Донесут ради комнаты в коммуналке? Психолог - о стукачестве в России

В связи с акциями протеста, которые проходили по всей стране, в России участились случаи доносительства. Люди, как в советские времена, стали писать доносы друг на друга. В интервью Fishki социальный психолог, директор Центра социологии при институте экономики и управления в промышленности Алексей Рощин рассказывает, как с точки зрения психологии объясняется тяга людей к стукачеству.

«Общая черта доносов – стремление восстановить справедливость»

Причин может много, тут все зависит от того, какой человек, что за донос он пишет. Даже само отношение к слову «донос» у нас очень завязано на культуру. Допустим, если мы берём американскую культуру, то там и само это слово не имеет такого негативного окраса, который, безусловно, присутствует в российском понимании. И есть такая общая черта всех доносов в любых культурах, её можно обозначить чисто психологически как стремление восстановить справедливость.

Тут всё зависит от того, что человек, который пишет донос, понимает под справедливостью. Кто-то, может быть, считает, что справедливость – это сделать хорошо для общества, прервать какое-то нарушение, а кто-то считает, что донос – это способ остановить выскочку или обеспечить себе блага, которыми он несправедливо обделён.

Возьмём доносы, которые писали люди в 30-е годы, чтобы кого-то забрали в ГУЛАГ, а его комната досталась бы их большой семье. Это тоже восстановление справедливости в каком-то смысле, как её понимает сам человек. Это способ восстановить справедливость, обратившись к некой внешней силе, которая способна сделать то, что я сам сделать не могу. То есть я сам не могу поймать шпиона, я сам не могу выселить соседа из его комнаты, но есть такой интересный способ, как привлечь на свою сторону третью силу, которая заведомо сильнее этого другого и с её помощью можно решить свои проблемы.

Как ни странно, отношение именно к доносам до сих пор достаточно сильно отличается, допустим, от аналогичного отношения в западных странах, где оно гораздо более терпимо. И, кстати говоря, многие наши люди, в том числе, эмигранты, попадая в западную культуру, удивляются. Это одно из первых удивлений и возмущений наших людей тем, что творится и считается неправильным -  что если ты, допустим, нарушаешь правила на дороге или выкинул окурок из окна, то на тебя может, оказывается, проезжающий мимо сосед настучать. Как же так можно, это же не по-пацански, неправильно, не по понятиям и так далее.

«Официальная позиция общества – осуждать доносистов»

На самом деле в чём феномен? В том, что с одной стороны, как правильно говорил Довлатов, страна написала четыре миллиона доносов, а с другой стороны, в нашей стране на уровне общества, причём во всех его звеньях, это осуждается. Это именно официальная позиция общества – осуждать доносистов. И это стало размываться только в последние лет 20, именно с проникновением западной культуры, с обрушением железного занавеса, это стало восприниматься как-то более адекватно и более терпимо. Но связано это неприятие доноса именно потому, что у нас очень своеобразная структура общества социологически и психологически.

У нас достаточно чёткое и явное разделение основной массы населения, которая себя воспринимает как некое отдельное население - «мы», когда люди говорят «мы», то говорят именно о массе населения, которая не включена в какие-то властные группировки. И есть некие «они» - это власть, это люди, которые связаны с властью, это органы, которые призваны отслеживать это самое общество, и они воспринимаются большинством именно как некая внешняя и опасная, в чём-то враждебная сила, как некая угроза.

У нас две эти системы, население и власть, всегда существуют друг от друга достаточно автономно, независимо и даже изолированно, так что верхний слой зачастую не знает, как живёт нижний. Внизу власть – «мы», а вверху – тьма-власть, как говорил Толстой.

Поэтому, соответственно, очень заманчиво делать доносы. Поэтому тот, кто встаёт на эту скользкую дорожку, он, в принципе, знает, зачем он это делает. С одной стороны, это может давать некое извращенное понимание, что ты как бы вырываешься из этой нижней, тёмной части и становишься над ним, почти входишь в верхнюю элиту, а с другой стороны порой тебе за это просто полагаются определённые плюшки. И третье, как я говорил ранее, ты можешь таким образом чужими руками расправляться со своими врагами. И это вот три мотивации достаточно значимы, поэтому такие люди и находятся.

«В России доносчиков всегда и ненавидели всей душой»

Последние лет 10-15 идёт довольно быстрая деградация в общественном сознании, мы откатываемся назад к советским и даже, может быть, досоветским представлениям о взаимоотношениях власти и общества. И опять у нас зреет это представление, что власть – это одно, а мы все, серая масса, другое. Что никаких выборов на самом деле в плане честности не бывает, что всё это профанация и имитация и что и лифтов [социальных] никаких не бывает. Что если я оказался смердом, горожанином простым, то я им и останусь, а эти заоблачные там сидят и у них свои собственные цели.

И в этом плане как раз стремление доносить – это не мотивация сотрудничества и взаимности, что мы все одно целое, и мы за что-то, а уже больше, как мне кажется, мотивация «возьмите меня к себе». Или вторая – «уберите этих людей, они мне не нравятся». Старые мотивации, из-за которых в России доносчиков всегда и ненавидели всей душой, и даже, между прочим, они иногда плохо заканчивали. Я думаю, что эта деградация сейчас сильнее.

И те, кто доносит, это чаще всего люди, ищущие личного гешефта, хотя есть и небольшая категория людей, которые боятся любых перемен, потому что они усвоили, что после всех этих пертурбаций, после того, что им рассказывали родители и госпропаганда, что любые перемены к худшему. И поэтому люди, которые выступают за любые перемены, Навальный вышел, а потом выйдут националисты и так далее, они все воспринимают как покушение на то, чтобы сделать хуже.

Эти люди пишут доносы, на что-то жалуются, не потому что они поддерживают власть, а потому что они считают, что если эта власть падёт, то дальше будет ещё хуже. Пусть остаются эти, а всех революционеров пусть снесёт, заберут их, посадят и делают с ними всё что угодно.

Это защитная реакция. Признак сильного падения самооценки. Человек не верит, что он сам может что-то сделать, не верит, что другие могут что-то сделать и поэтому он говорит, что пусть всё остаётся как есть и не надо ничего нам ни от кого.

«За комнату в коммуналке люди были готовы писать всё что угодно»

Думаю, что в нашем случае этого нет. Потому что сейчас всё-таки у властей нет рычагов для того, чтобы поддерживать это стремление. И сама нынешняя власть не имеет такого уровня даже не популярности, а такого уровня перспективности для людей. Потому что в 30-е годы, в 40-е годы было ещё живо представление того, что мы строим новый мир, что мы идём вперёд, что это прогресс, что это заря человечества, что жизнь будет постепенно улучшаться и, соответственно, на стороне властей правда. И мы должны на неё ориентироваться и выполнять её приказания, в том числе - и её врагов.

Второе  –  был гораздо более низкий уровень жизни в 30-40-е годы и, соответственно, там и поощрить людей за то, что они делали доносы, было проще. Грубо говоря, чтобы тебе дали комнату соседа в коммуналке. За комнату в коммуналке люди были готовы писать всё что угодно на своих соседей. Или даже за его карточки, за его гарнитур. Сейчас в этом смысле мы, конечно, чуть повысили свой уровень.  К тому же есть сейчас эта боязнь, что если тебя поймают на этом, заподозрят на том, что ты делал доносы и связан с этой властью, а ведь это плохо, что ты доносил, да и власть непопулярна. И поэтому, мне кажется, такого широкого движения не будет. Здесь работает самозащита самого общества.