«ТАРА-ТА-ТА…» Старые актерские байки

Эстрадный драматург Георгий Карпович Териков в 50-х годах работал в качестве конферансье военного ансамбля. В Театре оперы и балета шел торжественный концерт, посвященный очередному «летию» нашего героического комсомола. Териков должен был после пролога выйти на просцениум и прочитать патетическую оду во славу доблести,чести и преданности правому делу этого бессмертного союза молодежи. К тому же в зале присутствовала китайская делегация, тогда еще клявшаяся в вечной дружбе наших стран.
Териков очень волновался — шутка ли, такой концерт! Телевидение транслирует! Он вышел к зрителю и… о, ужас! Забыл текст. Начал улыбаться, кланяться, но ни одно слово
память не возвращала… Что делать?Георгий Карпович, в ужасе, но хорошо понимая, что он делает, начал торжественно, с напором произносить бессмысленные звуки, укладывая их в размер стиха:
— Тара-та-та тен-пик-танта… Пракотора прикато… Комсо-трати ката-та-та…
В таком патетическом месиве абракадабры в размере высокопарного стиха, конечно, можно было утонуть, но Териков выплыл — нашел спасительную финальную фразу:
— …Привет тебе, любимый комсомол!
Раздался шквал аплодисментов. Заиграл оркестр, вступил хор, и концерт уверенно зашагал в сторону светлого будущего.
За кулисами организаторы этого правительственного концерта — работники ЦК и горкома партии — подошли к возбужденному Терикову, который поспешил заявить им, что,
поскольку в зале находится китайская делегация, он подготовил часть текста по-китайски. «Молодец!» — сказали ему и начали благодарно трясти руку инициативного конферансье.
КВАЗИМОДО И… КОЗЛЫ
1972 год. Малый театр. Накануне премьеры спектакля «Собор Парижской Богоматери». Роль горбуна Квазимодо досталась старожилу театра актеру Степану Петровичу — назовем его так.
Спектакль, по идее режиссера, начинался с того, что Квазимодо (Степан Петрович) в полумраке должен был под звук колоколов пролететь, держась за канат через всю сцену.
Но был у него один маленький недостаток — уж очень он любил водочкой побаловаться. И вот настал день премьеры. Перед премьерой Степан Петрович пришел на спектакль,как и следовало опасаться, вусмерть пьяный. Шатаясь из стороны в сторону, он добрел до гримерки, нацепил горб и лохмотья Квазимодо…
А зал уже полон. До начала спектакля остались считанные минуты. Режиссер, повстречав Степана Петровича, опешивши, сказал:
— Степан Петрович, да вы лыка не вяжете! Ведь вы же по сцене пройти прямо не сможете, не то, что на канате летать!
— Это кто лыка не вяжет?! Да я 20 лет на сцене и прошу на этот счет не волноваться! — пробурчал Степан Петрович и направился к сцене.
На сцене полумрак. Зазвонили колокола. Вдруг, через всю сцену, слева направо пролетел Квазимодо… Затем справа налево пролетел Квазимодо… Затем еще раз и еще раз…
Раз эдак на шестой Квазимодо остановился посреди сцены и, повернувшись к переполненному залу спиной, держа канат в руке и смотря на кулисы, в полной тишине произнес:
— В пень твою пядь! Я тут как последний идиот карячусь, а эти козлы еще занавес не подняли!
ЭЗОП ПОД СТРАЖЕЙ
Из суфлерской будки видно и слышно такое, что даже опытный зритель не заметит. Например, заговор мастеров против новичков. Их любил устраивать любимец публики Василий Топорков.
Спектакль «Лиса и виноград». Эзопа поймали, привели в дом хозяина и кричат: «Привели Эзопа под стражей!» И вот Топорков, который играет Эзопа, на репетиции подходит к молоденькой артистке, исполняющей роль служанки, и на полном серьезе говорит ей: «Деточка, поверьте мне, старому опытному артисту, такое бывает: если вы говорите «привели Эзопа под стражей», то зритель слышит «привели, и жопа вся в саже». А если вы скажете: «Привели, и жопа вся в саже», то он услышит, что привели Эзопа под стражей.Это такой эффект». Сказал и ушел, оставив артистку в ужасе.
И вот спектакль. Труппа затаилась, ждет, как молоденькая артистка скажет про… сажу. Суфлер видит всеобщее напряжение, готовое разорваться хохотом.
