Еще одно имя вернулось из забвения

http://tvernews.ru/news/209249/http://tvernews.ru/news/209249/

В Тверской области поисковики подняли останки пилота ИЛ-2, погибшего в воздушном бою 2 августа 1942 года

26 Февраля 2016 15:57
Автор: TIA
Фоторепортаж
20 февраля поисковики отряда «Звезда» из Зубцовского района, а также московских «Надежды» и «Катюши» обнаружили и подняли останки пилота ИЛ-2 Александра Маркова на месте падения самолёта между сёлами Новое и Васильевское под Зубцовом. Этим удалось поставить точку в истории, которая растянулась почти на 30 лет, рассказал ТИА руководитель «Звезды» Владимир Стрельников.

О местонахождении самолета местным поисковикам было известно давно: еще в 1989 году местные жители пытались вытащить его, зацепив тросом за хвост. Однако хвост оторвался, тогда и стало понятно, что это одноместный, ранней модификации ИЛ-2.

Местный житель Яков Прибылов рассказывал молодёжи о подробностях воздушного боя 2 августа 1942 года, свидетелем которого он стал подростком. Дымящийся советский самолет с красными звездами на крыльях на бреющем полете летел вдоль реки Держа, его преследовал немецкий ас. Пролетев над деревней Александровка, ИЛ-2 пытался пересечь линию фронта, но упал на вражеском берегу.

В 1992 году первые местные поисковики попытались поднять останки летчика, но этого им сделать не удалось. Тем не менее, они нашли личные вещи пилота: оплавленный планшет, фрагменты обгоревшей одежды и парашюта. В документах лётчика была указана фамилия Марков. На место выезжали представители военкомата и забрали находки, с тех пор их никто не видел. Следующая попытка состоялась уже в 2004 году: тогда поисковые отряды «Звезда» и «След Пантеры» обнаружили двигатель и редуктор с лопастями пропеллера, но вновь не смогли обнаружить лётчика.

Летом 2015 года на месте падения самолета работали отряды «Звезда» и «Надежда». По отдельным деталям самолета установили его номер, а по результатам работы в архиве узнали, что сбитый в Зубцовском районе Тверской области в августе 1942 года ИЛ-2 участвовал в Погорело-Городищенской операции в составе Первой воздушной армии 565 штурмового авиаполка 224 штурмовой авиадивизии.

Руководителю «Надежды» Сергею Каткову удалось найти информацию и о пилоте: лейтенант Александр Иванович Марков, 1919 года рождения, окончил Ивановскую летную школу, в 1938 году призван в ряды Красной Армии из города Чкалов. Был командиром звена штурмовиков, в начале войны получил ранение в руку и ногу, но снова встал в строй. И в апреле 1942 года был представлен к ордену Красной Звезды за уничтожение 120 пехотинцев врага, 22 автомашин, 100 всадников и склада горючего. 23 апреля 1942 года награжден орденом Красного Знамени.
20 февраля 2016 года, во время пятой экспедиции, поисковики, наконец, подняли останки лётчика. Нашлись и родственники лейтенанта Маркова - с помощью журналиста Ирины из города Иваново: оказалось, лётчика искали всё это время, и ещё четыре года назад была жива его жена. Поженились они 1 апреля 1941 года. И счастливого времени у них оставалось лишь три месяца. Говорят, она любила его всю жизнь.

Дед мой родной был призван и пропал без вести в 41-м. Бабка одна мою мать да ещё пять детей мал мала меньше одна в колхозе растила. Да там мужиков после войны и не осталось почти. Отец тоже так рос. Не осталось родни после войны, будь она проклята.

Который год лежу я здесь, на рубеже,
И тишина у нас, и пули не свистят,
Не жмусь к земле, и страха нет уже.
А как я дрался – гильзы подтвердят.

Винтовочка – со мной! Все эти годы
Лежит подружкой рядом, под рукой.
Берёзки русские над нами хороводы
Выводят тихо летнею порой.

