Восстание декабристов

В России, были два успешных дворцовых переворота, осуществлённых гвардейскими офицерами, в результате которых к власти пришли Елизавета и Екатерина. Оба переворота были практически бескровными и осуществлены минимальными силами.
На такой сценарий и рассчитывали заговорщики: вывести солдат и помешать сенаторам присягнуть Николаю.
Заговор назревал давно, ждали только удобного момента. А тут подвернулся случай – умер император Александр 1. Он не имел детей мужского пола, поэтому завещал трон брату Николаю. Официально, трон должен был занять Константин, второй сын Павла, но тот отказался от трона. Правда, об этом мало кто знал. Константин Павлович публично не отрекся от престола, и выходило, что формально он законный император. Генерал-губернатор Санкт-Петербурга Милорадович категорически отказал привести войска к присяге Николаю. Наконец, Константин Павлович подтвердил отречение официально. 14 декабря 1825 года должна была пройти присяга новому императору.
Этой неразберихой воспользовались заговорщики. Они обманули солдат и матросов, сказав им, что законного царя арестовали, а трон захватил самозванец Николай.

ДИСПОЗИЦИЯ.
До сих пор российская гвардия возводила на престол самодержцев, но не посягала на Основы. Нынче, заговорщики собрались эти Основы свергнуть!
Диспозиция выступления была такова:
-Гвардейский флотский экипаж откажется присягать Николаю, и с пушками двинется к Измайловскому полку, соединится с ним и с Конносаперным эскадроном, затем все вместе двинутся к Сенату.
-Московский полк соединяется с Егерским.
-Гренадерский с артиллерией и Финляндский идут по отдельности.
Но эта диспозиция рушится почти сразу!
Измайловцы и Финляндцы не вышли. Кавалергард Свистунов отказывается вести агитацию среди сослуживцев и заявляет, что уедет из города переждать смутные времена.
Заговорщики меняют планы. Теперь главная задача – арест и убийство царской семьи. Якубович и Арбузов должны занять Зимний дворец. Рылеев поручает Каховскому пробраться в Зимний и убить Николая.
Император Николай уже все знает. Поручик Ростовцев сообщил царю замысел заговорщиков (не называя, правда, никаких имен). Написали доносы Шервуд и Майборода, арестован на юге Пестель.
Сенат присягнул Николаю. Но заговорщики все равно выступили!

ПЕТЕРБУРГ. 9 ЧАСОВ УТРА.
Михаил Бестужев и князь Щепин-Ростовский поднимают Московский полк. Мятежники уверяют солдат, что цесаревич Константин не отказывался добровольно от престола, а схвачен узурпатором Николаем, закован в цепи и посажен в тюрьму.
"Спасайте, братцы, законного государя!". Солдаты поверили. Они получают оружие, патроны и строятся. Солдаты даже кричали «Ура Конституции!», всерьез полагая, что «Конституция» является супругой цесаревича Константина!
Это не анекдот, а доподлинный факт!

ПЕРВАЯ КРОВЬ.
Не все офицеры хотят очертя голову кидаться в авантюру. Когда две роты из шести все же покидают казармы, наперерез бегут старшие командиры: генерал Шеншин, генерал Фредерикс, полковник Хвощинский. Они пытаются остановить солдат. Щепин-Ростовский бьет Фредерикса саблей по голове. Затем сбивает наземь Шеншина и долго бьет лежащего. Потом, с каторги, Щепин будет писать Николаю прошения, уверяя, будто ни к какому заговору не принадлежал, и все «случилось по воле обстоятельств».
Хвощинский в свое время ходил на заседания тайного общества и Бестужев пытается уговорить его примкнуть к мятежу. Но Хвощинский отказывается и получает три сабельных удара от Щепина.
Солдаты направляются к Сенату. Но план заговорщиков трещит на глазах. Якубович отказался брать Зимний, Булатов не пошел в Петропавловскую крепость. Трубецкой прячется за углом Главного штаба, созерцая происходящее, как обычный зритель. Рылеев громко объявил, что идет искать Трубецкого – исчезает с площади и не возвращается.

