летопись отмечает, что в это время свирепствовала чума, как результат уничтожения опричниками съестных запасов и как следствие голода.

Вот уже сразу летописцев можно обвинять в предвзятости, обвиняют опричников в эпидемии чумы от голода, хотя мы в 21 веке знаем, что Возбудителем является чумная палочка (лат. Yersinia pestis), открытая в июне 1894 года французом Александром Йерсеном и японцем Китасато Сибасабуро.

В природных очагах источниками и резервуарами возбудителя инфекции являются грызуны сурки, суслики и песчанки, мышевидные грызуны, крысы (серая и чёрная), реже домашние, а также зайцеобразные, кошки и верблюды. Переносчики возбудителя инфекции блохи 55 различных видов.

До 1552 г. в летописях больше не упоминается о море. Между тем, в западноевропейских государствах за это время почти беспрерывно свирепствовала чума. В 1551 г. она была в Лифляндии, в 1552 г. она разразилась со страшною силою сначала в Пскове, затем в Новгороде, несмотря на то, что новгородцы при появлении чумы в Пскове стали принимать меры против занесения ее. Они устроили заставы на псковской дороге, запретили псковичам въезд в город и изгнали даже уже бывших в Новгороде псковских купцов с товаром, причем прибегали к крайне жестоким мерам: тех купцов, которые не повиновались этому распоряжению велено было ловить, вывозить за город вместе с товаром, и там сжигать купцов и товар, а горожан, которые держали их у себя наказывали кнутом.
Это первый встречаемый в летописях пример устройства в России застав в более широких размерах и исключения одного города из общения с другим объявление его «неблагополучным». Но, должно быть, эти меры были приняты слишком поздно, чума, вероятно, уже была занесена в Новгород псковичами, когда их стали изгонять оттуда. Оба города страдали от нее одинаково в течение 1552, 1553, 1554 гг. В Пскове умерло за один год более 25000 чел., а в Новгороде, Старой Руссе, и во всей новгородской области 279594 чел. Особенно много умерло священников, монахов, и вообще лиц духовного звания. Что эпидемия была чумная, на это указывают слова Псковской летописи, что люди умирали «железою». Как всегда, народ прибегал к обычным средствам: молитвам, постам, постройке церквей и т.п. Эпидемия прекратилась, по-видимому, лишь в конце 1551 г. Одновременно в этой чумою господствовали в России и другие повальные болезни.
Следующее описание эпидемии мы встречаем в летописях 1563 г. в Полоцке. Смертность была большая, но, по краткому описанию летописца невозможно определить характер болезни. В 1566 г. снова появляется мор в Полоцке, затем захватил города Озерище, Великие Луки, Торопец и Смоленск, а в следующем году распространилась на Новгород, Старую Руссу и продолжался до 1568 г.
На этот раз летописец также не упоминает о симптомах болезни. Зато мы в описании этой эпидемии опять встречаем указание на устройство застав и применение крайне жестоких мер против занесения повальной болезни, как мы впервые это видели при описании чумы 1552 г. Когда язва дошла до Можайска 1556 г., Иван IV приказал устроить здесь заставу и не пропускать никого в Москву из областей, в которых господствовал мор. Точно так же, в следующем году, во время войны с Польшей из Ливонии русские полководцы приостановили наступательные действия войска, опасаясь заразительной болезни, свирепствовавшей в Ливонии. Это указывает на то, что в это время на Руси стали относить более сознательно к опасности заражения и ограждать себя рациональными мерами, а не постройкою церквей в один день, крестными ходами и т.п. Последняя эпидемия 16 столетия, о которой упоминается в летописях, была в 1592 г. в Пскове и в Ивангороде. Народ обращался опять к помощи сверхъестественных средств, присланных царем из Москвы, святой воде, мощам чудотворцев, т.п.
В XIV столетии появляются первые данные о профилактических мерах: врачи рекомендовали «очищать» воздух через постоянное жжение костров на площадях и даже в жилищах, или как можно скорее покидать зараженную местность. На Руси в XIV в. на пути предполагаемого движения заразы стали выставлять костры. Так, в 1352 г., в Новгороде в связи с эпидемией чумы горожане просили владыку «костры нарядить в Орехова». Сопровождались ли эти меры также запретом приезжать в город из пораженных болезнью мест, т.е. были ли эти костры заставами неизвестно. Возможно, эта мера была предшествующей распространенным позднее засекам и заставам.
Лишь много позже, в 1552 г. мы встречаем в летописи первый пример описания устройства заставы в России, о котором было сказано выше. Как видно из Новгородской летописи в 1572 г. в Новгороде было запрещено хоронить людей, умерших от заразной или повальной болезни около церквей, а велено хоронить их далеко за городом. На улицах были устроены заставы, а дворы, где умер человек от повальной болезни, велено было запирать, не выпуская их них оставшихся в живых, которым приставленные ко двору сторожа подавали пищу с улицы не входя во двор; священникам запрещено было посещать заразных больных; за ослушание виновных сжигали вместе с больными. Кроме того, собирались сведения о том, не существует ли где-нибудь мор. В «Истории Московии» Милтона мы находим указание на то, что английского посланника Дженкинсона, приехавшего в 1571 г. в третий раз в Россию, долгое время задерживали в Холмогоры. Он прибыл на корабле через Белое море, потому что в России в это время была чума. Сообщение Милтона интересно в том отношении, что здесь описан первый пример карантина в России, и притом по отношению к приехавшему иностранцу.

Катастрофа 1570-71-ых годов.

