Осень за Северным полярным кругом

Самый удручающий пиджак мира всплыл в моей памяти, когда меня собрались командировать в Баренцевоморский офис WWF познакомиться с полуостровами Средний и Рыбачий, где Фонд уже несколько лет работает над созданием природного парка. Точнее, командировали меня не в офис, а в палатку в тундре. К тому моменту я ровно год как просилась в командировку, и не раз видела в мечтах, как крадусь по лесу в поисках тигра на Дальнем Востоке, а вокруг цветет разнотравье и шумят могучие кедры или «охочусь» на браконьеров вместе с камчатскими инспекторами, а кругом извергаются вулканы и шипят гейзеры… Как вдруг мамин пиджак...

Мурманск, как и ожидалось, встретил затянутым тучами небом, ледяным пронизывающим ветром и дождем. Из города к полуостровам ведет идеальная дорога. Однако через час она заканчивается, и мы пересаживаемся на ГАЗ-66, он же Шишига. Шишига – это нечисть женского пола, однако на поверку автомобиль оказался отнюдь не злобив. Мы форсировали на нем реки, проезжали преграды из камней и прочие антидороги. Он только кренился и скрипел креслами.

На Среднем нас встречает буйство красок: оранжевый, красный, желтый, зеленый цвета. «Это тундра?», – спрашиваю я в изумлении. «Нет, это лесотундра. Тундра будет дальше», - отвечают местные. А, ну так я и думала, про тундру-то я знаю, подумалось мне. Вскоре делаем первую фото-остановку и высыпаем из машины.

Сразу выстраивается очередь на фотографирование мухомора. Потом спускаемся к водопаду, снова очередь на фотографирование. Тем временем появляется солнце и все кругом вспыхивает: красная рябина, оранжево-розовый иван-чай, желтые листья.

Час тряски на Шишиге и лес заканчивается. За окном вырастают каменистые сопки, покрытые невысокой растительностью, мхом и лишайниками всех известных цветов. Мы останавливаемся у маленького озерца, а может, большой лужи. В тундре не разберешь, что есть что. Уж очень много здесь воды. Я подхожу к месту, которое издали кажется покрытым одеялом, а вблизи оказывается заросшим белым лишайником. Этот лишайник очень похож на водоросль, потому возникает ощущение, будто находишься на дне.

Оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что я не под водой, замечаю у кромки озерка цветы, похожие на вату. Опускаюсь на колени, чтоб рассмотреть их и вижу, что давлю ягоды. Вся земля просто усеяна плодами: красными, черными, синими. Куда ни кинь взгляд – всюду сквозь мох пробиваются плоды. «А ягоды эти можно есть?», – спрашивает кто-то из нас. «Можно», – отвечают ему местные. Мы с гостями арктического края удивленно переглядываемся и пробуем по ягоде. Потом еще по одной. «Господи, да они тут всюду! – удивляются приезжие, уминая дары природы за обе щеки. – Наступать жалко!». А не наступать на ягоды невозможно, потому что они везде. Нас просят вернуться в машину, и мы идем к Шишиге, прислушиваясь, как под подошвами звонко лопаются ягоды. Удивительно: столько еды попортить, думают все.

В первую ночь я долго не могу уснуть из-за завывающего ветра. Но затем меня убаюкивает мысль о том, что я лежу в теплейшем коконе в ста метрах от Северного Ледовитого океана, мне хорошо, и я впервые в Арктике.

Встаем раньше солнца. Точнее, оно проснулось первым, но еще бродит где-то за сопками. Умываемся в арктической реке. Вода желтоватая, но чистая – ее мы, кстати, и пьем. Позавтракав, отправляемся в путь. Взбираемся на сопку и вот оно солнце! Чистое, ослепительное оно заставляет полянку играть всеми красками: камни, поросшие цветным лишайником, возвышаются над морем самых разных ягод: морошкой, костяникой, голубикой, черникой, вороникой…

Группа тут же «приземляется», чтобы сделать очередной гениальный кадр. Кто-то кричит: «Это тундра, на колени!» Все смеются и ползут между камнями, фотографируя и запихивая в рот ягоды. Кто-то произносит: «Да тут рай для макрофотографов!», а я понимаю, что моего словарного запаса никогда не хватит, чтобы описать хоть десятую часть пережитых от увиденного за эти два дня эмоций.

Следующая остановка – у писаниц. Это рисунки, сделанные охрой на камнях древними саамами. Однако, насколько древними – никто не знает, поскольку никто никогда эти рисунки не изучал. Некоторые из них уже откололи заезжие туристы на память. Что осталось – исчезает натуральным образом. Тут же виднеются наскальные надписи, сделанные руками куда более поздних людей, и руки эти очень хочется оторвать.

А еще хочется верить, что совсем скоро здесь будет создан охраняемый природный парк, и людей будут пускать сюда только определенными маршрутами, мимо того, что они могут невзначай уничтожить раз и навсегда. Ведь в тундре растут орхидеи и другие краснокнижные растения. И растут они на неприметных полянках. Такая полянка ничем себя не выдаст, и по ней запросто проедут на машинах очередные гости Арктики. А в тундре все чрезвычайно хрупкое. Зарастать оставленные колесами всего раз проехавших машин проплешины могут и сто лет. И далеко не факт, что все те растения, которые здесь произрастали, когда-нибудь вернутся.

Я считала, что тундра безжизненна. Забудем про мамин пиджак, даже если она красочна, как наряд перуанского индейца, там ведь практически нет живности. И нет ничего выше моего колена. Только камни и ветер. Но оказалось, что эта низкорослая тундра, эта мышеландия, в которой живут какие-то аналоговые гномы, полна жизнью. Ты чувствуешь это всем своим существом, каждой клеткой организма.

Чувствуешь сумасшедшую энергию, которую нельзя описать словами. Ты озираешься в поисках ее источника, но не понимаешь, где он и что именно в этой стелющейся по земле вселенной заставляет тебя почувствовать, как кровь бежит по венам и что какая-то вена соединяет тебя с ней. Кажется, ты – часть этого пейзажа, но лишняя, бесполезная. Ты – гость, которого сюда не звали, и в любой момент могут выставить вон. И так страшно от этого, так не хочется, чтобы выставляли. Хочется рассказать хозяевам, что человек ты неплохой, что будешь хорошо себя вести и ничего не испортишь.