Окопчик мой, сравнявшийся с землёю,
Наверно, не найти теперь, как и меня.
Свое последнее пристанище родное
Я выкопал с любовью, не спеша.

Я из него равнял свой счёт с фашизмом,
Смотря в прицел, как в поле из окна,
И мне казалось, что под небом чистым
Царят по-прежнему и мир, и доброта.

Как будто не в прицел, а в школьное окно,
Смотрю во все глаза на нашу Сашку!
Я приглашу её, наверное, в кино,
Поймав в ответ улыбку нараспашку!

Мы что-то думали о жизни и мечтали.
Я маму вспомнил и сестру мою.
По каске новенькой осколки запевали
Дурными соловьями песнь свою.

Но вот уж началось! Как будто не со мною.
Откуда этот страх, что аж дрожит рука?
Я делаю движение простое
И клацаю затвором, чуть дыша.

Как быстро началось! Уже среди разрывов
Я вижу цепь людей. Нет, не людей – врагов!
А в голове безудержным мотивом
Мелькают образы прадéдов и отцов.

Наверное, им тоже было страшно.
Но ведь не так, как мне теперь, сейчас.
Как хочется, как хочется обратно
В ту юность, не прожитую – для нас!

Ах, батя, родненький! Ты видишь – я не трушу
В мой первый в жизни самый страшный бой,
Хотя навыворот вытягивает душу
Летящих мин нетерпеливый вой.

Попал в прицел во всем зелёном парень –
Он, видно, тоже маму вспоминал.
Упал, взмахнув, как крыльями, руками,
И гильза первая ушла к моим ногам.

Ещё вложил я за соседа – тот, что справа!
Из гильзы струйкой, как душа – дымок...
Сосед, что слева, то ли Ваня, то ли Слава,
Молчит, закончив первый бой не в срок.

Ведь утром же мы с ним ещё курили
Впервые в жизни, кашлем заходясь.
Не став мужчинами, о женщинах шутили,
Как девушке, Отчизне поклонясь.

Одна обойма кончилась! Другая!
Равняю счёт за тех и за других,
Не веря всё ещё, не понимая,
Как гаснет пламя жизней молодых!

Ещё один! Ещё один завален!
Придёт ли бою этому конец?!
Не знаю, но моим свинцом завален
Немецких рыцарей зелёный молодец!

Скользит ладонь с приклада от крови.
Моя ль она, а может быть, чужая,
Поди ж теперь, попробуй разбери –
Не до того! И разница какая!

Людская кровь, кровавая руда,
Над ней трудились сотни поколений,
Течёт рекой широкой в никуда.
Не дай Господь – в беспамятство забвений!

И вдруг – разрыв! Осколочек лихой
В лицо вонзился, пробежав в висок,
Промчался раскалённою струёй,
Вмиг оборвав, что я любил и мог.

И темнота. И ночь. Я терпеливый.
Так, день за днём, пришёл и век другой.
Я был убит без боли. Я счастливый.
Жаль, был коротким этот первый бой!

Семидесятая весна встречает нас!
Опять тепло и вишни зацвели,
А мы лежим, не беспокоя вас,
Почти что рядом с жизнью, но – вдали.

Как долго ждём, что вынесут и нас...
Своих давно ведь немцы унесли.
И гансов тех, убитых мной за вас,
Они уж точно в списки занесли.

Поёт семидесятая весна
На все лады, от мира ошалев,
А среди нас такая тишина –
Не выскажу, навеки онемев.

Мой медальон, наполненный водою,
Лежит поодаль, мне видать его –
Зарос дернóм, засыпался листвою.
Навряд ли, братцы, вам найти его.

Без суеверий я успел его заполнить
И буквы выводил, как в классе, в аккурат.
Всё образы родных пытаюсь вспомнить –
А всё обрывки памяти летят...

У немцев медальоны – это сила!
А наш – дерьмо. Чуть что – прощай навек.
Хоть смерть нас одинаково косила,
Да наш пропал безвестным человек.

