Реконструкция событий со 2 на 3 января на трассе Оренбург-Орск

«Русский Репортер» восстанавливает события ночи со 2 на 3 января на трассе Оренбург-Орск, когда в снежный плен по официальной информации попали 50 машин и 84 человека, а по неофициальной — до 200 машин и 500 человек. Двое погибли. Следственный комитет возбудил уголовное дело, расценив действия должностных лиц как халатность, повлекшую смерть людей. Сеть переполнили споры о том, кто герои, а кто преступники. Реконструировав события по свидетельствам его участников — дорожников, полицейского, тракториста, спасателя и пострадавших — корреспондент «РР» попытался понять, почему, как и века назад, человек со стихией остается один на один, а виден насквозь.
Вечером 2 января инженер Василий Никулин закрыл автотрассу Оренбург–Орск и спас жизни сотням человек. А теперь, как на дежурство, ездит на допросы в прокуратуру и Следственный комитет.

Инженер Никулин работает в филиале «Главного управления дорожного хозяйства» Оренбургской области, но сейчас, по его собственному выражению, «ходит под угрозой уголовки» и не может простить себе 45 минут своих сомнений.

— Вечером, около 18 часов, когда выехал на дорогу, я понял, что идет «Сара», но руководству в Оренбург с просьбой закрыть трассу позвонил около 19 часов. Думал, пронесет. Небо, как назло, начало расчищаться, а к семи вечера резко подуло новой «Сарой».
«Сарой» в этих местах называют бермудский треугольник на участке дороги Кувандык-Сара-Кидрясово: метель вдруг берется из ниоткуда, и в считаные минуты небо соединяет с землей стена снега и ветра. Стихия может утихнуть через полчаса или через трое суток. Первое литературное описание «Сары» встречается в «Капитанской дочке» — Александр Сергеевич Пушкин сам попал в буран под Кидрясово:

«Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. «Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!»...

Я выглянул из кибитки: все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом — и скоро стали. «Что же ты не едешь?» — спросил я ямщика с нетерпением. «Да что ехать? — отвечал он, слезая с облучка, — невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом».

С тех пор оренбургские «Бермуды» никуда не делись: по три-пять раз в год буран переметает дорогу, ее закрывают — и открывают заново.

Но в этот раз Следственный комитет РФ поставил вопрос ребром. Почему трасса была перекрыта не сразу после 19:00, а лишь в 20:05? И почему главная колонна МЧС выдвинулась спасать людей из снежного плена лишь в 05:00 утра 3 января?

Дорожники. «Ни вольницы, ни гнильцы»
Перед дежурством 2 января Василию Никулину приснился странный сон. На нем кусочки льда, и он не то ведет, не то догоняет «Москвич-412» цвета снега и ржавчины. Отогнав сон, Никулин припомнил местную легенду: когда-то давно зимой в степях навсегда заблудился «Москвич-412» — с тех пор люди верят, что его призрак помогает выбираться из «Сары». Кто же знал, что через неполные сутки Никулин выведет людей из «Сары», трижды заблудится в степи и вместе со снегом будет сдирать с лица куски кожи…

— Первые звонки о том, что кто-то застрял под Сарой на 205–207-м километрах, пошли вечером после девяти, — вспоминает он. — Наша бригада, 21 дорожник, пожарные, полицейские, поехала на вызов. Я еще не понимал, что нас ждет. Думал, будем чистить дорогу. Куда там!

Экстренная помощь преодолевала расстояние в 14 километров больше чем за час.

— Нулевая видимость, — объясняет Никулин. – Тащились наощупь. Если начинали проваливаться, понимали: съехали в степь. Сдавали назад.

По пути колонна тягачей разворачивала машины, показывая им фарами, что дороги нет.

— Никто нам ничего не показывал, — спорит с ним 70-летняя Евгения Кулешова, ехавшая с дочерью на поезд «Орск — Москва». — Мы сами, шесть машин, сбились в стайку и хотели пробиться до Кувандыка. Да, проезжали мимо обычные машины, джипы и «газель», они сигналили. А все службы как вымерли. Когда снег начал бить в окна как цунами, ничего не было видно, мы в панике повернули обратно. Застряли. Мужики вытолкали машину. Волоклись с десяток километров часа полтора. Думали — все, увела нас степь! Спасли огоньки села Краснощеково. Там на стоянке и в кафе ютились человек 70 или 100. Дети, старики, — слезы…

Василий Никулин тоже признает, что до места заноса, где, как выяснилось позже, в снежную пробку попали 37 машин, их помощь так и не добралась. Последние, по разным данным, 300 метров или 2 километра, пришлось идти пешком, взявшись за руки.

