Минчанка о службе в ЦАХАЛ: «Армия — не женское дело? Ну конечно!»

Как вообще получилось так, что мне нужно было идти в армию? В 15 лет я уехала из Минска по программе НААЛЕ, чтобы закончить школу в Израиле и через три года решить, хочу я получать израильское гражданство или вернуться в Беларусь. В моем классе из двадцати человек вернулись трое. А остальные получили гражданство и стали ждать призыва.

На самом деле армия ощущалась еще раньше. Большинство одиннадцатиклассников в Израиле проходят программу «Гадна», что расшифровывается как «молодежный батальон». На неделю вас привозят на специальную базу и погружают в армейскую атмосферу, чтобы вы, так сказать, знали, чего ждать. Уже тогда мы учились стрелять, строиться, успевать сделать все личные дела за шаат таш, то есть час свободного времени, привыкали спать в палатке в ноябре и отжиматься на камнях. Эта неделя — насыщенная, переполненная событиями — обычно заряжает мотивацией для того, чтобы не рассматривать вариант «откоса».

Вообще, в Израиле подготовка к армейской службе очень тщательно спланирована, в том числе и с точки зрения эмоциональной готовности. Понятно, что уроки истории в школе формируют понимание того, почему страну нужно защищать. Но, помимо этого, важен и наглядный пример. Поэтому практически в каждой школе есть традиция «поездки в Польшу» в двенадцатом классе. Ребята на неделю едут в Польшу, посещают музеи, бывшие концлагеря, мемориалы, если повезет, встречаются с очевидцами. Эта поездка, конечно, прямого отношения к армии не имеет, но она особенно важна именно в этом возрасте, чтобы показать старшеклассникам, что бывает с евреями, когда они не умеют защищаться.

Подготовка к армии проходит очень основательно. Это особая честь, и не во всех школах получается отправить всю параллель, как было в моей. Иногда едут только несколько представителей от класса, и эту возможность ребята стараются заслужить не только оценками, активным участием в общественной жизни, но и подрабатывая.
Кроме того, во многих школах есть представители армии, так называемые солдаты-учителя, задача которых состоит в том, чтобы рассказывать школьникам об армии, подготавливать их к ней, помогать заполнять анкеты на первый призыв и проводить с ними различные мероприятия. Все это делается для того, чтобы дети, особенно состоящие в школах-интернатах, знали и чувствовали: ЦАХАЛ — это народная армия, которой важны ее солдаты. Кстати, определенный период во время службы я была как раз солдатом-учителем.

Мне кажется, что низкий процент «откоса» от армии во многом объясняется именно этими вещами. Я призвалась 3 ноября 2009 года. Всю ночь мы так бурно отмечали день призыва, что я помню его довольно смутно. Вообще же, на самом деле ты переживаешь большой стресс. Все, что ты слышал об армии прежде, смешивается с тем, что происходит с тобой в данный момент. Ты садишься в большой автобус, который везет тебя на пункт призыва, последний раз в своей гражданской одежде и понимаешь, что твоя жизнь сегодня меняется. Бесповоротно.

Я не знала, где буду служить. Сначала я должна была пройти курс молодого бойца на базе Михве Алон на севере страны, а потом нас должны были распределить по войскам. Этот курс длился три месяца и проходил вместе с курсом для новых репатриантов, где рассказывали о традициях, культуре, религии и организовывали экскурсии по всему Израилю. Ну, народная армия, я ведь говорила.

Помню, когда нас призывали, все боялись куда-то не успеть. «Ого, а того побрили, пирсинг увидели, знаете, что нельзя, там прививки делают», — все эти шепотки раздавались через бесконечную очередь таких же напуганных ребят, как я. Но все старались держаться смело: нам ведь уже по восемнадцать, что там эта армия, подумаешь.
Во второй раз в автобус мы сели уже в форме, которая висела на нас абсолютно бесформенно, мешком. Уже в автобусе с нами разговаривали так, как будто мы солдаты.

Курс молодого бойца — это, наверное, самое яркое событие для девушки, которая служит не в боевых войсках. Все очень строго — чтобы вы не думали, что в сказку попали. Наказания бывают разные. Поначалу, когда вы еще не привыкли, наказания физические: опоздал на построение — отжимаешься, неполная фляжка с водой — бегаешь. А перед тем как отпустить домой, гоняли всех. Затем наказания становятся более эмоционально тяжелыми — это количество часов, на которое задержат твой выход домой. А если сделал что-то серьезное, могут оставить на выходные на базе. Возможно, кому-то часы задержки покажутся гораздо более мягким наказанием, но вы просто не знакомы с этим чувством. О, это нетерпение попасть домой! Оказаться в автобусе, заснуть… Наконец-то можно поспать, ведь во время курса молодого бойца редко удается поспать дольше шести часов за ночь. Причем не с полуночи до шести утра, что было бы еще выносимо, нет. Мы ложились спать в десять и вставали на построение в четыре. Разряжали автоматы, наблюдая рассвет. Это очень красивое время — курс молодого бойца.