Но сработал закон театра — даже самый неумный артист никогда не уйдет от привычной реплики. И артистка ко всеобщему неудовольствию хоть и с трудом, но все-таки правильно произнесла:
«Привели… гхм… Эзопа… Под стражей!»

В ТЕАТРЕ ВСЕ ВОЗМОЖНО
В 30-х годах прошлого века по всей театральной Франции с неизменным триумфом шествовала пьеса А.Дюма-отца «Антони». Однажды столичный театр давал эту пьесу в Руане, небольшом
провинциальном городке. В самом конце пьесы невежественный помощник режиссера подал знак опустить занавес сразу после рокового удара кинжалом, не дождавшись знаменитой реплики
Антони: «Она сопротивлялась мне. И я убил ее!»
Взбешенный актер, исполнявший роль Антони, покинул сцену и заперся в своей уборной. Публика, которую лишили долгожданной и столь прославленной развязки, бушевала.
Актриса, исполнявшая роль главной героини, вернулась на сцену и приняла прежнюю позу в кресле.
Антони же отказывался вернуться на сцену. Публика стала кричать и угрожать, что разнесет театр. Помощник режиссера, насмерть перепуганный взрывом негодования, поднял
занавес в надежде, что «Антони» сдастся. Зал затаил дыхание. Время шло, а актер не появлялся. И тут происходит невероятное. «Убиенная» героиня поднимается, встает и подходит к рампе:
— Господа, — говорит она, — я сопротивлялась ему… И он меня убил!
«ВЕРЮ!» К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ
На сцене Большого театра давали что-то из царской жизни — то ли «Хованщину», то ли «Князя Игоря». Все, как положено: артисты поют, музыканты играют, суфлер подсказывает.
И надо же было такому случиться, что сидящий в своей будочке заслуженный работник театра, суфлер с тридцатилетним стажем, не успел перед спектаклем поужинать. Чтобы исправить
положение, ветеран прихватил с собою термосок с чаем, варенье, да пару бутербродиков с колбасой. Сидит, ждет большого фрагмента, когда его услуги не будут востребованы.
Тут на сцену выходит один из персонажей в костюме охотника с огромным живым псом на поводке. (В театрах иногда используют настоящих животных, видимо, для усиления эффекта достоверности.
Ну, а чтобы зверь со страху не обделался, его целый день перед выходом на сцену не кормят.) Ну так вот, выходит этот тенор и начинает завывать свою партию, а поводок намотал на руку,
чтобы пес случайно не убежал в зал. Суфлер посмотрел по партитуре — минуток десять свободных есть: дай-ка я перекушу, думает. Налил чайку в кружечку, душевно вареньица добавил,
развернул пакет с бутербродами. А бедный голодный пес, только почувствовав запах сервелата, не выдержал и через всю сцену ринулся к тому месту, откуда так вкусно пахло.
Певец, естественно, такого не ожидал и, двумя руками схватившись за поводок, попытался удержать пса на месте. Но где уж — через секунду он уже скользил на пузе в сторону суфлерской
будки. Ее обитатель отрывается от чая и бутербродов и видит с хрипом и вытаращенными глазами мчащегося на него пса. Дедушка инстинктивно ломится назад, падает, разбивает термос
и чуть не ломает руки-ноги. Пес ныряет в суфлерскую будку, через пару секунд в ту же будку врезается «подъехавший» на поводке артист. Наконец-то сообразили дать занавес.
Публика гогочет и аплодирует. Наутро об этом веселом случае написали все газеты, а старичка-суфлера с почестями отправили на заслуженную пенсию. От греха подальше.
НЕ ВЫНЕСЛА ДУША АКТЕРА…
В провинциальном театре первого января играли пьесу из народной жизни. На авансцене — воины, на холме — князь, которого княгиня с плачем и причитаниями провожает в бой. Артистка
так вошла в роль, что долго-долго голосила, заламывала руки, и князю, изрядно выпившему, это стало невмоготу. Когда она в последний раз возопила, обращаясь к нему:
«Князь ты мой светлый!..» — артист громко и отчетливо произнес: «А пошла ты на х…» На сцене и в зале все резко протрезвели. Моментально дали занавес. Тут же вышел главный администратор:
— Уважаемая публика! Случилось страшное. Только что на ваших глазах артист Старочкин сошел с ума.
Артиста Старочкина в театре том больше не было.
