Скрипач ростовский Моня, когда-то бог симфоний…

Соломон «Моня» Наумович Телесин родился в 1926 году в Ростове-на-Дону, в доме на углу пер. Крыловского и ул. Старопочтовой (ныне — Станиславского).

Отец — парикмахер Наум Телесин, в 10 лет отправляет сына в музыкальную школу. Какой же еврейский папа, и тем более, еврейская мама не хочет, чтобы их «самый гениальный в мире ребёнок» не научился играть на скрипке. Если родители не хотят, чтобы их чадо научилось играть на скрипке или хотя бы на пианино, значит, это не еврейская семья.

Что виделось отцу с матерью в этот момент? Наверно то, что сидят они в 1-ом ряду огромного зала, до отказа наполненным зрителями. Перед ними сцена с большим симфоническим оркестром, а впереди со скрипкой их Моня. Все аплодируют, а отец тихо говорит соседям по ряду: «Вы знаете, а ведь это наш сын, Моня».

✖

Надо сказать, у мальчика были замечены музыкальные способности. Вот отец и надеялся, что эти способности разовьются в музыкальной школе. Но чтобы эти способности развивались, надо репетировать, репетировать и репетировать. А если мальчик не хочет? Приходилось применять к маленькому Моне меры принуждения: рассказывают, что отец запирал Моню на чердаке, чтобы он там трудился и не отвлекался на обычные мальчишеские забавы.

Постоянные занятия давали свои результаты. Видя это, Телесин-старший решает поехать с сыном в Одессу для дальнейшего совершенствования его мастерства. К тому времени многие знали, что в Одессе есть первая в СССР специализированная музыкальная школа для одарённых детей, открытая ещё в 1933 году советским скрипачом Столярским. Девизом школы была и остается до сих пор фраза её основателя, выдающегося педагога Петра Соломоновича Столярского: «Ваш мальчик — обычный гениальный ребёнок».

Но к этому времени в школе был введён лимит на прием детей из еврейских семей на скрипичное отделение. Такое вот было время. Родителю предложили отдать ребёнка на отделение ударных инструментов, но папа сказал: «Моня будет скрипачом!». Самолюбие Наума было задето. Он не хотел, чтобы его сын занимался на каком-то другом отделении, кроме как на скрипичном.

«Мне было 10 лет, когда мой папа вообразил, что я талантливый ребёнок, и повез меня в Одессу показывать профессору музыкального интерната имени Столярского. Кстати сказать, в те времена детей стахановцев и ударников принимали не только на отделение ударных инструментов. Так что туда я не попал. Но помню как в поезде ехавшие с нами в одном купе одесситы, узнав, что нам негде остановиться, пригласили к себе. И 10 дней мы жили в этой семье как самые близкие родственники. ЭТО для меня — Одесса, у которой весёлый нрав, сочетается с удивительным участием к людям» (из воспоминании С. Телесина).

Надо сказать, у мальчика были замечены музыкальные способности. Вот отец и надеялся, что эти способности разовьются в музыкальной школе. Но чтобы эти способности развивались, надо репетировать, репетировать и репетировать. А если мальчик не хочет? Приходилось применять к маленькому Моне меры принуждения: рассказывают, что отец запирал Моню на чердаке, чтобы он там трудился и не отвлекался на обычные мальчишеские забавы.

Постоянные занятия давали свои результаты. Видя это, Телесин-старший решает поехать с сыном в Одессу для дальнейшего совершенствования его мастерства. К тому времени многие знали, что в Одессе есть первая в СССР специализированная музыкальная школа для одарённых детей, открытая ещё в 1933 году советским скрипачом Столярским. Девизом школы была и остается до сих пор фраза её основателя, выдающегося педагога Петра Соломоновича Столярского: «Ваш мальчик — обычный гениальный ребёнок».

Но к этому времени в школе был введён лимит на прием детей из еврейских семей на скрипичное отделение. Такое вот было время. Родителю предложили отдать ребёнка на отделение ударных инструментов, но папа сказал: «Моня будет скрипачом!». Самолюбие Наума было задето. Он не хотел, чтобы его сын занимался на каком-то другом отделении, кроме как на скрипичном.