ПАРЛАМЕНТАРИИ.
К восставшим направлен герой Отечественной войны 1812 года и Заграничного похода 1813-1814 годов, генерал-губернатор столицы Михаил Андреевич Милорадович. Его любят солдаты, он снискал всеобщее уважение своей храбростью, бесстрашием. Он участвовал в 50-ти сражениях и ни разу не был ранен. В этот трагический день Оболенский ударит его штыком, а Каховский выстрелит ему в спину, смертельно ранив героя империи. Когда, врачи будут вынимать пулю, которая пробила ему легкие, Милорадович попросит её посмотреть и увидев, что она пистолетная, очень обрадуется, вскричав: «Слава Богу! Это пуля не солдатская!».
Следующий парламентер царя, полковник Стюрлер - застрелен Каховским.
Третий вестник мира - Великий князь Михаил Павлович, брат императора, также чуть не убит «р-революционерами». Парламентера спасли моряки Гвардейского экипажа, которые отвели оружие, возмутившись попыткой убийства безоружного парламентера.

Поручик Панов во главе 900 гренадер сметает часовых и врывается во двор Зимнего дворца. Там стоит лейб-гвардии саперный батальон - 1000 солдат с заряженными ружьями. Это личная гвардия императора Николая, единственная воинская часть на которую он может полагаться, саперы готовы драться за него насмерть. Командует ими полковник Александр Клавдиевич Геруа, воевавший в Отечественную с 1812 года и до взятия Парижа.
Силы примерно равны – девятьсот человек у Панова, тысяча – у Геруа. Но Панов -  мальчишка, еще не нюхавший пороху, а Геруа ветеран, и у него верные императору солдаты. Панов дрогнул, увел свою толпу...
На этом кончается суета и начинается знаменитое «великое стояние» на Сенатской. Или, точнее, Великое Бегство!
Рылеев давно смылся с площади.
Поручик Панов раздобыл у кого-то из зевак штатскую шинель, накинул ее и скрылся. Исчезли Якубович, Глебов, Одоевский.
Соратники по тайному обществу Штейнгель и Батеньков на площадь не пошли вообще. Кавалергард Свистунов удрал в Москву.
Трубецкой, помаячив за углом, сбежал и спрятался в доме сестры, княгини Потемкиной.

Бегут с площади Бестужев, Коновницын, Репин, Чижов, Цебриков и прочие...
Генерал-адъютант граф Толь сказал императору: "Ваше величество, прикажите очистить площадь картечью или отрекитесь от престола".
Николай распорядился выкатить орудия и открыть огонь. Первый залп произведен поверх голов солдат - намек на то, что у мятежников есть еще шанс сдаться.  Второй залп рассеивает восставших.
Многие горожане пришли поглазеть на небывалое зрелище. Они попадут под картечный залп, кого-то задавят, иных покалечат в давке, когда толпа будет разбегаться.
Бунт подавлен. Заговорщики арестованы.

Французы отвели бы своих мятежников на помост с гильотиной. Англичане повесили бы.
Но император дикой Московии Николай 1 проявил гуманизм и христианское милосердие. Из 579 человек арестованных по делу «декабристов», были оправданы почти 300. Казнили только пятерых главарей - Пестеля, Муравьева-Апостола, Рылеева, Бестужева-Рюмина, и убийцу Каховского. 88 человек сослали на каторгу, 18 на поселение, 15 разжаловали в солдаты. К солдатам применили телесные наказания.

