я всегда предстваляю как бы я окуел от современных планшетов и мобил 30 лет назад... а еще от спецэффектов в фильмах, от тачек новых) да дофига всего шокировало бы... Например для жителя СССР было бы шоком ломящиеся от продуктов супермаркеты, и торговые центры полные шмотья и электроники... Если бы я из 80х попал в нынешнее время, и увидел как я сейчас живу, я бы подумал что в рай попал))

А вот и немного подробностей про описываемого персонажа подвезли:

Откровения бывшего офицера, отбывающего пожизненный срок за убийство семьи дипломата

Вот уже семнадцать лет в России не утихают споры о необходимости возвращения в Уголовный кодекс исключительной меры наказания (ИМН) - смертной казни. Российское общество расколото на два примерно равных по численности лагеря: сторонников и противников этой нормы. Между ними только маленькая прослойка тех, для кого принятие или непринятие ИМН означает жить или умереть. Как живут те, кого однажды уже приговорили к смерти? О чем думают? Чего боятся и на что надеются? Ответы на эти вопросы искал корреспондент «ВС».

Гулкое эхо разносится по коридору участка пожизненного лишения свободы (ПЛС) исправительной колонии № 1, расположенной в мордовском поселке Сосновка. Конвой вводит в кабинет начальника участка ПЛС невысокого худого мужчину. Он делает короткий доклад (фамилия, имя, отчество, статья, срок, начало срока… конца у него нет) и слегка смущается, когда ему предлагают присесть. Сегодня у 47-летнего Сергея Хвастунова почти праздник: к нему приехали журналисты. Он готов к этой беседе и старается держаться уверенно. Хотя подрагивание голоса и бегающий взгляд все равно выдают крайнюю степень напряжения. Он откровенен. Насколько это вообще возможно в его положении. Но что стоит за этой откровенностью: простое желание выговориться или нечто большее? Понять это непросто, да, может быть, и ненужно. Но очевидно одно: для него этот разговор значит намного больше, чем для нас.

Жизнь
О своей жизни, той, другой, он рассказывает очень коротко:
- Я родился и воспитывался в интеллигентной семье. Мой отец был врачом, капитаном медицинской службы. Мама - врач-стоматолог. Я окончил среднюю школу в Камышине, потом там же высшее военное инженерно-строительное командное училище. Два года служил в армии, затем уволился и работал мастером там же в Камышине. Совершил преступление, за которое впоследствии был приговорен к смертной казни, которую позже заменили пожизненным лишением свободы. Вот в принципе и все.

Преступление
В 1992 году всю страну шокировало зверское убийство семьи российского дипломата, второго секретаря посольства РФ в Пакистане Виктора Семенова. Его жена и двое детей были расстреляны в собственной квартире на Мичуринском проспекте в Москве.
- У меня тогда такая ситуация в жизни сложилась, - продолжает Сергей Хвастунов. - Муж моей сестры занял деньги у жены Виктора Семенова. Но потом они поругались, и она начала требовать вернуть долг раньше оговоренного срока. А поскольку она знала и меня, то стала звонить и угрожать мне и моей сестре. Она приходила в общежитие к моей сестре в Москве, закатывала истерики. Сашка (муж сестры Сергея Хвастунова - прим. авт.) боялся появляться в своей воинской части. Он тогда в Москве служил. Так вот она начала звонить мне и угрожать, что отправит Александра в горячую точку и сделает так, что он оттуда не вернется. А мне она говорила, что устроит надо мной суд КГБ. Знаете, многие мои предки в свое время были репрессированы и сосланы в Казахстан. И я воспринял эти угрозы очень остро. Меня тогда просто затрясло. Знаете, моя бабушка так и пропала в заключении. Просто исчезла бесследно на этапе. Ну, думаю, покажу тебе суд КГБ. Я сам изготовил самодельное стреляющее устройство, приехал с ним в Москву и расстрелял всю семью.
Он говорит, что хорошо помнит тот день, но не хочет о нем рассказывать, потому что воспоминания даются ему очень тяжело. Объяснить, зачем он кроме женщины убил еще и двоих детей, не может.
- Действительно, я убил двоих детей. Что было, то было. Злой очень был. Не знаю, что со мной случилось. После убийства я собрал и покидал в свою сумку какие-то вещи, чтобы все думали, что было ограбление. Я не брал ни золотых украшений, которые были в доме, ни валюты. Взял только какую-то старую аппаратуру, кассеты в сумку покидал и уехал. Все эти вещи я потом вернул Виктору Семенову, который на момент убийства находился в Пакистане. Глупо все получилось. Но ничего уже не исправишь…