ПРО «БДЕНЬ»
Рассказывает Евгений Весник:
— Первого января играли «Ревизора». Тогда Городничего исполнял артист С.К. И вот в первой мизансцене он последним выходит к виновникам, стоит молча, уставившись
в одну точку, и произносит: «Бдень». Немая сцена. Артисты видят, что С.К. вчера перебрал. Но начали выкручиваться из положения:
— Вы хотите сказать, что имеете честь сообщить нам пренеприятное известие?
— Бдень.
— Вы хотите сказать, что к нам едет ревизор?
— Бдень.
В общем, вытянули сцену, но до антракта все-таки не доиграли. Дали занавес. На следующий день спрашиваю его: «Слушай, что такое бдень?» — «Какой бдень? Ничего не помню, братцы».
Тем дело и кончилось.
СЕСТРА ПИСТРЕ…»
Оговорки могут довести артистов, особенно неопытных, до потери сознания. Вот знаменитая на всю Москву история, которая произошла в Театре имени Моссовета на спектакле «Король Лир».
Начинающая актриса Ирина Карташова должна влететь на сцену со словами: «Сестра писала нам». Ее партнером был знаменитый Николай Мордвинов, прославившийся своими трагическими
ролями — Арбенина, Отелло. И вот она вылетает навстречу корифею и выпаливает от волнения:
— Пистра сисала нам!
Жутко смутившись, актриса решила поправить дело и, пуще прежнего, закричала:
— Сестра пистре…
Окончательно придя в полное замешательство, актриса, в поисках поддержки, обратила свой взор на Мордвинова и — увидела жутко выпученные глаза великого трагика. Понимая,
что случилось непоправимое, она в полуобмороке почему-то выпаливает:
— …сисьмо сосала!
Пауза. Мордвинов заржал в голос и ушел со сцены. Дали занавес, и спектакль возобновился спустя несколько минут.
УБИТЬ КРАСОТКУ
Этот случай произошел в неком украинском музыкально-драматическом театре еще в 70-е годы. Игралась в этом театре некая героическая музыкальная драма — с любовью, смертями
и прочей патетикой. И вот, за несколько часов до спектакля, обнаруживается, что местная прима объелась мороженого и заглавную партию петь никак не может. Голос сел. Как говорится,всерьез и надолго.
Режиссер — в панике: билетов, как на грех, раскупили много. И тут... в общем, совсем как в голливудском сюжете на тему «Так становятся звездами». Является к режиссеру одна
молоденькая хористочка и заявляет, что она всю жизнь мечтала об этой роли, что она знает все арии, что она готова без единой репетиции все отпеть и отыграть, и т. д., и т. п.
Ну, режиссеру, в общем-то, деваться особо некуда. Он машет рукой и выпускает юное дарование на сцену. Но как только занавес поднялся и дарование открыло свой прелестный ротик,
тут же обнаружилось, что голливудский сценарий в степях Украины ну никак не проходит. Поет юное создание прескверно, играет еще хуже. Режиссер за сценой, слыша весь этот кошмар,
происходящий на сцене, мучается, бедняга, и, не зная что делать, мечется из угла в угол. А что делать — не останавливать же спектакль, раз начали!
Доходит дело до второго акта. Кульминация: героиня встречается со своим бывшим возлюбленным и в самый патетический момент призывает его: «Вбий мене!» (т. е. «убей меня!» — спектакль
идет по-украински). И герой должен совершить свое черное дело. Ну, юное дарование на сцене, как положено, раскидывает руки и восклицает: «Вбий мене!». Герой бросается на нее с бутафорским ножом и тут...
Надо полагать, что лицо у артиста и вправду было зверское — намучился с партнершей за спектакль! Но, так или иначе, а юная хористочка испугалась всерьез. И в последний момент отскочила в сторону. А стало быть, и не дала себя заколоть — как по роли положено.
Оба стоят. Что делать — никто не знает. В конце концов хористочка решает продолжить с той же точки. Опять раскидывает руки и кричит: «Вбий мене!». Герой — на нее. А она,
с перепугу, — опять в сторону!
В общем, повторилась история и в третий раз. Но тут уже герой изловчился, отловил-таки девицу и, как положено по роли, «убил».
В этот момент за сценой должен был грянуть патетический хор. Но хор не грянул. Не грянул он потому, что все хористы и хористки стояли, согнувшись пополам, или катались
по сцене (за задником) в припадке неудержимого хохота. А хохотали они потому, что режиссер спектакля, стоя рядом с ними и видя, что творится на сцене, стал биться головой
о ближайшую трубу и приговаривать: «Поймай ее, бл…дину, и убей! Поймай ее, бл…дину, и убей!».
Вот до чего доводит людей искусство.