СЛЕДСТВИЕ.
Трубецкой на первом же допросе упал на колени и молил о прощении: «Жизнь, ваше величество, жизнь!»
Пестель выдавал всех, кого только мог вспомнить .
Панов, столичный гвардеец, уверял, будто случайно забежал в главные ворота Зимнего дворца, понятия не имея, что там находится...
Оболенский, ударивший Милорадовича штыком в спину, с честными глазами объяснял, что он неудачно споткнулся, пытаясь «отстранить ружьем» лошадь генерала и случайно попал ему штыком в спину...
Рылеев после ареста был сразу же доставлен на допрос к императору. На допросе он указал, что Трубецкой должен был возглавить выступление на Сенатской площади, и "неявка Трубецкого главная причина всех беспорядков и убийств, которые в сей несчастный день случились", а также признался, что Тайное общество точно существует. Далее Рылеев "почел долгом совести и честного гражданина" предупредить Николая, что и на Юге, в полках около Киева, тоже есть Тайное общество и что нужно "взять меры, дабы там не вспыхнуло восстание".

Поручик Каховский в собрании общества, за два дня до мятежа, кричал: «...Мы готовы для цели общества убить кого угодно... тут надобно резать, да и только!». Неистовый, отчаянный и дерзкий, он во время мятежа  прогнал митрополита Серафима, подошедшего с крестом в руках увещевать заблудших; убил графа Милорадовича, полковника Стюрлера и ранил свитского офицера. На допросе в Следственной комиссии, Каховский заливался слезами...

ГЛАВНЫЙ ЗАГОВОРЩИК ПЕСТЕЛЬ.
Вот какое устройство России мыслил главный заговорщик П. И. Пестель.
Свой проект Пестель назвал длинно - «Русская Правда, или Заповедная Государственная Грамота Великого Народа Российского, служащая заветом для усовершенствования Государственного устройства России и содержащая верный наказ как для народа, так и для Временного Верховного Правления».
В «Русской Правде" намечалось 10 глав:
«о земельном пространстве государства»;
«о племенах, Россию населяющих»;
«о сословиях, в России обретающихся»;
«о народе в отношении к приготовляемому для него политическому или общественному состоянию»;
«о народе в отношении к приготовляемому для него гражданскому или частному состоянию»;
об устройстве и образовании верховной власти;
об устройстве и образовании местной власти;
об «устройстве безопасности» в государстве;
«о правительстве в отношении к устройству благосостояния в государстве»; наказ для составления государственного свода законов.

Цареубийство.
Должна была погибнуть вся августейшая семья, включая выданных за границу великих княжон и их потомство - чтобы никто не претендовал на престол.
А. И. Якубович согласился застрелить великого князя Николая Павловича, а В. К. Кюхельбекер - Михаила Павловича. Они руководствовались принципом - гибель одной семьи ничто, по сравнению со счастьем миллионов! О том, что истребление царствующего дома непременно развяжет руки для кровавых бесчинств в стране, они не думали.

Карательные органы.
Пестель весьма подробно проработал будущее полицейское устройство России. «Высшее благочиние" (т.е. новая полиция) должна была состоять из 50 тыс. человек (позднее, во всем Корпусе жандармов служило 4 тыс., включая нижних чинов!). Пестелю требовалось в 12 раз больше -  для принуждения несогласных соотечественников к установлению в стране республиканского строя. И последовали бы на эшафот многочисленные родовитые дворянские семейства, а затем – и все остальные!
«Высшее благочиние" охраняет правительство, государя и государственные сословия от опасностей, могущих угрожать образу правления, настоящему порядку вещей и самому существованию гражданского общества или государства, и по важности сей цели именуется оно высшим...».
Учитывая  восхищение Бонапартом и дикое честолюбие, совершенно ясно, что новым императором Пестель видел только себя. 
Деятельность Высшего Благочиния с самого начала должна сохраняться в строжайшей тайне – «требует непроницаемой тьмы и потому должно быть поручено единственно государственному главе сего Приказа, который может оное устраивать посредством канцелярии, особенно для сего предмета при нем находящейся». Даже имена чиновников «не должны быть никому известны, кроме государя и главы благочиния».
По сравнению с Пестелевым "Благочинием", ЧК, гестапо и охрана латиноамериканских и арабских диктаторов просто отдыхают!
Высшее благочиние должно развернуть самую широкую сеть доносчиков и тайных агентов: «Для исполнения всех сих обязанностей имеет высшее благочиние непременную надобность в многоразличных сведениях, из коих некоторые могут быть доставляемы обычным благочинием и посторонними отраслями правления, между тем как другие могут быть получаемы единственно посредством тайных розысков. Тайные розыски, или шпионство, суть посему не только позволительное и законное, но даже надежнейшее и, можно сказать, единственное средство, коим высшее благочиние поставляется в возможность достигнуть предназначенной ему цели».
Чины «внутренней стражи» должны получать самое высокое жалованье: «Содержание жандармов и жалованье их офицеров должно быть втрое против полевых войск, ибо сия служба столь же опасна, гораздо труднее, а между тем вовсе не благодарна».
Располагая подобными вооруженными силами и сетью анонимных шпионов, Пестель уж точно не собирался делиться властью с кем бы то ни было!

