не моё
сорри много букаф, но оно того стоит

Дуся
Была у писюна кошка, звали Дусей. Дуся была нещадно [мат] жывотное - [мат] с разбегу в стены, промахивалась [мат] мимо миски с молоком харей в пол, корчила непанятные [мат]. Дусей, хстати, она была чиста формально, паскольку отзывалась и на Дусю, и на Васю с Петей, и на «пошла [мат]». В общем Дуся была не жилец палюбому - каску у неё снесло при рождении, и по законам природы она должна была скопытицца [мат] ещё в раннем децтве, когда вместо титьки тыкалась [мат] маме в сраку - но тут [мат] в планы естественнаго отбора вмешался известный гринписовец писюн. Дефективную Дусю он нарыл на какой-та памойке и припёр, естесна, в дом - ето паходу был ваще последний раз, когда писюн полноценно держал лохматую бестию в руках, патаму как, когда Дуся подросла и превратилась в трёхцветную лопоухо-косоглазую паибень, она начала двигацца и [мат] ты её поймаешь [мат]. Двигалась Дуся оченно резво - создавалось впечатление што даже срала на ходу, а если задерживалась в адном месте больше десьти сикунд, значит либо спала, либо отъехала [мат]. Ну или задумалась - периодически с ней случались кратковременные приступы спокойствия: она ни с таво, ни с сево замирала, таращила косые банки в неизвесном направлении и напряжённо ожидала в какое полушарие ёбнет моча на етот раз - ну и в зависимости от результата через полторы секунды начинала отчаянно щемицца либо влево, либо вправо, затем обычно [мат] жбаном в стену, отскочив сломя голову [мат] в противоположную сторону, [мат] в дверь и [мат] от такого обилия препяцтвий начинала щемицца вверх па шторам. Там, где-нить сука под паталком вдруг опять замирала с таким [мат] типа «во, бля… где ето я?..», снова задумывалась, неожиданно пукала, с перепугу [мат] тыквой в багету, падала сракой на подоконник и по новой начинала гонзать по жилплощади - шерсть дыбом, глаза на выкате [мат]. Мне думаецца, што именно так выглядел бы кошачий вариант гибрида Алины Кабаевой и Жанны сука Агузаровой. Наблюдая такую [мат], миша неоднократно говорил писюну, типа «писюн, она у тебя походу слепая ваще…» «Да не, не… - успокаивал себя писюн - проста [мат].»

Поначалу дусина движуха вызывала у меня дезориентацию и приступы марской болезни, а миша её ваще боялся и не любил совсем. Потомушто один раз, [мат] неразглядев Дусю на фоне писюновского ковра (связанного наверно тем же дальтоником, который мише свитер красный [мат]), миша наступил на ейный [мат], а поскольку Дуся пачимуто мяукать не умела нихера, издавая заместо етого какие-то кряхтяще-пердящие гортанные звуки на манер тувинских духовых инструментов, она со всей своей кошачей [мат] начала сцука страшным тувинским голосом орать - я, чесно признаюсь, малёха припустил жыдким в трусники, а вот 12-ти летний миша впервые в своей жызни схватился за серце, а когда отошёл, начал Дусю ненавидить лютой ненавистью.

И вот однажды, когда писюн в очередной раз ушёл посрать и залип в толчке на полчаса, разглядывая в унитазе чудные какашные узоры, мы с мишей остались тупить в писюновской комнате в два рыла. Тут я обратил внимание, што Дуся заговорщицки выглядывает из-за кресла и щуря один глаз палит в мишину сторону. Я мише ето дело показал и только хотел уже чё-то по этому поводу [мат], как вдруг миша, внук ворошиловского стрелка, [мат] не растерявшись, мощным вдохом собрал все плескавшиеся в голове сопли (грамм думаю 200, не меньше - зима была) и смачно с присвистом форчманул Дусе прям в летсо. Я даже растерялся как-то. Дуся пролетела всего-то метра полтора, зато с такими [мат], што Алине Кабаевой и не снилось нах.