«Мне было 10 лет, когда мой папа вообразил, что я талантливый ребёнок, и повез меня в Одессу показывать профессору музыкального интерната имени Столярского. Кстати сказать, в те времена детей стахановцев и ударников принимали не только на отделение ударных инструментов. Так что туда я не попал. Но помню как в поезде ехавшие с нами в одном купе одесситы, узнав, что нам негде остановиться, пригласили к себе. И 10 дней мы жили в этой семье как самые близкие родственники. ЭТО для меня — Одесса, у которой весёлый нрав, сочетается с удивительным участием к людям» (из воспоминании С. Телесина).

Днём он учился, а вечерами то помогал отцу в крохотной парикмахерской возле ж/д вокзала, то играл на скрипке на том же вокзале, то в ЦПКиО, в общем — где придётся: жить-то надо, есть-пить, да и приодеться не мешает — не всё же в военной шинели и гимнастёрке ходить. Моня окончил училище. И играл, играл, играл…

Затем появилась и семья. Его будущая жена Елена была очарована его талантом, галантностью, манерами. Она в то время работала музыкальным руководителем в детском саду. Вместе с мужем они обсуждали учебные программы для школьных и дошкольных учебных заведений. Потом у них родилась дочь Татьяна (впоследствии — выпускница Ростовского училища искусств).

А чтобы прокормить семью, где только не приходилось Соломону работать: оркестр при филармонии, оркестр в цирке, джазовые коллективы в Парке культуры. Даже учителем пения в школе довелось поработать. И везде Телесина брали с удовольствием — играл он хорошо. Не Ойстрах, конечно, но скрипач грамотный, техничный и трудолюбивый. Через многое пришлось пройти Соломону. Научился играть и на бас-гитаре, чтобы переждать смутное время, — и через 10 лет убедиться — скрипка опять в почёте. Вот если бы ещё и платили за это…

«Дирижёр Григорий Цвайг сначала перетянул меня в цирк, в оркестр. А тут открылся ресторан «Театральный», и я получил приглашение работать в нём. С него всё и началось, а потом я работал в «Агате», «Тихом Доне», да много где работал» (из воспоминаний С. Теслина).

«Театральный» же быстро стал очень популярен у местной богемы.

Но когда Телесин начал играть в ресторанах, закрутилась совсем другая жизнь — ночная. Иногда его приглашали и в различные города Союза, куда он добирался самолётами. И в 1962 году, не выдержав долгих отлучек супруга, Елена предложила развестись.

Особой же популярностью Соломон пользовался, конечно, у своих земляков-ростовчан. Они ходили за ним из ресторана в ресторан, из одного кафе в другое, там, где сегодня выступает Моня. Они так и говорили — идём на концерт Мони. Поклонники прекрасно знали, где сегодня играет Моня — в «Балканах», «Агате», «Петровском причале», «Космосе», «Фрегате», «Тихом Доне» или «Скифе». Люди шли туда не столько поесть, сколько послушать «нашего Моню».

И не раз бывали случаи, что в кафе, где он играл, на дверь вешался огромный замок и табличка с аршинными буквами «МЕСТ НЕТ». А за дверями оставалось ещё много желающих попасть в зал, которые терпеливо ждали, надеясь на чудо. А ведь перед ними выступал не скрипач с мировым именем в сопровождении симфонического оркестра. Перед ними был просто Моня, музыка которого брала за сердце и уводила далеко-далеко. Он «приучил» Ростов к скрипке.

Скрипача слушало великое множество народа (причём, даже и не из Ростова), он ведь не только в ресторанах играл. Телесин был Личностью. И он всегда был самим собой, нисколько не стесняясь своей «ресторанной» карьеры. У него был особый дар — он был музыкантом камерным. Его скрипка звучала так искренне и так живо, что казалось, это она сама плакала, смеялась и пела, а вовсе не пальцы Мони извлекали такие звуки. Он мог с блеском сыграть классическое произведение, а мог и не менее виртуозно исполнить шлягер, народную, а иногда и «блатную» песню (хоть и не очень любил, но играл, считая блатняк неотъемлемой частью музыкальной культуры народа).

Когда в зале или на сцене появлялся невысокий человек с орденской планкой на груди, зал замирал и ничего не видел кроме Мони, и ничего не слышал, кроме звуков его скрипки.

К тому же Телесин был прекрасным импровизатором. Он тонко чувствовал национальный колорит той или иной мелодии. Что бы ни играл Моня, это было какое-то царственное звучание. И 1000 раз слышанные «Очи чёрные» или «Две гитары», или какой-нибудь блатняк лишены были пошлости и фальши, но полны трагизма и сочувствия. И когда он заканчивал играть и опускал смычок, какое-то время публика ещё сидела в тишине, всё ещё слыша звуки, которые догорали в воздухе.

