Мы прислушались и услышали. Где-то далеко далеко победно запели серебрянные трубы. Множественный звук этот пульсировал, нарастал и словно приближался. Кровь застыла у нас в жилах. Это трубили комары, и притом не все, а пока только командиры рот, или даже командиры батальонов и выше. И таинственно внутренним взором, попавшего в ловушку мы увидели вокруг себя гектары топкой грязи, поросшей редкой осокой, покрытой слежавшимися слоями прелых листьев, с торчащими сучьями, и все это под сенью болезненно тощих осин, и на всех этих гектарах, на каждом квадратном сантиметре — ряды поджарых рыжеволосых канибалов, лютых, изголодавшихся, самоотверженных.
— Лавр Федотович! — пролепетал Хлебовводов. — комары!
— Есть предложение! — нервно закричал Фарфуркис. — отложить рассмотрение данного дела до октября… Нет, до декабря месяца!
— Грррм, — произнес Лавр Федотович с удивлением. — общественности не ясно…
Воздух вокруг нас вдруг наполнился движением. Хлебов
водов взвизгнул и ударил себя по физиономии. Фарфуркис ответил ему тем же.
Лавр Федотович начал медленно и с изумлением отворачиваться. И тут совершилось невозможное: огромный рыжий пират четко, как на смотру, пал Лавру Федотовичу на чело и сходу, не примериваясь, вонзил в него шпагу по самые глаза. Лавр Федотович отшатнулся. Он был потрясен, он не понимал, он не верил. И началось. Мотая головой, как лошадь, отмахиваясь локтями, я принялся разворачивать автомобиль на узком пространстве между зарослями осинника.
справа от меня возмущенно рычал и ворочался Лавр Федотович, а с заднего сиденья доносилась буря аплодисментов, словно разгоряченная компания уланов или гусар предавалась взаимооскорблениям действием. К тому моменту, когда я уже закончил разворот я уже распух. У меня было такое ощущение, что уши мои превратились в горячие оладьи, щеки в караваи, а на лбу взошли многочисленные рога.
— Вперед! — кричали на меня со всех сторон. — газу! Да
подтолкните же его! Я вас под суд отдам, товарищ привалов!
Двигатель ревел, клочья грязи летели со всех сторон,
машина прыгала, как кенгуру, но скорость была мала, отвратительно мала, а на встречу нам с бесчисленных аэродромов снимались все новые и новые эскадрильи, эскадры, армады. Преимущество противника в воздухе было абсолютным. Все, кроме меня, остервенело занимались самокритикой, переходящей в самоистязание. Я же не мог оторвать
рук от баранки, и не мог даже отбиваться ногами, у меня оставалась свободной только одна нога, и я ею бешенно чесал все, до чего мог дотянуться. Потом, наконец, мы вырвались из зарослей осинника обратно на берег озера. дорога сделалась получше и шла в гору. В лицо мне ударил тугой ветер. Я остановил машину. Я перевел дух и стал чесаться. Я чесался с упоением, я никак не мог перестать, а когда все-таки перестал, то обнаружил, что тройка доедает коменданта. Комендант был обвинен в подготовке и осуществлении террористического акта. Ему пред'явили счет за каждую выпитую из членов тройки каплю крови,
и он оплачивал этот счет сполна.

"Политика — это искусство отмывать дочиста очень грязной водой.»