Девушка действительно симпатичная, но у меня такой вопрос: неужели на таких каблуках удобно ходить?)
Нет, это не издевательство над несчастным животным, как можно подумать из заголовка. Просто эта коза - известный акробат. И вытворяет невероятные вещи.
Думаю, если бы такие композиции для натюрморта ставили в художественных школах и училищах, студентам было бы интереснее)
Разные страны. Разные события. С середины мая.
Первую часть смотреть здесь.
То ли это Роллс-Ройс такой прочный, то ли витрины в Америке делают из бумаги... Машина как новенькая)
Этот вопрос задала девушка на одном форуме.
Ну, вы знаете, что бывает в таких случаях - ответил один, другой, отправил ссылку другу... и понеслось))
Всем спасибо за присланное!
Разобрал все, что успел.
Присылайте ваши приколы и интересности с помощью этой формы
Судя по первой фото, эта девушка всегда любила пирсинг.
Со временем его становилась все больше... А потом она превратилась в чудовище. Дальше смотрим аккуратно. Это страшно.
В американском городе Спокан, штат Вашингтон, местные жители спасли утку и ее детенышей, которые обосновались на шатком карнизе одного из банков, расположенных в деловой части города. Сложно поверить, но конкретно ловлей утят занимался сам директор банка :))
Обязательно посмотрите видео, оно того стоит)
Неба нет!
Скрипит старая дверь на проржавевших петлях. Неохотно уступая напору рук, она открывается, впуская в каменный мешок камеры свет одинокого факела. Пахнет гнилым тряпьем, нечистотами и страхом. Пахнет в темном коридоре, заполненным выжженным воздухом, криками и стонами. Из камеры веет холодом, изморозь осела на щели замка. Холод и…
Он переступает порог, подставляя лицо свету, льющемуся из-под потолка, сквозь плотную вмурованную решетку. Он знает, что там наверху такая же камера и что там нет никого, а на уровень выше еще камера, а на уровень выше… и еще выше… и еще… лишь скальный камень и так до бесконечности. Там не может быть света.
Бугристые пальцы, покрытые тонкими ожогами, разжимаются. Тяжелый кожаный сверток падает на каменный пол, пыточный инвентарь, упокоенный в его нутре, недружелюбно лязгает, оскорбленный таким обращением.
- Я ждала тебя… - едва разлепляя ссохшиеся губы, покрытые коростой запекшейся крови, говорит она. Ее хрупкое изможденное тело приковано к высокому стальному креслу в центре камеры.
Он молчит. Его лицо, закопченное сажей, обрамляют спутанные засаленные волосы. Свет, такой невероятный, невозможный здесь, струится между пальцев его рук, воздетых к потолку. Свет не похожий на факельный, или свечной. Свет, лишенный пламени. Его глаза с большими зрачками и от того кажущиеся огромными, покрывает влага слез, готовая сорваться в любую секунду…
- Что со мной? - приглушенно рычит он, с трудом протолкнув вставший в горле острый ком. Закрывает глаза. Отступает во мрак. Привычный, скрывающий его слезы мрак.
Она вскидывает голову, устремляя взгляд на него. Большие глаза лучатся светом и мудростью. Бездонные серые озера, влекущие душу в глубину вод, дальше и дальше под толщу сияющей безмятежности. Стать единым целым с ними… раствориться в вечности, уснуть, свернувшись калачиком. Кашель сотрясает ее, заставляя тело забиться в судорожных конвульсиях. Ржавые цепи гремят отбойными молотами в тишине камеры, влекомые ее тонкими запястьями. На губах пузыриться кровь. Балахон из грубой мешковины соскальзывает с острого плеча, обнажая грудь, покрытую россыпью синяков… обнажает кожу, обтянувшую ребра, лиловую гематому на правом боку.
Он спешно приблизился к ней, поправил балахон и сам не ведая, зачем коснулся щеки, отогнав прядь волос, скрывшую ее лицо. Она испугано одернула голову и затихла.
- Прости… - давит он из себя слова.
- За что? – хрипит она.
- Я должен работать. – говорит он, опускаясь на колени перед выроненным свертком.
Едва заметно она вздрагивает.
- Я не причиню тебе боли… Но они должны видеть, мою работу. Я только пущу кровь. Прости…
Она понимающе кивает.
- Расскажи мне еще про небо – просит палач, извлекая узкий ланцет из свертка и проверяя его остроту. По сухой мозолистой подушечке пальца из узкого пореза катиться густая капля крови.
- Небо… - мечтательно откидывает она голову, обращая лицо к свету, стараясь не смотреть, как он препарирует ее вены на запястье, методично разделывая их вдоль. – Небо оно над тобой насколько хватает взгляда, днем, когда светит солнце, особенно летом в ясную погоду оно синее-синее… Небо это свобода, без стен и решеток… Небо…
- Что такое солнце? – спрашивает палач, отрываясь от своего занятия. Ее рука по локоть покрыта хирургическими надрезами, из которых сочится кровь.
- Это свет! – четко отрезает она.
- Как это? – указывает он на сияние у потолка.
- Да. – ее глаза мутнеют, они полузакрыты, она слабеет. С каждой каплей…
- Ты не могла бы закричать? – просит он. – Они могут что-то заподозрить.
- Я постараюсь – кивает она, с трудом преодолевая слабость. Воздух, густой как кисель, обдирая иссушенное горло, наполняет ее легкие, чтобы через секунду покинуть их, вырваться в гнилое нутро темницы вместе с нечеловеческим ревом, наполненным отчаянием и болью. По ее щекам текут слезы, а тело вновь бьют конвульсии кашля.
- Достаточно. – с дрожью в голосе говорит палач.
Она натужно хрипит, сплевывая кровь.
Они молчат.
- А небо оно из чего? Каменное? – спрашивает он, протирая ланцет куском старой загрубевшей кожи.
- Нет. Оно из воздуха…
- А за воздухом камень? – упорствует он.
- Нет. За воздухом нет ничего! – удивляясь его глупости, хмурится она.
- Так не бывает! Что значит «ничего»? Как это «ничего»? Даже у самых больших пещер есть потолок, и он каменный, хотя если стоять на дне его не видно.
- Мир наверху не пещера! – устало отвечает она.
- Как это?
- Я не могу объяснить!
- Значит ты врешь! – заключает он, обиженно отворачиваясь к стене.
- Нет же, глупый!
- Я не глупый, просто не верю тебе.