— Какое там чистить дорогу! — рассказывает напарник Никулина Сергей Асеев, прораб Саринского филиала «Главное управление дорожного хозяйства» Оренбургской области. — У нас головные трактор К-700 и «шнэк» (техпомощь на базе КамАЗа — «РР») думали, что въехали в сугроб, а это была почти по крышу заметенная «Тойота». Как только людей не подавили! Откопали машину. Мужики выпадают из нее как сосульки с карниза. Кто-то из себя еле выдавил, что впереди еще пять машин под снегом. Мы понимаем, что ни шнекороторная установка, ни К-700 не могут ни объехать пробку, ни чистить дорогу. Передавим всех! Да и видимость — ноль. Слышу команду выстроиться в цепь, зачем — не соображаю, иду впереди «шнэка». Думаю, что вижу, куда, а меня кто-то толкает в бок, сбивает с ног… Это «шнэк». Из-под его лопастей меня оттаскивает Василий Никулин. Потом он чуть не попал под те же лопасти. Теперь я его толкаю, он падает в снег. Не то материт, не то благодарит. Ни хрена не слышно. Так находим семь машин. И как бы так печатно выразить нецензурную мысль… Это... В общем, обычное дело: машины не выстроились цепочкой вдоль дороги, даже не прижались к обочине. Наоборот, как одна по встречке обгоняла другую, так и застряла. Даже в буран видно, что, умник, думал: «Я объеду, у меня джип». Принял левый ряд, врезал по снегу на встречку, а она уже сугроб! Метель не спускает ни вольницы, ни гнильцы: и соседа припорошил, и сам влип. Когда мы их выкопали, сосед хоть и полуживой, а драться полез с этим «джипарем».

Никулин и Асеев плохо помнят, но где-то около полуночи или часа ночи к ним пробилась «вахтовка» (КамАЗ с противосугробными шинами — РР») из Медногорска. Они получают команду эвакуировать не машины, а пассажиров. В суете Асееву врезалась в память картинка: от ветра уворачивается парень в легкой куртке с надписью «Полиция». Он подумал, что это пассажир машины. Потом по телевизору он увидит, кто это был.

— Я иду стучать людям в окна машин, — рассказывает Василий Никулин. — Ничего не вижу. Льдинки впиваются в лицо так, что охота упасть в сугроб и все забыть. Стучу в одно окно. «Ты кто такой? Я машину не брошу». Стучу в другое. Посылают на три буквы… В третье. Мальчишки, сопляки совсем, в бейсболках, один — ну где мозги — в дурацких кедах на желтой резине, затравленно лопочут, что им надо в противоположную сторону. «Без машины меня отец пришибет». Срываюсь на мат… Я, чтобы пробиться к каждой машине, раза три в поле уходил. Думал, все, кранты! Там же как: идешь, сзади или сбоку машина фарами светит, вроде светит, а потом раз — и нет. Где свет? Из последних сил включаю замороженную голову и понимаю, что надо идти не от ветра, как охота, а на ветер, вдоль машин. Так выкарабкиваюсь снова на дорогу, сгребаю лед с лица, а он сходит вместе с кожей. Стучу в окно, а мне: «Без машины меня отец пришибет!» Я мальчишек за грудки — и пинками в живую цепь тащу. Ну как еще?

На допросе в Следственном комитете Никулин узнает, что в затор на 205-м километре попали 37 машин и 108 человек.

Полицейский. «Это сделал бы каждый»
25-летний Данила Максудов, старший сержант ППС Медногорска, прячется от обрушившейся на него славы.

— Нет никакой славы, — Данила устало смотрит в окно, — все это пройдет. Совсем скоро. А я делал то, что на моем месте сделал бы каждый.

Мы сидим в палате ожогового отделения клинической больницы № 4 города Оренбурга. Жена Данилы Оля открывает форточку. Свежий ветер спешит побороть стерильный дух палаты. Вслед за ветром врываются и тают снежинки. На улице обвальный снегопад. Беспокоясь о муже, Оля снова прикрывает форточку. И не сводит с него заплаканных глаз. Данила смущается.

Он неловко придвигает к груди обмороженную левую руку. Кисть покрыта кровяной коркой, два пальца перетянуты бинтами с засохшей кровью.

После того как на 17-градусном морозе, в пик бурана, он отдал продрогшей в степи девушке свой форменный бушлат, а первому встречному пассажиру заглохшей машины — перчатки, его знает вся страна. Потом в одной легкой куртке он с часа ночи до полудня выводил людей из снежного капкана и обморозил руку. Со всех концов страны — из Саратова, Владивостока, Краснодара, Сибири — люди шлют ему деньги и просят открыть счет. Патриарх Кирилл совершил молебен о его здоровье. МВД ходатайствует о представлении к награде.