Задержание
- Задержали меня через полтора месяца после убийства. В Камышин приехали оперативники с Петровки и сказали мне: «Сергей, это сделал или ты, или Александр!». Александра к тому времени уже взяли. Он сидел на Петровке. Его там сильно избили, ребра поломали. И я, когда узнал об этом, сразу во всем признался. Они меня тогда отпустили попрощаться с матерью, указали время, к которому я должен был приехать на вокзал. Сказали, что будут меня ждать там с билетами. Я тогда поехал на кладбище на могилу отца попрощаться. Я тогда рассказал ему все, попросил прощенья. Прямо перед памятником. Он всегда был непререкаемым авторитетом для меня. Думаю, если бы он был жив, ему было бы очень тяжело. Я даже боюсь думать об этом. Потом попрощался с матерью. Она еще ничего не знала. Потом собрал сумки. Даже для сестры повез с собой в Москву продукты. Просто по привычке. Думаю, оставлю на вокзале в камере хранения. Меня везли даже без наручников. Мы даже пиво пили с офицерами с Петровки. Представляете, вот так я на «вышку» ехал! Приехали в Москву, и я сразу написал явку с повинной.

Приговор
С мужем убитой им женщины и отцом убитых детей российским дипломатом Виктором Семеновым Сергей Хвастунов встретился только в тот день, когда ему выносили приговор. Это было 15 ноября 1993 года.
- Он сказал, что денежных претензий ко мне не имеет, и попросил суд отнестись ко мне по-христиански. Меня это просто поразило. Прямо как током ударило! Я его очень уважаю. Просил у него извинения на суде. Конечно, все это глупо, такое натворить, а потом просить извинения… Наглость надо иметь. Ну а что я мог еще сделать?! Я спокойно воспринял смертный приговор, знал, что другого мне не вынесут. Но ощущение было, как будто остался у разбитого корыта. Мне тогда было двадцать семь лет. Когда зачитывали приговор, я смотрел не на судью, а на красивую девушку, которая находилась в зале.

