С того места, где стояли Василий, Губарев и Назаров, была видна верхушка красной черепичной крыши длинного, видимо одноэтажного, здания, высоко над крышей поднималась квадратная кирпичная труба, стянутая в нескольких местах, через ровные промежутки, железными ремнями. Труба чуть дымила, и люди в полосатых одеждах знали, что это за крыша и что за труба, ибо крематории во всех немецких лагерях почти одинаковы. Чуть дальше виднелось ещё несколько таких же труб.
- А я защитил диссертацию по творчеству Гёте, - всё так же негромко сказал Губарев, глядя на эту трубу. Потом чуть повернулся направо, долго смотрел поверх каких-то построек на синеватые склоны невысокой горы, густо заросшей деревьями.
И вдруг глаза его набрякли, в свете тусклого дня в них блеснули слёзы.
- Валь?! - качнулся к нему Кружилин. - Чего ты?
- Ничего, ничего, - прошептал Губарев. - Я всю жизнь мечтал побывать в Тюрингии в Веймаре - Голос его прерывался, заглох совсем, будто горло заткнуло пробкой. Он сделал глоток, проглотил эту пробку. - В городе, где жил великий Гёте
Василий не понимал, что происходит с Губаревым, не знал, что сказать.
- Ничего Задавят наши фашистов - и побываешь.
- Уже, уже - сдавленно прошептал Губарев. - Только что был там, несколько часов назад. Я узнал это место. По репродукциям, по фильмам Это вот - Губарев кивнул в сторону. - Это гора Эттерсберг. Она вся заросла дубами и буком. Гёте здесь и написал эти стихи в 1780 году, на стене охотничьего домика, в горах, карандашом Мы знаешь где? Мы знаешь где? В концлагере Бухенвальд. Бухенвальд - это значит буковый лес
(Из романа Анатолия Иванова "Вечный зов")

Помню, была когда-то вот такая брошюра.

Когда они пришли за коммунистами, я молчал - я не был коммунистом.
Когда они пришли за социал-демократами, я молчал - я не был социал-демократом.
Когда они пришли за профсоюзными активистами, я молчал - я не был членом профсоюза.
Когда они пришли за мной - уже некому было заступиться за меня.
Мартин Нимёллер, пастор