они одеты в рубище и всегда хотят есть... Жизнь впроголодь, питание иногда по целым месяцам одною только брюквой, а у достаточных - одною соленою рыбой, низкая температура и сырость убивают детский организм чаще всего медленно, изнуряющим образом, мало-помалу перерождая все его ткани.

Я видел голодных детей, видел тринадцатилетних содержанок, пятнадцатилетних беременных. Проституцией начинают заниматься девочки с двенадцати лет. Школа существует только на бумаге - воспитывают же детей только среда и каторжная обстановка...»

Вообще, встреченное в путешествии Чехов характеризовал как полезный, но очень тяжелый опыт: «Я видел все, кроме смертной казни».

Впечатления от трехмесячного пребывания на острове (с 11 июля по 13 октября) писатель изложил в книге «Остров Сахалин», опубликованной в 1893 году. Чехов отмечал, что путешествие оказало огромное влияние на его дальнейшее творчество, добавляя: «Медицина не может упрекать меня в измене. Я отдал должную дань учености».

«Японки не ломаются и не жеманятся, как русские»

Впрочем, пребывание на острове содержало в себе не только тягостный опыт. Чехову доводилось принимать участие и в светских мероприятиях - например, он посещал японское консульство на торжествах в честь вручения российских орденов Анны и Станислава третьей степени консулу Кудзе и его секретарю Судзуки.

Знакомство с культурой Страны восходящего солнца приобрело для него и более близкие, в полном смысле интимные формы. О них Чехов оставил весьма подробные воспоминания:

«Японки не ломаются и не жеманятся, как русские. В деле выказывают мастерство изумительное, так что вам кажется, что вы не употребляете, а участвуете в верховой езде высшей школы. Кончая, японка тащит из рукава зубками листок хлопчатой бумаги, ловит вас за "мальчика" и неожиданно для вас производит обтирание, при этом бумага щекочет живот. И все это кокетливо, смеясь».

Не меньшее впечатление оставило у писателя обратное путешествие на пароходе Петербург, в ходе которого были посещены Гонконг, Сингапур и остров Цейлон. Так, о Цейлоне он писал: «Место, где был рай. По горло насытился пальмовыми лесами и бронзовыми женщинами. Когда у меня будут дети, то я не без гордости скажу им: "Сукины дети, я на своем веку имел сношение с черноглазой индуской… и где же? В кокосовом лесу в лунную ночь!"»

Писатель в принципе никогда не скрывал ни бурной личной жизни, и отсутствия желания вступать в брак. В одном из интервью он сказал: «Все тайны любви я познал в 13 лет». А еще как-то признался, что совершенно не против пользоваться услугами представительниц древнейшей профессии:

«Распутных женщин я видывал и сам грешил многократно… Роман с дамой из порядочного круга – процедура длинная. Во-первых, нужна ночь… В номере ваша дама падает духом, дрожит и восклицает: "Ах, Боже мой, что я делаю?! Нет! Нет!" Добрый час идет на раздевание и на слова, дама ваша на обратном пути имеет такое выражение, как будто вы ее изнасиловали, и все время бормочет: "Нет, никогда себе этого не прощу!"»

Высокий красавец с тонким умом, Чехов очень долгое время не хотел обременять себя брачными узами: «Жениться я не хочу, да и не на ком. Мне было бы скучно возиться с женой. А влюбиться весьма не мешало бы. Скучно без сильной любви».

Покончил с холостой жизнью писатель только в 1901 году, женившись на актрисе МХТ Ольге Книппер. Надо сказать, что даже это писатель сделал в полном соответствии со своими принципами: «Она должна жить в Москве, а я в деревне, и я буду к ней ездить. Счастье же, которое продолжается изо дня в день, от утра до утра, — я не выдержу. Я обещаю быть великолепным мужем, но дайте мне такую жену, которая, как луна, являлась бы на моем небе не каждый день».

Единственный нюанс заключался в том, что все-таки не Чехов ездил к жене, а она к нему. Ольга Книппер, строившая актерскую карьеру в Москве, несколько раз в год навещала уже значительно ослабшего мужа, постоянно проживавшего в Ялте.

«Я умираю»

Некоторые исследователи считают, что решение жениться Чехов принял, чувствуя, что скоро умрет. Народная молва приписывала писателю дар предвидения. Об одном из подобных случаев вспоминал театральный режиссер Константин Станиславский:

«Однажды ко мне зашел один близкий мне человек, очень жизнерадостный, веселый, считавшийся в обществе немножко беспутным. Антон Павлович все время очень пристально смотрел на него и сидел с серьезным лицом молча, не вмешиваясь в нашу беседу.

Когда господин ушел, Антон Павлович в течение вечера неоднократно подходил ко мне и задавал всевозможные вопросы по поводу этого господина. Когда я стал спрашивать о причине такого внимания к нему, Антон Павлович мне сказал: "Послушайте, он же самоубийца". Такое соединение мне показалось очень смешным. Я с изумлением вспомнил об этом через несколько лет, когда узнал, что человек этот действительно отравился».

Возможно, подобный дар проявился у Чехова и в отношении себя. Много лет болея туберкулезом, писатель пытался спасаться от недуга в теплом климате Крыма. Однако ситуация ухудшалась, и в 1904 году писатель уже мучался сильными болями в груди, принимая для обезболивания опиум, морфий и героин. Пытаясь хоть как-то повлиять на ситуацию, писатель с супругой поехали в Германию, где сначала в Берлине сходили на прием к видному специалисту - но тот лишь развел руками. После они переехали на курорт Баденвайлер.

По свидетельствам Ольги Книппер, сначала наступило кажущееся улучшение, но в одну из ночей писатель вдруг резко проснулся:

«Первый раз в жизни сам попросил послать за доктором. После он велел дать шампанского. Антон Павлович сел и как-то значительно, громко сказал доктору по-немецки (он очень мало знал по-немецки): „Ich sterbe". Потом повторил для студента или для меня по-русски: „Я умираю". Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: „Давно я не пил шампанского…", спокойно выпил все до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда».

• Был ли Чайковский геем? Жизнь и загадки главного русского композитора