На автомагистралИ. Так грустно видеть эту деградацию в основе основ - родном языке...

Остались еще добрые люди на свете!
Июнь дышит на город пламенной жарой, заставляя прохожих потреблять литры воды и использоваться килограммы салфеток. Уставшие от полуденного зноя, они все равно продолжают свой путь по делам и заботам, бегут, не оглядываясь и зачастую не думая. Мы забываем цену вздоха, цену глотка воды, цену каждого свободного шага, мы все больше погружаемся в бытовуху, забывая элементарные вещи, без которых нет, и не было бы самой жизни. Цена ее не определяется валютой, котировками на бирже, золотом или алмазами. Жизнь с одной стороны безумно сложна, а с другой очень проста, поэтому и бесценна.

Ближе ко МКАДу воздух не такой спертый, веет прохладой и становится легче. Ветер играет изумрудными листьями, как самоцветами, на деревьях, и создает ни с чем несравнимый звук настоящего лета. Я расплачиваюсь с таксистом и выхожу из машины. В это время на кладбище почти никого, только пару похоронных процессий и с десятка два посетителей. С пакетом в руке, где лежит не хитрый скарб, я иду по дороге вглубь, мимо скромных могил и больших обелисков. Разные люди, разные судьбы, разная жизнь и такая же разная смерть. Дойдя до нужного места, я достаю тряпки, перчатки, бутылку водки и несколько пластиковых стаканов. Убираю разросшуюся траву, протираю памятник, после уборки присаживаюсь, немного наливаю в стакан горькой жидкости и смотрю куда-то вдаль, смотрю как будто сквозь обелиски и пантеоны.

- Молодой человек? - слышан голос позади меня.

Я оборачиваюсь, передо мной стоит старик, явно безумно древний, но очень подтянутый с ясным взглядом, хотя и какой-то не объяснимой тоской в глазах.

- Вы курите? – спрашивает он

- Бывает – усмехаюсь я – Вам сигарету?

- Нет, нет… - машет он рукой – Мне бы то, с помощью чего ее зажигают.

- Зажигалку?

- Ее самую.

- Без проблем – привстаю я, подхожу к нему, протягивая зажигалку.

- Я отдам, я тут рядом – показывает он какую-то могилу.

- Не переживайте, пользуйтесь сколько нужно будет.

- Спасибо…- уходит он

Я продолжил пить, изредка поглядывая в сторону этого старика. Он проделал те же самые действия, что и я, убрал могилу, поставил цветы, протер памятник, а потом достал целую охапку свечей, штук 30 не меньше, аккуратно вставил их в землю и начал зажигать, одну за одной, последнюю свечу он оставил незажжённой. Затем он отошел в сторону и наклонил голову, то ли в молитве, то ли в скорби. Оккультист какой-то - подумал я и отпил из стаканчика. Спустя минут пять он опять окликнул меня:

- Спасибо…

- Да, что вы, я бы сам подошел – шел я к нему навстречу, чтобы забрать зажигалку.

- Супруга? – бросил я взгляд на женскую могилу, на которую старик и пришел.

- Нет – улыбнулся он – Можно сказать, вторая мать…

- А-а-а… - сделал я умный вид, хотя ничего не понял.

- Я вообще, не местный, из Новосибирска я. Вот приехал в Москву.

- А! на могилу к матери?

- Можно и так сказать – вздохнул он – Вторая мать – образное выражение – пояснил он.

- Понятно – хотя после его слов все стало еще более не понятно и туманно – Вы, извините, а разрешите вопрос? – закурил я.

- Конечно

- А, зачем столько свечей?

- Вам правда интересно? - как-то по-детски улыбнулся старик, так могут улыбаться только те, кто пришел в этот мир недавно и совсем его еще не знает и только те, кто скоро уйдет из него, так до конца и не познав.

- Честно? Очень…

- Это Нина Михайловна – взял он меня под локоть и подвел к могиле женщины, которая была явна не простой особой, на фотографии она была в кителе, на котором было медалей, больше чем волос на моей пустой голове – Мама Нина, как мы ее называли – вздохнул старик.

- Судя по иконостасу, выдающаяся женщина была – не отводил я взгляда с фотографии

- Судя, по чему? – не понял старик

- Медали, ордена…- пояснил я.

- А! Вы про это…

- Все мы… - вздохнул старик и показал на свечи, которые удивительным образом не гасли, хотя ветер разносился по кладбищу - Так или иначе, прошли через ее руки. Я был самый молодой, призвался только в 44-ом. Я присяду, вы не против?