И хотя менее всего был Соломон похож на маститого маэстро — с копной седых волос, окруженного благодарными учениками, этих самых учеников у него было немало. Может быть и больше, чем у иного мэтра.

«В «Скифе» была восхитительная кухня. Но такие известные певцы и музыканты, как Михаил Шуфутинский, Юрий Антонов, Надежда Чепрага, Константин Орбелян и многие другие, приезжали туда только затем, чтобы послушать Моню.

Некоторые мои коллеги стесняются признаваться, что играют перед жующей публикой. Другие не желают афишировать доходы. На мой взгляд, это неправильно: заработки в кабаках уже не будоражат воображение, а статус ресторанного музыканта, наоборот, повысился.

С Моней я прошёл хорошую школу. Научился играть буквально всё! С ходу делал аранжировки композиций, которые нам заказывали клиенты, от блатных шлягеров до классики» (из воспоминаний пианиста и клавишника Сергея Филонова, одного из аккомпаниаторов С. Телесина).

Михаил Шуфутинский слушает Моню.

Да, ростовские рестораны и кафе — «Скиф», «Космос», «Фрегат» и многие другие — были тогда неформальными концертными площадками.

И однажды в «Скиф» после гастрольного концерта заехал поужинать (говорили, что здесь лучшая в Ростове кухня и очень уважительно встречают артистов издалека) Александр Розенбаум с друзьями. Кухня действительно оказалась самобытной. Но большее впечатление оказало на певца не это. В этом захолустье, по сути — в облагороженном сарае, так пела скрипка, как и в концертных залах не всегда бывает! Так и не дождавшись песен от знаменитого исполнителя, часа в 3 ночи гости заведения разошлись. И началось представление для своих, для избранных…

«Практически ни одной песни из репертуара Розенбаума Моня толком не знал. Но играл все, да ещё и как! Он то закатывал глаза и будто взлетал, то расстилался вдоль скрипки и как бы медитировал. Они с Сашей Розенбаумом словно слились в музыкальном экстазе» (из интервью С. Филонова газете «Вечерний Ростов», март 2011).

После концерта Александр попросил познакомить его с музыкантом поближе. Они долго о чём-то разговаривали вполголоса. Позже Телесин говорил, что именно тогда Розенбаум и пообещал написать о нём песню.

Через какое-то время, приехав в очередной раз на гастроли в Ростов, он позвонил скрипачу, пригласил его на концерт, попросив захватить с собой скрипку. Соломон с радостью принял приглашение, и на концерт пришёл в сопровождении внука, дочери и зятя. Здесь, на большой сцене Дворца Спорта впервые прозвучала песня, которую посвятил ростовскому скрипачу Моне поклонник его таланта — певец и композитор Розенбаум.

По просьбе исполнителя Телесин аккомпанировал ему, хотя и впервые слышал эту песню. Для Мони это не составило труда, он схватывал любую новую мелодию, что называется, на лету. Слёзы радости текли по щекам Мони. Как он сам потом говорил, это был один из самых счастливых моментов в жизни еврейского скрипача.

«— У него были гастроли в Ростове, я пришёл на концерт, он и говорит мне: «Моня, возьми завтра с собой скрипку». Я сначала отказался, говорю Саше: «Я боюсь, ты такой известный». Но он меня уговорил в конце концов. Я дома во фляжку немного коньяка налил, положил во внутренний карман. Прихожу, он мне говорит: «Значит, как я буду петь «Здравствуйте, гости», а ты выходи и начинай играть. Куплет проиграешь и прекращай». Стою за кулисами, у самого коленки дрожат. Тут менеджер Сашин мне машет — выходи, мол. Разволновался, забыл, что останавливаться надо было, так мы и играли вместе до последнего. Песня закончилась, народ на сцену лезет с цветами. Мне неудобно, цветы дарят не Саше, а мне. В общем, это звёздный час мой был.

— Вам не бывает просто обидно, что песню знает вся страна, а вас даже не все ростовчане?

— Нет, я об этом никогда не думал. Я музыкант, мне каждый может позвонить — и я буду играть. А насчёт того, что не знают… У меня много друзей, семья, внук — они меня любят. А это главное» (из интервью С. Телесина Александру Ключникову, «Домашняя газета», Ростов-на-Дону, 1994).