Коридор
- После приговора меня из Матросской тишины перевели в Бутырку. В шестой коридор. Так назывался блок, где сидели в ожидании казни приговоренные к расстрелу люди. Вот там мне стало по-настоящему страшно. Даже мурашки по коже забегали. По иронии судьбы в одной камере со мной оказался Валерка Квасников - сын дипломата. Он стал меня успокаивать. Не волнуйся, говорит, может быть, еще и не расстреляют. Тогда действительно несколько лет приговоренных к смертной казни не расстреливали. Но в 1996 году снова начались расстрелы. Тогда очень многих из нас расстреляли. Весь шестой коридор тогда жил в постоянном страхе. Расстреливали обычно после восьми часов вечера. Обычно в это время наступала такая тишина, что слышно было, как муха летит. Все ждали, кого заберут на этот раз. У меня один сокамерник сам умер, так и не дождавшись исполнения приговора. Еще один пытался покончить жизнь самоубийством. При мне расстреляли смотрящего Славку Сороку. Атмосфера была очень тяжелая. Знаете, даже те люди, кто на свободе считал себя вправе распоряжаться чужими судьбами, очень боялись, что их расстреляют. После восьми вечера даже все авторитеты, которые считали себя крутыми, забивались, как кролики, в углы и молчали. Каждый думал только о том, чтобы на этот раз не забрали его. Помню, когда выводили Сороку, милиционер спросил его насмешливым голосом: «Посмотри, все ли у тебя вещи на месте?». А у него даже голос другой стал. Он совершенно другим человеком вышел из камеры. Тут он кричал, что надо с того спросить, с этого получить, что вы не по понятиям живете, а тут… уши прижал, боится… Понимаете, смерти боятся абсолютно все люди. Впрочем, даже в шестом коридоре некоторые умудрялись бить друг друга, получать друг с друга. Я все время удивлялся этому. Но такая у человека натура. В таких условиях вся человеческая подлость сразу всплывает наружу. До обеда молятся, а после обеда получают друг с друга.
Сергей Хвастунов говорит, что и в камере смертников есть хорошие люди. И что он их видел. Он говорит, что хороший человек - это тот, кто воспринимает чужую боль, как свою собственную. Когда мы напоминаем ему, что из его уст это утверждение звучит несколько парадоксально, он, опустив голову, вздыхает: «Вся наша жизнь состоит из парадоксов!».
- Понимаете, не бывает абсолютных негодяев. Просто в одной ситуации человек поступает так, а в другой иначе. Вот я сидел со смертниками. С некоторыми я дружил, других откровенно презирал. Хотя мы жили дружно. Старались гасить возможные конфликты. Понимаете, в тех условиях нервы у всех напряжены до предела. И любая мелочь может стать причиной конфликта. Поэтому там ценятся выдержанные люди, которые могут разрулить любую ситуацию, что называется, развести по углам.

Радость
В 1996 году смертный приговор Сергею Хвастунову был заменен на пожизненное лишение свободы. Он говорит, что очень обрадовался, хотя и просил Президента Ельцина привести приговор в исполнение. Но его просьбу никто всерьез не воспринял.
- Я много чего за это время перетерпел. Когда узнал, что Президент меня помиловал, я очень обрадовался. Хотя многие были просто в истерике. Мы перестукивались с заключенными из других камер через «дальняк». Так вот я хотел одного из них поздравить с тем, что ему тоже отменили смертную казнь. А мне его сокамерники говорят, что лучше не надо. Он, говорят, сидит в расстроенных чувствах, надеялся, что ему на двадцать пять лет заменят, а ему пожизненное дали. Он тогда таблеток каких-то наглотался. Люди вообще по-разному воспринимали эту новость. У многих были иллюзии, что смертный приговор им заменят на пятнадцать лет заключения или на двадцать пять. Кстати, многим и заменяли на этот срок. Даже чудно было. К примеру, один убил четырех человек, ему дали двадцать пять лет, а другому за убийство двух дали пожизненное заключение. Непонятно было, как приговоры выносятся у нас.
На вопрос «Что лучше: смертная казнь или пожизненное заключение?» у Сергея Хвастунова нет однозначного ответа.
- Понимаете, я уже двадцать один год сижу. Когда совсем тяжело становится, думаешь, что было бы лучше, если бы меня расстреляли. А когда мать с сестрой на свиданку приезжают, думаешь, что и пожизненное заключение неплохо. Все-таки живой. Такое натворил, а мне жизнь сохранили. Поэтому я не в претензии. Хотя ощущение, что жизнь проходит впустую, очень давит. Хотя мне, конечно, повезло. От многих, кто получает пожизненное заключение, родственники просто отворачиваются. А мне и мать с сестрой пишут, и другие родственники. Не только из России, но и из Канады, Казахстана. Все меня поддерживают, все любят. Наверное, поэтому я до сих пор живой.
Кроме писем от родных у Сергея Хвастунова и его соседей по камерам есть и другие радости. Это и работа на швейном производстве, и чтение книг и журналов, и дневные прогулки. Все эти обыденные для нас вещи для осужденных к пожизненному лишению свободы - настоящая радость, которую они умеют ценить.
- Постоянная рутина, когда сегодняшний день похож на предыдущий, и ты знаешь, что завтрашний день будет таким же, очень давит. Особенно тяжело летом. Люди купаются, ездят на дачу, любят друг друга, а ты выброшен за борт, как пассажир «Титаника»…