- Конечно…

- В первом же бою меня не просто ранило, а фактически разорвало на части, ногу собирали по частям, живот, плечо, рука болталась на коже. Она, наша мама, была военврачом. Она меня и собирала, как и всех, которые горят тут – показал он на свечки – А знаете, что она мне сказала, когда я лежал весь перемотанный и ныл, что все закончено, после тяжелейших операций? – рассмеялся он

- Не знаю – присел я рядом

- Сказала, Леша-а-а-а, ты сука встанешь и пойдешь дальше, и чтобы без фотографий Берлина, я тебя не видела. Живи, сказала, живи… И я пошел, и дошел. Каждый из нас был ей безумно благодарен ей, что она достала нас с того света, дала жизнь, новую жизнь. Но не просто дала ее, а научила, как ей правильно распоряжаться. После войны мы все приезжали к ней, у нее была квартира в районе Арбата. Приезжали все, кого она спасла. Она безумно не любила 9-ое мая, поэтому собирала нас именно 22-го июня. Она не радовалась тому, что спасла много жизней, а горевала по тем, кого спасти не смогла. Как ангел, понимаете? Ангел, который накрыл крыльями всех, а кого-то не смог накрыть – старик задумался.

- Вы извините, я на минуту – забрав бутылку и стаканы, я вернулся обратно, разлил и протянул стаканчик старику, понимая, что у него ком в горле. Он кивнул и выпил…

- Она звонила нам всем, узнавала как дела, как растут наши дети, спрашивала даже, нужна ли помощь или нет. Своих детей у нее никогда не было, поэтому мы все отчасти заменили этот пробел в ее жизни. Тут все… И рядовые и командиры. Даже полковник есть. Так забавно было, когда мы приехали к ней в 47ом, Мишки, как раз полкана дали, ну он и включи начальника, выпил через край и, понесло его. А мать говорит: Миша-а-а-а, я тебя как собрала по частям, та и разберу обратно. Она всегда тянула окончание имени, если злилась. Ее не стало в шестьдесят втором, за год до этого мы приезжали к ней, и она сказала так: Когда я помру, приходите на мою могилу каждый год 22 го июня, ставьте свечи за тех, кто уйдет вслед за мной. Я в ответе за каждого из вас, и тут и там. Каждый год нас становилось все меньше и меньше, а свечей становилось больше, и вот теперь осталась всего одна…

- Спасибо, дед – взял я его руку и поцеловал, после чего встал с лавки.

- Не за что, сынок… Живи – улыбнулся он – Я побуду один – вздохнул он, не сводя взгляда с фотографии своей второй матери.

Город движется и несется вдаль, солнце поливает прохожих. Я могу сделать глоток воды и вздохнуть, я могу идти куда захочу, я живу…
22:20:22
первом же бою меня не просто ранило, а фактически разорвало на части, ногу собирали по частям, живот, плечо, рука болталась на коже. Она, наша мама, была военврачом. Она меня и собирала, как и всех, которые горят тут – показал он на свечки – А знаете, что она мне сказала, когда я лежал весь перемотанный и ныл, что все закончено, после тяжелейших операций? – рассмеялся он
- Не знаю – присел я рядом
- Сказала, Леша-а-а-а, ты сука встанешь и пойдешь дальше, и чтобы без фотографий Берлина, я тебя не видела. Живи, сказала, живи… И я пошел, и дошел. Каждый из нас был ей безумно благодарен ей, что она достала нас с того света, дала жизнь, новую жизнь. Но не просто дала ее, а научила, как ей правильно распоряжаться. После войны мы все приезжали к ней, у нее была квартира в районе Арбата. Приезжали все, кого она спасла. Она безумно не любила 9-ое мая, поэтому собирала нас именно 22-го июня. Она не радовалась тому, что спасла много жизней, а горевала по тем, кого спасти не смогла. Как ангел, понимаете? Ангел, который накрыл крыльями всех, а кого-то не смог накрыть – старик задумался.
- Вы извините, я на минуту – забрав бутылку и стаканы, я вернулся обратно, разлил и протянул стаканчик старику, понимая, что у него ком в горле. Он кивнул и выпил…
- Она звонила нам всем, узнавала как дела, как растут наши дети, спрашивала даже, нужна ли помощь или нет. Своих детей у нее никогда не было, поэтому мы все отчасти заменили этот пробел в ее жизни. Тут все… И рядовые и командиры. Даже полковник есть. Так забавно было, когда мы приехали к ней в 47ом, Мишки, как раз полкана дали, ну он и включи начальника, выпил через край и, понесло его. А мать говорит: Миша-а-а-а, я тебя как собрала по частям, та и разберу обратно. Она всегда тянула окончание имени, если злилась. Ее не стало в шестьдесят втором, за год до этого мы приезжали к ней, и она сказала так: Когда я помру, приходите на мою могилу каждый год 22 го июня, ставьте свечи за тех, кто уйдет вслед за мной. Я в ответе за каждого из вас, и тут и там. Каждый год нас становилось все меньше и меньше, а свечей становилось больше, и вот теперь осталась всего одна…
- Спасибо, дед – взял я его руку и поцеловал, после чего встал с лавки.
- Не за что, сынок… Живи – улыбнулся он – Я побуду один – вздохнул он, не сводя взгляда с фотографии своей второй матери.

Город движется и несется вдаль, солнце поливает прохожих. Я могу сделать глоток воды и вздохнуть, я могу идти куда захочу, я живу…

Красава