Через пару дней Дуся начала по-маленьку облазить. Писюн говорил што ето на нервной почве, но мы-то с мишей знали, што после такого заряда гайморита в голову ваще не жывут - так што ей ещё повезло, можно сказать.

А писюновская мама походу стреманулась, што кошке настает постепенный [мат] и купила писюну на замену большова такого [мат] африканского попугая по кличке Розелло нах. Продавец её пролечил што Розелло [мат] какой умный и говорящий, схватывает типа всё на лету, [мат] заткнёшь. Но Розелло почему-то оказался на редкость тупым [мат]. В течение недели мы с мишей учили его говорить одно единственное слово «писюн». День изо дня мы [мат] ему мозг часа наверна по два, штоб не [мат], »… писюн, писюн, писюн,… говори сука [мат] - писюн, писюн… вот веть [мат]… писюн, писюн» - ну и в таком духе; под конец даже нещасная облезлая Дуся, не выдержав такова напора, корча [мат] и заикаясь начала гудеть што-то подозрительно напоминающее слово «писюн», лишь бы мы заткнулись [мат]. А Розелле хоть бы [мат] - сидел в углу клетки, таращил полные непонимания глаза и обильно серил.

Миша уже хотел писюна разачаравать, типа «писюн, он у тебя походу глухой ваще.», но как выяснилось, Розелло был [мат] не глухой, а даже савсем наоборот. Всё это время хитрый пернатый слушал… набирался, тыксызыть, сеансу. Через пару недель етот [мат] выдал всё - и «писюн», и «сука [мат]», и «педораз» с «мудаком», и ещё целый ряд окологинекологических терминов, смысл которых я узнал только несколько лет спустя. Писюн с мамой были в шоке канешна. И веть, што характерно, не [мат] продавец - действительно [мат] заткнёшь. В качестве бесплатного дополнения к выученным словам Розелло научился кряхтеть, пердеть, лихо подражать звуку проезжающего трамвая и звонко посвистывать. Причём делал он ето, походу, круглосуточно, потому как писюн приходил в школу с таким помятым видом, как будто всю ночь катался на трамвае в шумной компании милицейских свистков. К тому же, по ево словам, Дуся сильно нервничала.

А Дуся на самом деле сходила [мат] с ума. То исть она и так была [мат] [мат], но с появлением Розеллы её стали покидать последние остатки разума. Если раньше Дуся слушала тока то, што [мат] голоса в ейной голове, то теперь к этой [мат] толпе добавился и левитан с крыльями, который походу наглухо забивал Дусе все сигналы с Марса. Ну и в один прекрасный день мы с мишей стали свидетелями таво, как Дуся, чуйствуя видимо близкую кончину от помутнения рассудка, решила напоследок во што бы то ни стало вточить говорящего окорока. Сам Розелло к тому моменту времени уже надрочился открывать клетку изнутри и по-хозяйски вылазить на крышу подышать воздухом, причём проделывал всё это не прекращая [мат] ни на секунду ваще. С крыши своей клетки Розелло как козырной страус выглядывал в окно, обсуждал сам с собой последние новости и попутно подслушивал всякие гадости штоб вечером опять ошарашить писюновскую маму очередным хитровыебанным матюком. Улучив один из таких моментов, потерявшая всякую надежду, окончательно [мат] Дуся, изо всех сил стараясь не палицца, полезла ёпт за добычей на клетку. Выкатив фары от волнения и еле сдерживая метеоризьм, Дуся приблизилась к Розеллу вплотную и застыла. Всё, - подумали мы с мишей, - [мат] рулю… Но в етот момент Розелло медленно повернулся, и, увидев перед [мат] такую [мат] (Дуся бешено вращала глазами и мелко тряслась), оценил апстанофку, неспешно так прицелился и как заправский скотобой [мат] Дусе клювом прям промеж ухоф. Тюк, [мат]… Досмотрев как Дуся ссыпалась на половичок, Розелло звонко присвистнул и продолжил [мат].

Все остались жывы вопщим. Не знаю, што за нервные центры в кошачьей голове поразил удар африканскаво Розеллы, но облазить после етого инцидента Дуся перестала. Зато начала жрать своё гавно, наводя ужас на домочаццев.»