А теперь о личных качествах командира Вятского полка Пестеля. Он никогда не заботился об офицерах и угнетал солдат самыми ужасными способами, рассчитывая этим возбудить в них ненависть к правительству. Солдаты видели, что в других полках солдатам лучше, чем им, и понимали, что это угнетение не от правительства, а от полкового командира.
Параллельно с угнетением личного состава, командир Пестель запускал нечистую лапу в полковую казну! Флигель-адъютант П.Д. Кисилев, был главой Следственной комиссии по делу о финансовых злоупотреблениях во Второй Южной армии. Задолго до декабрьских событий, он так характеризовал Пестеля: «Много способностей ума, но душа черна, как грязь».
Вначале, Пестель был штабным офицером и еще не воровал – неоткуда было. Зато он покрывал других. Когда генерал Рудзевич серьезно проворовался, Пестель его «прикрыл», представив дело так, что интриганы и завистники по злобе оболгали честнейшего человека (после ареста Пестеля в его бумагах нашли письмо Рудзевича, в котором генерал каялся в махинациях с казенными суммами и слезно просил «любезного Павлика» его спасти).
«Любезный Павлик» генерала Рудзевича спас – но в штабе все поняли и избавились от Пестеля, отправили командовать полком.
Тут уж «любезный Павлик» развернулся вовсю ( после его ареста, ревизия оценила недостачу казенных денег в шестьдесят тысяч рублей. По тем временам – сумма огромная!).

КАК ЦАРСКИЕ САТРАПЫ МУЧИЛИ НЕСЧАСТНЫХ ДЕКАБРИСТОВ.

Арестованные заговорщики очень "страдали" от нечеловеческих пыток и невыносимых условий содержания. Государственный преступник кавалергард Иван Анненков так описывает свое пребывание в тюремном замке: «В Выборге сидеть было довольно сносно. Офицеры и солдаты были народ добрый и сговорчивый, большой строгости не наблюдалось, офицеры часто собирались в шлосс, как на рауты. Там всегда было вино, потому что у меня были деньги, я рад был угостить, офицеры были рады выпить, и каждый день расходились очень довольные... Местные женщины присылали
крендели и разную провизию... Однажды кто-то бросил в окно букет фиалок, который я встретил с чувством глубокой благодарности; цветы эти доставили мне несказанное удовольствие. Так прошло три месяца».
Декабрист Басаргин ужасно томился в Петропавловской крепости: «Плац-майор каждую неделю присылал мне по пяти рублей (из отобранных при аресте тысячи семисот рублей ), и этих денег мне доставало и на табак, и на белый хлеб, и на проч. Посредством сторожа моего я даже абонировался в книжном французском магазине и брал оттуда книги... я прочел все романы того времени Вальтера Скотта, Купера и тогдашних известных писателей… каждый день после обеда я играл в шахматы…».
Поджио устроил скандал, получив на ужин тушеную телятину – для него это было чересчур простое блюдо.
Двум братям Беляевым из Гвардейского экипажа приносили такой же обед, какой приносили караульным офицерам.
Лореру «добрый сторож» приносил апельсины корзинами.
Барон Розен: «Повсеместно, от Тобольска до Читинского острога, принимали отменно и навязывали булки и, укутывая нас, чем могли... В Каменске, городничий преподнес огромную корзину с вином и припасами... В Тобольске два дня принимал в гостях полицмейстер Алексеев.
Басаргин с Фонвизиным: «...жена… передала Фонвизину 1000 руб., которых достанет нам и на дорогу, и первое время в Сибири… Жандармы нам прислуживали… По приезде в Тобольск нас поместили в доме полицмейстера, где и отдохнули мы суток трое… В Тобольске Фонвизин купил повозку, запаслись еще теплым одеялом… В Красноярске губернатор угостил нас с истинным радушием… мы остановились в лучшей квартире селения… Вскоре в острог прибыл к нам генерал-губернатор Восточной Сибири Лавинский, ласково обошелся с нами, предложил зависящие от него услуги…».