Тогда его засыпали цветами, оглушили криками «браво! бис!» и аплодисментами. Сбылась мечта парикмахера Наума Телесина…

С этого времени и пошла гулять по всему миру ставшая такой популярной песня про скрипача Моню. Многие известные певцы держали эту песню в своем репертуаре: Бока (Борис Аркадьевич Давидян), Михаил Шуфутинский, Вили Токарев, Вахтанг Кикабидзе… Поэтом и композитором Юрием Кремером она была переведена на идиш.

А Моня души не чаял в своём внуке Максиме. Всегда находил время, чтобы отвести его в музыкальную школу. Однако музыканта из мальчика не вышло — наследник с «красным» дипломом окончил Ростовский институт народного хозяйства.

В начале 1990-х гг. Максим снимал на подаренную дедом видеокамеру видеофильмы в загсах. Полученный в Ростове опыт помог потом ему вместе с женой Региной открыть агентство по организации праздников в Тель-Авиве (Израиль), которое так и назвали — «Праздник». В офисе агентства на стене висит календарь с изображением молодого Шуфутинского и надписью: «Дорогому, легендарному скрипачу Моне в благодарность о счастье петь о вас песню. 1991 год».

Наступил как раз тот период, когда многие уезжали на постоянное место жительство за границу. Причины у всех были разные. Сколько раз Моню звали переехать в Израиль и даже присылали официальное приглашение. Но он не мог без Ростова. Он оставался верен своему городу.

«— Сейчас многие уезжают. Сейчас это можно. А вы никогда не думали об эмиграции?

— Нет. Это мой город, мои улицы, дома, мои друзья и я не могу всё это бросить» (из интервью С. Телесина, Ростов, 1991).

Последние свои годы он прожил один. Здоровье дало трещину, работы становилось всё меньше и меньше. Соломон Наумович, кажется, сам понимал и переживал, что при всей своей славе многие уже даже не узнают его в лицо. Если не больным, то глубоко несчастным скрипач казался ещё за полгода до своей смерти. Но до последних дней занимался, репетируя по несколько часов в день.

« — Соломон Наумович, ну а хотели бы Вы, например, играть постоянно в филармонии?

— Зачем? Люди много возраста там уже не играют. У меня в жизни многое не вышло из-за войны, голода, эвакуации. С 1941 по 1948 год я вообще не имел возможности держать в руках скрипку. К счастью, потом стал заниматься, как зверь. Вот тогда и надо было идти в филармонию, да не получилось, а жизнь так быстро пролетела...» (из интервью С. Телесина, Ростов, 1991).

Соломон Наумович Телесин умер 2 мая 1996 года в отделении урологии Больницы Скорой Медицинской Помощи №2 Ростова-на-Дону от почечной недостаточности, на 70-м году жизни.

Максим Телесин приезжал из Израиля на родину своего легендарного деда, посещал все памятные для семьи места, привёл в порядок могилу Соломона Наумовича. А у жильцов прежней мониной квартиры выкупил стул, принадлежавший ещё прадеду.

А вернувшись в Тель-Авив, он загорелся идеей записать песни и музыку в исполнении Мони. До этого существовала только одна профессиональная студийная запись. Её помог сделать нефтяной магнат из Уфы в начале 1990-х гг.

Семейный архив внука хранит большое количество фотографий, газетных вырезок, стихотворений, которые в разные времена Моне посвящали благодарные слушатели. Большинство из них написаны на обрывках бумаги:

«Еврейский цыган вновь неистов

Ему талант Великий дан,

Вот в честь кого у всех цыган

Есть украшения — Монисты» Вечному Моне от А. Поляка.

А по Ростову до сих пор ходит множество баек о скрипаче, разной степени достоверности.

Так, однажды Телесин играл в ресторане «Фрегат» на Левбердоне (левом берегу Дона). И во время концерта на замечательной мониной скрипке известного мастера XVIII века лопается струна. Но он отыграл концерт до конца, да так, что никто и не догадался об этом. И лишь потом извинился, что, может, не совсем был на уровне. После этого его прозвали «ростовским Паганини».

А раз Моня так зажигал перед казачьими атаманами, что те посчитали его за своего и приняли в почётные казаки. После этого Телесин говорил Розенбауму: «Саша, у нас, у евреев, теперь 2 почётных казака — ты и я!».