— Вот как неправильно получается, — Данила осторожно подбирает слова, — со мной работали люди, они сделали в сто раз больше, а я не помню их имен и фамилий. Ситуация, конечно, не располагала, но… Надо, надо, чтобы люди о них узнали. Да, помню, вот были спасатели Пименов и Зиннуров. Они всех держали так, что внушали веру. Зиннуров, жаль, не знаю его имени, уже ушел на пенсию, его никто туда не командировал, а он все равно, сам… И нами руководил железной хваткой. У него была маска специальная, во все лицо. Благодаря ему мы много людей вытащили из машин и довели до «вахтовки». Мы, трое полицейских, — вот жаль, тоже не знаю их имен, и Пименов, шли вслепую, а Зиннуров был нашими глазами. Он каждый раз шел первым, впереди колонны, а мы были звеньями цепочки, держали ее, чтобы люди двигались вместе. Если бы его, Пименова или тех полицейских не было, мы не смогли бы вывести столько людей. Это были мои поводыри. Но о них никто не знает. Я вот тоже имен не помню. Почему? Вопрос, на который у меня нет ответа.

Жена Оля нервно теребит длинные белые волосы, сворачивает их в пучок. Они непослушно распадаются.

— Я знаю ответ! — На Оле нет лица. Оно цвета ее волос. Голос дрожит. — Одежду другие люди с себя не снимали. Вот Данила молчит, а люди, наоборот, старались согреться, все, что могли, жгли, жгли…

Голос у Оли вот-вот сорвется.

— Данила отдал бушлат и перчатки и дальше пошел искать и выводить людей из машин. Только у него другие должностные инструкции: сидеть в машине, координировать связь с отделом ППС, докладывать ситуацию и запрашивать помощь. Все. Там каждый на глазах каждого делал свой выбор.

Данила взглядом старается успокоить жену. Оля подходит к нему, прячется как за скалу.

— Я не мог просто смотреть, — тихо говорит он. — Не буду рассказывать подробностей, не умею я, но я не мог не отдать бушлат, не мог не отдать перчатки. И ни о чем не жалею. Была бы на мне только майка, отдал бы и ее.

Он смотрит в окно. Оля в телефоне что-то ищет. Находит.

— Вот телефон Асель Карменовой, — говорит она. — Ей Данила отдал бушлат. Девушка ехала из Орска в Оренбург на сессию. Она сейчас здесь, приходит к нам в больницу. Были ее родители. Теперь звонят. Асель страшно переживает. Ее все замучили вопросами: «Зачем взяла? Зачем взяла?» Проходу не дают. Она от всех прячется. Плачет.

Молчим.

— Люди не понимают, пока сами не столкнулись, — объясняет Данила. — Если бы они увидели, как девушка тряслась и у нее зуб на зуб не попадал… Я сам не понимал: как у нее шуба может быть мокрой в мороз? Потом вспомнил, что когда ехали на место затора, увидели, как какая-то машина въехала в кювет, я выбежал, чтобы посмотреть, есть ли там кто. Никого. Бегу обратно, сел в «вахтовку», а у меня на лице вода с кусочками льда. Я вытираю — опять конденсат. Аномалия.

Как только разговор заходит о лечении и помощи, которую ему предлагает полстраны, Данила сразу становится старшим сержантом ППС Максудовым.

— Спасибо, — он вежливо непреклонен. — Лечение бесплатное. Передайте, пожалуйста, всем, что никаких фондов и открытия счетов не надо. Я даже не ожидал такого внимания, но оно, я чувствую, нужно не мне, а другим людям из того затора. Я вот слышал, что погиб Эдуард Зиннуров. Не хочу верить, что это тот самый спасатель… В любом случае у того, кто погиб, осталась семья, дети. Или со мной в цепи работал полицейский. Я даже имени его не знаю, он раньше меня приехал. Больше меня людей вывел. Что с ним? Мы ведь к утру вместе с ним заблудились, нас самих спасли случайные люди. Что с ними? Может, им нужнее и медицинская помощь, и материальная?

Данила просит: «Только не делайте из меня героя». И в качестве аргумента рассказывает историю, как его самого искали много часов.

— К утру мы углубились в затор. В поисках людей ушли далеко, может, за километр. Там по машинам набрали очень много людей, пошли обратно цепью, я эту цепь замыкал. Идем, все падаем, вроде по снегу идешь — и вдруг стоишь на капоте машины, наступаешь на стекло, оно на морозе скользкое, скатываешься куда-то.