Басаргин: «Мы выписывали семь французских и три немецких журнала… комендант Лепарский ... обращался с нами самым вежливым образом. Он никогда, бывало, не зайдет в затворенную комнату, не постучавши и не спросивши, можно ли войти… Плац-майор ежедневно обходил нас, принимал от нас просьбы, они большею частью заключались в дозволении выйти куда-нибудь из тюремного замка.... унтер-офицер, обходя казематы, говорил: „Господа, не угодно ли кому на работу?“ Кто хотел, тот выходил, а нежелающие оставались покойно дома. Эти работы... часто прекращались на месяц и на два, под самыми пустыми предлогами: сильного холода, жара, дурной погоды или болезней.... приходившие на работу садились читать книги, газеты или играть в шахматы…».
Оболенский страдает от непосильного труда на иркутском соляном заводе: «... после свидания с начальником за кофе и булками, урядник Скуратов приносит нам два казенных топора и объявляет, что мы назначены в дровосеки и что нам будет отведено место, где мы должны рубить дрова в количестве, назначенном для каждого работника; это сказано было вслух, шепотом же он объявил, что мы можем ходить туда для прогулки и что наш урок будет исполнен без нашего содействия».
Таким образом, князь Оболенский отбывал каторгу, словно титулованный вор в законе, за которого плановую выработку отрабатывали обычные зэки.

Восемь «узников» проработали в руднике всего полгода без всяких кандалов. Самое интересное, что они потом не хотели уходить из-под земли, потому что там ничего не делали!
Оболенский: «Работа была нетягостна...». В подземной работе не было нормы выработки: «мы работали, сколько хотели, и отдыхали так же; сверх того работа оканчивалась в одиннадцать часов дня, в остальное время мы пользовались полной свободой..».

Вскоре, бездельников-рудокопов перевели в Читинский острог, где началось и вовсе райское житье!
Приходил офицер и спрашивал: – Господа, пора на работу! Кто сегодня идет?
Если слишком уж многие сказывались больными и не хотели идти, он просил:
–Да прибавьтесь же, господа, еще кто-нибудь! А то комендант заметит, что очень мало.
–Ну, пожалуй, и я пойду! – раздавались отдельные голоса.
Но и этой работой тюремщики не очень обременяли заключенных. На место работы несли книги, газеты, шахматы, завтрак, самовары, складные стулья, ковры. Казенные рабочие везли тачки, носилки и лопаты. Место работы превращалось в клуб. Кто читал газету, кто играл в шахматы. Солдаты, а иногда и офицеры угощались остатками завтрака декабристов.
Когда вдали показывался кто-нибудь из начальников, часовые вскакивали и хватали ружья с возгласом: –Да что ж это вы, господа, не работаете?
Начальство проходило мимо, и все снова возвращалось в прежнее положение».

О «каторжных страданиях» братьев Бестужевых: «Хозяйство было большое, держали лошадей, коров, свиней, птицу: кур, уток, индеек, разводили мериносовых овец – до 1000 голов. Летом шерсть сушили и куда-то отправляли… При доме был большой огород и сад. В парниках выращивались арбузы и дыни. Были мастерские – слесарная, столярная, две кузницы...».