Сильнейший неурожай, поразивший всю страну, случился в 1570-ом году. Его описал иностранный опричник Генрих Штаден[10], непосредственный свидетель событий: «Был тогда великий голод; из-за кусочка хлеба человек убивал человека. А у великого князя по дворам в его подклетных селах, доставлявших содержание дворцу, стояло много тысяч скирд необмолоченного хлеба в снопах. Но он не хотел продавать его своим подданным, и много тысяч людей умерло в стране от голода, а собаки пожирали [их трупы]». За неурожаем последовала эпидемия чумы (1571), частый спутник голода. Штаден продолжает: «К тому же всемогущий бог наслал еще великий мор. Дом или двор, куда заглядывала чума, тотчас же заколачивался и всякого, кто в нем умирал, в нем же и хоронили; многие умирали от голода в своих собственных домах или дворах. И все города в государстве, все монастыри, посады и деревни, все проселки и большие дороги были заняты заставами, чтобы ни один не мог пройти к другому. А если стража кого-нибудь хватала, его сейчас же тут же у заставы бросали в огонь со всем, что при нем было с повозкой, седлом и уздечкой. Многие тысячи умерших в этой стране от чумы пожирались собаками.
Чума усиливалась, а потому в поле вокруг Москвы были вырыты большие ямы, и трупы сбрасывались туда без гробов по 200, по 300, 400, 500 штук в одну кучу. В Московском государстве по большим дорогам были построены особые церкви; в них ежедневно молились, чтобы господь смилостивился и отвратил от них чуму».
Набег крымцев на Москву в 1571 году был также спровоцирован колоссальными потерями населения от голода и чумы. Татары воспользовались этим моментом, они делали это, как показывает обзор их крупнейших набегов, часто.
Убыль населения по платежным записям 1570-80-ых годов составила вокруг Новгорода 76,7%, вокруг Москвы 57,4%. Цифры запустения только за два года катастрофических года достигали в Коломне 96%, в Муроме 83:%, во многих местах было заброшено до 80% земель.
Вышеупомянутый Штаден, представляя Рудольфу II план завоевания России с севера, описал в нем состояние российских городов, острогов и церквей после голода - "…вверх по Волге лежит еще один большой посад по названию Холопий, где круглый год бывал обычно торг; на нем встречались турки, персы, армяне, бухарцы, шемаханцы, кизильбаши, сибирцы, нагаи, черкасы, немецкие и польские торговые люди. Из 70 городов русские торговые люди были приписаны к этой ярмарке и должны были приходить к ней ежегодно. Здесь великий князь собирал из года в год большие таможенные доходы; теперь же этот посад совсем запустел. Далее водой можно дойти до города Углича; город совсем пуст. Далее лежит город Дмитров; и этот город также пуст… Волок Ламский незащищенный город, запустел… В центре государства все они [остроги] упали и запустели… По моему расчету в Русской Земле около 10.000 церквей стоят пустыми, может быть, даже и больше, но [во всяком случае] не меньше: в них русского богослужения не совершается. Несколько тысяч церквей [уже] сгнило…».
Заметим, что эти процветавшие города так и не восстановили своего значения, а Холопий посад просто перестал существовать. Если принять слова Штадена за оценку правдоподобную, и считать, что приход одной церкви составлял 100-200 человек, запустение 10 тыс. церквей означало бы исчезновение 1-2 млн. прихожан, а с детьми – еще больше.
Об упадке одного из главных регионов страны свидетельствуют также сообщения англичан, сделанные с разницей в 35 лет.
До нас дошло донесение торгового английского агента Гасса, который писал в 1554 году о Вологде: «город большой… в сердце России, окружен многими большими и хорошими городами, здесь большое изобилие в хлебе, вообще в жизненных припасах…». Обилие сельского населения вокруг Москвы восхитило и капитана Ченслера, наблюдавший его годом ранее.
А вот в 1588 году в России побывал ученый англичанин Джильс Флетчер. Он отметил[11]: «Так по дороге к Москве, между Вологдой и Ярославлем (на расстоянии двух девяностых верст, по их исчислению, немного более ста английских миль) встречается, по крайней мере, до пятидесяти деревень, иные в полмили, другие в целую милю длины, совершенно оставленные, так что в них нет ни одного жителя. То же можно видеть и во всех других частях государства, как рассказывают те, которые путешествовали в здешней стране более…». Это сообщение с одной стороны подтверждает предыдущие (десятки больших сел), а с другой создает картину быстрого упадка богатого региона.
По мнению Флетчера, это запустение было вызвано насилием опричников. Однако запустение богатой опричной области (Грозный укреплял Вологду, бывшей родовой собственностью московских князей, и в одно время хотел сделать ее столицей страны, Ярославль также был в опричнине), а также одновременное запустение других регионов имеет в основе неурожаи. Хотя роль опричнины в упадке также была велика – но об этом мы еще поговорим ниже.
Люди, захваченные голодом 1570-ого, в основном бежали на юг, на границу Дикого поля, хоть это и был опасно из-за крымцев. Именно в тот период времени огромный приток русских и «королевских» невольников зафиксировали крымские рынки. (Аналогичные процессы происходили и в Речи Посполитой – и там был отток населения на юг и рост казачьих общин). Правда, «московское племя, как коварное и обманчивое», ценилось у работорговцев дешевле
Тогда же севрюков, то есть жителей Северских земель, стали побаиваться власти, они казались им ненадежными. Среди них было много беженцев из северных и центральных районов (в 1671 году так возник Старый Оскол), часто бессемейных и ожесточенных. В то же время появилось множество разбойников.
Районами, куда бежали голодавшие, были также Заволжье, Нижняя Волга, а также. реки Яик и Дон – там казацкое население начало быстро расти после 1570 года. Донских и яицких казаков государство воспринимало еще более враждебно.