Вера
- Раньше я не верил в Бога. Хотя и сейчас меня трудно назвать сильно верующим человеком. С одной стороны, когда идет белая полоса, начинаешь думать, что это Бог мне помогает. А когда наступает черная, кажется, что все это вранье. Я постоянно кидаюсь из крайности в крайность. Бывает, что днем ты веришь в Бога, а ночью уже нет. Я не хожу в храм и не верю священникам. Я думаю, что Бог должен быть в душе. Когда совсем тяжело становится, я молюсь как могу за маму, за сестру, посмотрю в окно на небо и все. А повторять заученные фразы, поститься и соблюдать обряды - это бред. Это все религия, а не вера. Главное - это любить своих родных. Вообще, главное в жизни - это любовь. А все остальное - мишура.

Страх
Сейчас кажется, что человека, прошедшего камеру смертников, очень трудно чем-то напугать. Что может быть страшнее смерти? Оказывается, есть такие вещи. По крайней мере, для Сергея Хвастунова.
- Больше всего на свете я боюсь, что с моими родными может что-то случиться. Если долго не приходят письма, мной овладевает такой сильный страх, что… Такие мысли в голове дичайшие. Понимаете, я очень их люблю. Если бы не они, я, наверное, и не хотел бы на свободу. Хотя я не так выразился. На свободу, конечно, хочется всем. Просто понимаете, еще классик говорил, что самое страшное - это когда тебе некуда возвращаться. Представьте, человек освобождается, а дома его уже нет, и родных у него нет. Это просто ужасно. Это самое страшное.

Сашка
Вспоминать о своем родственнике, отстаивая интересы которого он оказался за решеткой, Сергей Хвастунов не любит. Хотя и не желает ему зла.
- Я знаю, что у него сейчас все в жизни хорошо, но мы не общаемся. Я понимаю, что не он виноват в том, что со мной произошло. Виноват только я сам. Я совершил просто неадекватный поступок. Понимаете, иногда, слушая рассказы других заключенных о тех преступлениях, которые совершили они, я думаю: «Блин, какой же ты дурак! Из-за такой мелочи такое натворить!». А потом вспоминаю, что сделал я сам, и уже ничего не хочется говорить. Просто сидишь и молчишь, как дурак.

Надежда
Как и большинство осужденных к пожизненному лишению свободы, Сергей Хвастунов надеется, что его освободят через двадцать пять лет. По закону, такая вероятность действительно существует. Вот только в реальность такой перспективы верится с трудом. Вряд ли в нашей стране найдется судья, который возьмет на себя ответственность освободить человека, на счету которого несколько убийств. Кто даст гарантию, что, оказавшись на воле, этот человек не убьет кого-то еще? Впрочем, Сергей Хвастунов говорит, что уж он-то точно никогда больше не пошел бы на преступление.
- Случись у меня возможность все переиграть, я никогда бы не совершил того, что совершил. А с другой стороны, ведь никто еще не выходил через двадцать пять лет из тюрьмы. Поэтому это больше выглядит как сказка, в которую просто хочется верить. Конечно, каждый осужденный считает себя достойным того, чтобы его освободили. Но это не нам решить. Понимаете, внутри чувствую, что я другой человек. Но…

Р.S. После разговора с журналистами конвой уводит Сергея Хвастунова в прогулочный дворик. Впереди у него полтора часа свежего воздуха, неба и еще холодного апрельского солнца. Наверное, он понимает, что его «Титаник» уже утонул, точнее, он сам его утопил. Но все равно, глядя в его глаза, на секунду появляется чувство жалости к нему. Хотя, наверное, он ее и не заслуживает.