Однажды, на свадьбе внучки, некий цыганский барон, услышав Монину игру, сказал: «Брехня. Он не еврей. Он цыган». Потом подумал немного и изрёк: «В крайнем случае, цыганский еврей».

Как-то в ресторан, где выступал Соломон, прорвалась группа «конкретных пацанов». «Слабай «Дым над водой» из Дип Пёпл», — попросили они его. Моня слегка растерялся, но вида не подал. Повернувшись к своему аккомпаниатору Филонову, он тихо спросил, знает ли тот, что это за «Дым» такой. Сергей кивнул. «Тогда начинай, а я подхвачу», — уверенно сказал Моня. Очевидцы говорят, что такое виртуозное исполнение на скрипке «Smoke on the water» вряд ли кому доводилось и доведётся уже услышать.

Несколько лет подряд после смерти Соломона Наумовича поднимался вопрос о создании монумента ростовскому скрипачу, однако это ни к чему не приводило.

А затем бывшая жена Телесина — Елена, в одном из интервью сообщила, что уже давным-давно ростовский скульптор Давид Бегалов сделал эскиз и макет к скульптурной композиции «Скрипач». Его скрипач имеет явное портретное сходство с ростовской легендой — скрипачом Моней.

Инициативу об установке скульптуры обсудили с Розенбаумом, артист поддержал идею и пообещал приехать на открытие.

Осенью 2020 года бронзовая скульптура была готова. Её изготовили на пожертвования и деньги Николая Ларина и родственников Телесина. И в 13 декабря поспешили торжественно открыть, потому что как раз в эти дни в Ростове на гастролях был Розенбаум.

«Скрипача» привезли на пересечение ул. Пушкинской и пр-та Соколова и поставили просто на тротуарную плитку. Розенбаум приехал и с удовольствием пофотографировался с Моней. А когда церемония закончилась, скульптуру забрали обратно в мастерскую. Объявили, что через неделю, максимум — через 2-3, когда подготовят платформу для основания скульптуры, её вернут. Но ни через неделю, ни даже через 3 месяца, скрипач на публике так и не появился.

Время шло, в администрации Ростова причину сначала никак не объясняли. Затем оказалось, что городская межведомственная комиссия проголосовала против установки скульптуры именно на этой улице — масштаб личности мелковат, ничего хорошего для города он не сделал. Дескать, не место «лабуху» рядом с известными писателями Шолоховым, Горьким, Чеховым, тем же Пушкиным стоять …

Член Совета по сохранению наследия Ростовской области, руководитель общественной группы «Поток», активист Народного фронта Александр Сушков заявил, что он и его соратники не против установки скульптуры Мони в Ростове, просто нужно найти для этого более логичное место, и, скорее всего, у какого-нибудь ресторана, а ещё лучше — у того, где он развлекал посетителей.

А один из инициаторов создания памятника Николай Ларин сообщил, что аргументы были и весьма спорные. Например, кто-то из функционеров заявлял, что ветеран войны (что нашло отражение и в монументе — на пиджаке Мони закреплена орденская планка) не может «стоять в такой подобострастной позе». Но ведь речь шла об артисте, запечатлённом в момент своего выступления...

Так или иначе, было подано повторное обращение с просьбой дать разрешение на установку.

Глава регионального отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры Александр Кожин пояснил, что место для установки скульптуры выбиралось совместно с отделом архитектуры Кировского района, так что этот момент можно и не оспаривать.

«Памятник примеряли 13 декабря, потому что приехал Розенбаум, который сделал скрипача Моню известным всей стране. Теперь подготовят бетонную площадку, к которой скульптура будет крепиться, и установят её там, где была примерка — напротив Соколова на Пушкинской»», — отметил Кожин, пообещав, что после этого пройдёт повторное открытие памятника.

И в мае 2020 года бронзового Соломона Телесина всё-таки установили на предназначенное ему место. Оказалось, что комиссия давно уже сменила гнев на милость, но восстановить справедливость раньше мешала пандемия.

Скульптура стала местной достопримечательностью. С ней фотографируются как ростовчане, так и гости города. Так скромный музыкант стал частичкой его истории и местной гордостью.

«Моня», — когда его так называли, то в этом не было ничего пренебрежительного. Имя это звучало как бренд, как имя какой-нибудь известной и популярной фирмы.

Вот только фраза про «бога симфоний» была придумана Александром Яковлевичем лишь для рифмы — симфоний Телесин так никогда и не сыграл…