Нас учили основам боевого искусства крав-мага, мы выезжали на стрельбища, учились делать «Пазацта», что является аббревиатурой от команд «падай», «ползи», «смотри», «прицеливайся», «огонь», ели тушенку в консервах и красили друг друга грязью для маскировки.

В моей комнате жило 28 девочек. 28 девочек, которых поднимают в четыре утра. В каждой комнате обязательно находились две-три такие, которые начинали копошиться уже в полчетвертого, чтобы уложить волосы и накраситься. Зачем, если мы будем бегать и потеть целый день? Зачем, если до мальчиков нельзя даже дотронуться, обнять? Не могли по-другому, наверное. Даже в армии девушке хочется быть красивой.

Я, в отличие от многих, воспринимала службу довольно спокойно. Большинство девушек, с которыми я жила, каждый вечер звонили мамам и жаловались, как им тяжело и как они устали. Может быть, дело было в моей маме, которой я однажды попробовала пожаловаться. Я позвонила в Беларусь, чтобы рассказать о синяках, которые оставлял М-16 на моих ногах, но мама начала расспрашивать подробно и заявила, что она мне страшно завидует и что если бы она могла, то сама призвалась бы.

Тем не менее неловкие ситуации случались и со мной. Однажды, в самом начале курса, нас подняли ночью и заставили бегать круги по базе. А поскольку времени на сборы у нас было как всегда — семь минут, то я как-то не сообразила взять с собой очки. После нескольких кругов весьма расплывчатых окрестностей (10 секунд — добежали до следующего столба!) у меня закружилась голова. Вся эта пробежка началась не просто так: нас знакомили с сержантом, которая была следующей по званию после наших прямых командиров, и ее полагалось бояться еще больше. Собственно, именно с этой целью и была устроена эта беговая экскурсия по базе. И вот мы в темноте, в построении, она начинает свою речь: «Вы больше не принадлежите себе! Вы принадлежите армии!» — а я начинаю медленно сползать вниз. Двигаться нельзя, и девочка, которая пытается мне помочь, немедленно получает окрик: «Я сказала не двигаться!» «Но ей плохо», — пытается оправдаться та, и наша сержант, молоденькая девчонка двадцати лет, старающаяся выглядеть угрожающе, совершенно теряется. В этот момент я падаю в обморок, меня увозят в медпункт, а эта история вспоминается только через три месяца.

Швират дистанс («разрушение дистанции») — это то, почему все новобранцы с нетерпением ждут окончания курса. Потому что именно тогда все командиры, которых ты вынужден слушаться и выполнять приказы, снимают маски и предстают обычными людьми, добавляют тебя в Facebook*, плачут, обнимаются и обещают быть на связи, ведь за эти три месяца вы стали семьей. И вот наша сержант подходит уже в виде обычной девушки. Мы смеемся, вспоминая все, что было на курсе, и тут она говорит: «О, как же ты испортила мне все представление, Маша! Я столько готовилась, чтобы не засмеяться, а ты со своим обмороком!» Конечно, тогда в темноте мне казалось, что она какой-то монстр, который взял нас в плен.

Поскольку в Израиле я была одна, без семьи, то в армии я сразу получила статус «одинокого» солдата. Это звучит очень жалобно, и ощущается оно тоже не бог весть как, поэтому армия старается обеспечить таких солдат чуть большей заботой, чем обычно. Проявляется это во многом: начиная от условий самой службы (нам платили двойную зарплату (на тот момент это было что-то в районе $200), ежемесячно давали 120 шекелей (около $30) на солдатское удостоверение, и им можно было расплачиваться в продуктовых магазинах) и заканчивая оплатой проживания в кибуце. Если солдат сам снимал квартиру в городе, то ему помогали с квартплатой, при необходимости давали нужную мебель и электроприборы. Помимо этого, я, как «одинокий» солдат, имела право дважды за службу съездить в гости к родным в Беларусь, и на втором году службы армия оплачивала мне перелет.

Вообще, отношение к солдатам-одиночкам в армии очень уважительное. Когда я уже служила на своей постоянной службе в следовательском отделе армейской полиции, мой командир, подполковник и командир пяти армейских баз, которого все безумно боялись, пригласил меня к себе домой отмечать праздник Песах. А то ведь нехорошо — одной дома в праздник-то. Он вообще очень уважал и защищал всех «одиноких» солдат, которые были у него в подчинении, и, если мог выбить нам какие-то выгоды, всегда старался это сделать. Однажды, когда мне не хотели давать какое-то пособие от армии, я услышала, как он кричал по телефону на ответственного офицера: «Ты в магазине была? Ты знаешь, сколько курица стоит? Или тебе все мама покупает? Вот когда ты поживешь в другой стране одна, посмотрим, как ты будешь решать! Они приехали из другой страны и служат в армии. Нечего это понимать как само собой разумеющееся!» Странно, но для нас это и было само собой разумеющимся.