При этом, императорская администрация регулярно выплачивала денежные субсидии государственным преступникам. Годовое пособие» составляло сто четырнадцать рублей двадцать восемь копеек серебром, в пересчете на ассигнации сумма еще выше.

Трубецкие перебираются в село Иркутской области. Чтобы "заработать" на жизнь, Сергей Петрович начал заниматься хозяйством - выращивать скот, разводить овощи. В свободное время он пишет мемуары. В 1856 году Трубецкой получает свободу. Он был восстановлен в правах дворянина.

В 1827 году, в «глубину сибирских руд» приехали М. Н. Волконская, А. Г. Муравьёва и Е. И. Трубецкая. В 1828—1831 годах в Петровский завод и в Читу приехали невеста И. А. Анненкова Полина Гёбль и Камилла Ле Дантю, невеста В. П. Ивашева,
жены В. Л. Давыдова, А. В. Ентальцева, М. М. Нарышкина, А. Е. Розена, М. А. Фонвизина, Алексея Юшневского, сестра Н. А. Бестужева.
Журнал "Современник" писал: «К сожалению, надобно сказать, что и некоторые замужние дамы подавали повод к соблазну». Иными словами, не только мужья занимались развратом, но и их жены тоже были не прочь завести интрижки на стороне. Всех ещё и кормить надо было.

«Надобно сказать, что потребность провизии развилась до больших размеров вследствие несоразмерного количества прислуги, которую держали некоторые женатые. У Трубецкого и Волконского было человек по 25, в каземате более сорока. Кроме сторожей и личной прислуги у многих, и у каземата, были свои повара, хлебники, квасники, огородники, банщики.... Кроме простой прислуги у Трубецких была акушерка и экономка, у Муравьева – гувернантка, у многих швеи и пр. Все это не только питалось за наш счет, но и страшно воровало... Караульных, разумеется, кормили также в каземате. Когда же впоследствии ослаблены были препятствия к сношению с посторонними, то ...пошли праздники, пикники в поле, обеды и балы…»

Большая часть арестантов Петровского острога были холосты, все люди молодые, в которых пылала кровь, требуя женщин. Жены долго думали, как помочь этому горю. Анненкова наняла здоровую девку, подкупила водовоза, который поставлял воду в острог, подкупила часовых. Под вечер девку посадили в пустую бочку, часовой растворил ворота острога, и, выпущенная во двор, проведена была часовым в арестантские комнаты. Тем же порядком на следующее утро девку вывезли из острога. Анненковой и после этого несколько раз удалось повторить ту же проделку. (Джентельменка удачи)...
До маменьки Ивашева дошли из Сибири вести, какую жизнь ведет ее сынок –педерасты, девки... Мамаша купила ему в Москве за 50 тысяч "невесту", девицу Камиллу Ле-Дантю, а чтобы получить разрешение от Государя, уверила его, будто бы девушка прежде была невестой Ивашева.
Благородные дамы, Трубецкая и Волконская поддерживали самые теплые отношения с каторжниками: «Трубецкая встречалась с каторжниками во время своих прогулок, была с ними неизменно вежлива и добра, давала деньги, всячески помогала. Но хозяйка домика, в котором жила Трубецкая, была груба и зла с Трубецкой, и каторжники решили отомстить и обокрасть ее. Они предупредили об этом Трубецкую... быстро справились со своим делом и спокойно удалились.
Трубецкая в авторитете у каторжных головорезов...

Что ждало бы Россию в случае успеха мятежа 14-го декабря? Что могло начаться по всей России, когда пронеслась бы весть, что царя в Питере больше нет, а Зимний захватили непонятно какие офицеры?! Солдаты и мужики собирались бы за самоваром, чинно обсуждали бы «Манифест» Трубецкого и общим голосованием принимали бы поправки к конституции Пестеля?

Комендант Петропавловской крепости как-то сказал Якушкину: «Вы затеяли пустое. Если бы даже и удалось 14-е декабря, то за ним последовало бы столько беспорядков, что едва ли через 10 лет все пришло бы в порядок...».

Страшно далеки они от народа...