Он замолкает.

— Не помню как, но цепь воссоединилась, идем исключительно вот так, — Данила сгибается пополам и наклоняется лицом почти до больничного пола. — По-другому никак. Ветер бьет в лицо, раздирает его льдинками. Я пытаюсь с глаз их сорвать, а они не отрываются. В какой-то момент я понимаю, что передо мной только один человек. Тот самый полицейский, имени которого я так и не узнал. Ору ему: «Где остальные?» — «Расцепились!» Мы потерялись, ушли в поле. Тот парень тоже был без перчаток. Вот тогда и обморозились сильно… Спасло нас то, что увидели, как иногда мигают фары машины. Вышли на свет. Там в «Тойоте» грелась семья. Муж, жена и два мальчика – двух и десяти лет. Хорошо, что они нас пустили. Мы уже замерзали: еще чуть-чуть, и упали бы. Имен не помню, фамилий не спрашивал, но лиц их не забуду никогда. Спокойные такие, чтобы детей не напугать. Мы сели, у меня батарейка в телефоне начала садиться. Но связь, которой не было полночи, восстановилась. Светает. Звоню дежурному в отдел ППС в Медногорск. Нам сказали, что за нами выезжает гусеничная танкетка. В кабине машины лежали цветы, обернутые в ярко-красную бумагу. Мы, не сговариваясь, высунули букет в окно. Ждем. Слышим, двигатель танкетки работает. Перезваниваю, водитель говорит, что возвращается в Медногорск. Он собрал полную танкетку людей, мест нет. Опять ждем. Водитель сам звонит: «Машина сломалась». Я стараюсь скрыть панику. Она придавила, как сугроб. Смотрю на двухлетнего мальчишку. Он вздремнул, проснулся веселый, в печке машины ковыряется, улыбается, маме что-то шепчет. Смотрю на него и думаю: «Хорошо, что он не понимает, что происходит». А парнишка десяти лет, когда понял, что танкетка не приедет, прятал слезы, но держался молодцом. Я еще подумал: «Мужичок и мужичок растут». Светлее в голове стало. Опять в отдел звоню. Поговорил с Антоном Немакиным, нашим начальником отдела ППС. Он выехал с ППС, ГАИ, с людьми из уголовного розыска. Искали нас долго. Машину уже замело по стекло. Нашли по букету цветов около 12 часов дня. Откопали. Ведут нас цепью, и тут я чувствую, уходим в поле: сугробы характерные, глубокие. Кричу Немакину сквозь ветер:

— Почему остановились?

— Не вижу дороги!

Мы опять сползли в поле. Хорошо, что был день: по голосам вышли на «вахтовку».

Тракторист. «Семь машин на моей совести»
2 января Данила Вагапов, молодой тракторист из села Никольское, получил приказ от инженера Василия Никулина. Приказ был расчищать дорогу на 205-м километре. На часах было 21:00. Нужно было добираться до трактора, который стоял в техцентре в соседнем селе.

Девять километров от Никольского до Краснощеково, где стоял его К-700, парень добирался час с лишним. Подбросил случайный дальнобойщик из Оренбурга. Еще полчаса Вагапов разогревал трактор. Выехал уже ближе к 23 часам. Еще два с половиной часа, сквозь метель и ночь, полз к снежному затору под «Сарой».

— Не страшно только дуракам, — говорит Данила Вагапов. — Думал, не доеду. Иногда казалось, что качу в преисподнюю. Все наугад, по памяти. Около часа ночи увидел «газель» и пару легковых. Стало легче, хоть «газель» и слетела на обочину, а другие машины надо было сначала откапывать.

Еще часа два ушло на то, чтобы выстроить колонну, которую Вагапов должен был вывести в техцентр «Краснощеково». Мобильная связь вышла из строя, мониторы видеонаблюдения в Кувандыке и Оренбурге погасли. Все делалось по сарафанному радио.

— Двинулись колонной где-то около двух, может, трех ночи, — говорит Данила Вагапов. — Проехали километр с лишним, смотрю, «газель» разорвала колонну. У нее мотор забарахлил. Копались на морозе еще час. Только тронулись — заглохла другая машина. Лезу ей под капот. Там уже с аккумулятором «танцы» на полчаса начались… Вот тогда отморозил руки. В трактор сел, а они горят. Терплю, едем. Задними фарами «Кировца» освещаю часть колонны, смотрю — вроде уменьшилась. Останавливаюсь. Смотрю — мать честная! Из десяти три машины в колонне остались! Я им в окна стучу: «Что же вы мне не сигналили? Договаривались же!» Так никто не открывает… И не вернешься — дорогу перемело. Не позвонишь начальству — связи нет. Пришлось решение принимать самому. Так семь брошенных машин на моей совести и остались. Как камень повисли.