Безвестный медальон, как без вести пропавший,
Родителям бойца уже не принесут.
Пустышки мёртвые – на миллионы павших.
Что проку в том, что их теперь найдут?

Мне повезло – я словно невредимый.
А чуть подальше – страшно говорить –
Сестричку нашу так накрыло миной,
Что не найдёте, что и хоронить.

Она Ерастова с "нейтралки" дотащила!
Комбата нашего, а он уж неживой.
У девочки – откуда взялась сила?!
Для них обоих был последним бой...

Меня ж нашли, считай, почти случайно.
Парнишка, как и я, лет двадцати
Присел на край и щупом ткнул нечайно,
Попав в меня – не в мину, в мать ити!

Вы б аккуратней, пацаны, по нам ходили!
Здесь их полно, прошедших через ствол,
Здесь больше нас снарядов находили,
На этом поле – смерти вечный стон.

Тут этого добра средь нас навалом,
И кучами, и россыпью лежат,
Земля спеклася кровью и металлом –
А ты лопатой тычешь наугад!

Из года в год, а рвёт над нашим лесом
Протяжным эхом разрывной хлопок,
И чья-то жизнь с печальным интересом
Душой упрётся в неба потолок...

Который год лежу я здесь, на рубеже.
И тишина у нас... И пули не свистят...
Не жмусь к земле – я сам земля уже.
А как я дрался – гильзы подтвердят.

Семидесятый год выпускников –
Ребят и девочек, счастливых и живых!
А я не вижу снов, не слышу слов –
Ни одноклассников, ни близких, ни родных...

Не век же коротать под снегом и дождями –
Придёт черёд когда-нибудь и мой,
И пропоёт родными соловьями
Салют солдатский над моей главой!

А вам твердят упорно на исходе века,
Что мы как будто плохо воевали,
Что командиры не щадили человека
И что кроваво-долго отступали.

Упорно вам твердят – мы плохо воевали –
Отцам и жёнам, вашим малым детям!
Что будто Родину проспали-прозевали!
Я – мёртвый. Я за всех отвечу этим.

Чу! звякнула лопатка! в сантиметре!
Эх, не нашли сегодня... Завтра подберут.
Нас много на прострельном этом метре.
Ребята! Черти! Тут я! Тут я!! Тут!!!

Вдруг, чувствую, меня уже находят!
Вот моего плеча едва коснулся щуп,
Я вижу – ослепительное солнышко восходит!
Как радостно, что люди здесь живут!

Как хорошо, что вместе нас сложили!
Вот рядом Ваня, Женька и Асхат.
Как много нас! Как много нас побили!
Глянь в небеса – журавлики летят!

Как хорошо, что нас не разлучили –
Мы погибали вместе, вместе и лежим.
Вы бы за нас письмишко сочинили
Всем-всем родителям, ушедшим и – живым!

Ну, наконец-то, люди, я отвоевался.
Окоп оставил свой – и на века
Живым для всех! для всех живым остался,
Исполнив долг военный до конца!

2011 г., Ярославль
Юрий Аруцев.

Мой дед по отцу так и лежит где-то под Москвой, неизвестный солдат...

Я как-то уже публиковал пару месяцев назад...
Скажу так же как и в том посте: " Я не поэт, не судите строго"
"- Я так давно тут лежу, и уж не помню,
- Что именно сердце моё остановило,
- Я так давно тут лежу, так давно это было...
- Сырой пригорок на долгие годы стал моею могилой,
- Я так давно тут лежу, так давно это было...
- Я уж давно и не помню лиц друзей и врагов,
Душа всё простила,
- Мы так давно тут лежим, так давно это было...
- Помни о нас потомок и я прошу лишь об одном,
- Прошу потомок! Не забудь то проклятое ЗЛО!
- Но теперь всё иначе, я с братьями упокоен в братской могиле.
- Бережно сложены моя сгнившая каска и скелета обломки,
- Я на веки спокоен, СПАСИБО ПОТОМКИ..."