С обморожениями Вагапов в больницу обращаться не стал.

— Стыдно как-то, — говорит он. — Они легкие. Не то что у других. Да и мама у меня фельдшер.

Асеева и Никулина привезли в больницу в Медногорск уже к вечеру следующего дня — тоже с обморожениями лица и рук.

— Чаем отпоили, супа дали, намазали чем-то, — смеется Сергей Асеев. — Сказали, как на собаках заживет. Обморожения мелкие. Мы же из Сары, прорвемся.

Спасатели. «Спецмашины оказались неприспособленными»
Оренбург бурлит. Почему не было штормового предупреждения МЧС о «Саре»? Почему пункты обогрева, развернутые в гостиницах и общежитиях Кувандыка и Медногорска, оказались бесполезными для пострадавших, которые пережидали метель в занесенных снегом машинах на трассе?

Куда, наконец, исчезла техника мобильного отряда МЧС?

— Мы выдвинулись к месту ЧС 3 января в 05:00 утра из Оренбурга, — рассказывает заместитель начальника специального пожарно-спасательного отряда главного управления МЧС по Оренбургской области Шамиль Дасаев. — Мы — это семь единиц техники и четыре снегохода, но техника не могла долго выбраться из города, потому что и в Оренбурге дороги были завалены снегом. На 72-м километре образовалась первая снежная пробка. В ней застряли около десятка машин. Нам, что, ее надо было прорезать? Там был ребенок четырех дней от роду, молодая семья ехала показать ребенка дедушке и бабушке и попала в буран. Еще дети, пожилые люди. Пришлось эвакуировать. Это время. На 150-й километр в Краснощеково добрались к 14:00, начали там эвакуацию, в Кидрясово — к 17:00.

Дасаев понимает, что сроки продвижения к месту ЧС были далеко не оперативными, но опоздание объясняет отсутствием у МЧС гусеничной техники.

Почему тракторы нельзя было позаимствовать у муниципальных служб на месте? На этот вопрос в главном управлении МЧС по Оренбургской области «РР» ответить отказались.

И лишь в материалах доследственной проверки Следственного комитета «РР» удалось найти объяснение главы областного ГУМЧС Петра Иванова: «…Погодные условия не позволили имеющейся в арсенале спасателей региона технике из Оренбурга прибыть к месту ЧС. Спецмашины, которые были направлены к месту происшествия, оказались неприспособленными к расчистке дорог».

Тем временем бухгалтер из Оренбурга Елена Макарова сделала свой вывод: нужно снять с поста губернатора Юрия Берга «за оставление людей в опасности», создала петицию на сайте change.org и объявила сбор подписей.

— Местные власти считают меня фейком, — говорит Елена Макарова, — но я есть, и мне уже удалось собрать 2345 подписей. Акция продолжается. Потом подписи будут направлены президенту, премьер-министру, в Госдуму и Совет Федерации Федерального Собрания Российской Федерации. Пока это электронная петиция, но мы рассматриваем и другие возможности. В зависимости от того, будет идти или тормозиться расследование ЧС под Сарой, мы будем менять свои действия.

Параллельно те же активисты готовят пикет за отставку главы управления МЧС по Оренбургской области Петра Иванова.

Герои и спасенные. «Надежда не в нашей компетенции»
Данила Максудов вышел в сеть и написал письмо другу Глебу в Улан-Удэ: «Здорово, брат. Врачи сказали, что без пальцев останусь».

В век интернета о письме узнали все. Акция о сборе средств на лечение и спасение пальцев Данилы Максудова вспыхнула с новой силой. Как и споры о том, надо или не надо было полицейскому отдавать свою одежду и перчатки пострадавшим.

И теперь общественное здоровье или ампутация гражданской активности оренбуржцев — в руках простого парня Данилы Максудова из Медногорска. Точнее, на кончиках пальцев. Ведь в медицинской, психологической и, возможно, материальной помощи нуждается не только он, но и как минимум 108 попавших в снежный плен человек. А также маленькие дети насмерть замерзшего Эдуарда Зиннурова. И родные погибшего водителя. И каждый, кто может оказаться один на один с метелью.

Но следствие молчит, МЧС молчит упорно, а врачи не дают надежд.

— Состояние здоровья Данилы Максудова ближе к удовлетворительному, — говорит главный врач клинической больницы № 4 города Оренбурга Дмитрий Пупынин. — Все остальное составляет врачебную тайну. Надежда не в компетенции врачей.