"Папа, зачем тебе эта война?": учеников четвертого класса заставили написать письмо отцу на фронт

Гроб. Опять. Они везут на санках гроб. Мы с Сашей посторонились и дали пройти мимо женщине и мальчику, которые вдвоём тянули за собой гроб на санках. Это уже четвёртый гроб, что мы видим сегодня. А однажды видели, как на санках везли человеческое тело вовсе без гроба, просто обёрнутое в простыню.
Холодно. Мороз, ветер. И люди тянут на кладбище кого-то из своих близких. А я даже не знаю, где моя мама похоронена. В тот день, когда убили её, папа с Сашкой приехали на место убийства, но тела там уже не было. Его увезли куда-то. И никто не знал, куда. Наверное, на кладбище. Но на какое? Теперь уж и не найдёшь.
Проклятые фашисты. Ненавижу!
Суки.
Мы только собирали остатки капусты. И всё! А они за это убили мою маму!!
Хочется хоть чем-нибудь навредить фашистам. Устроить им хоть какую-нибудь пакость. Что угодно! Впрочем, такого не только мне хочется. Весь город живёт этим желанием.
Мы вот почему сегодня так далеко от дома с Сашей оказались? Помогали тёте Шуре, Сашиной маме. У них на швейной фабрике вчера отключили электричество. Отопления давно не было, а теперь вот и электричество выключили. Хотя на предприятиях его отключают в самую последнюю очередь. Электричество выключили и промышленные швейные машины встали.
Но желание вредить фашистам было таким сильным, что работницы фабрики решили разойтись по домам, а на следующий день вернуться и принести с собой свои личные, механические швейные машинки. Пусть нет электричества. А они всё равно будут шить вещи для фронта. Без света. Без тепла. Даже без еды. Всё равно! Назло фашистам!
Только машинка эта довольно-таки тяжёлая, пришлось мне с Сашкой идти её провожать до работы и тащить санки с машинкой. Одной тёте Шуре тяжело было бы. Она как-то неважно выглядит. Тоже недоедает, хоть и получает рабочий паёк. Только и рабочий-то паёк всего двести пятьдесят граммов. А она ещё и нам принесла с работы корочку и кусочек сахара. Мы не взяли, заставили её саму всё съесть вечером.
У нас же с едой получше стало. Во-первых, мне два раза подряд удалось очень удачно отовариться в магазине. Во вторник я купила сто грамм яичного порошка, а позавчера - целых триста граммов соевых конфет! Повезло.
Во-вторых, у нас в школе очень интересный урок был. Даже, скорее, лекция. Её в актовом зале проводили. Вся школа собралась. Ну, кто вообще прийти был в силах. И лекцию читал не кто-то из учителей, а специальный лектор, который ради этого специально пришёл к нам. Оказывается, такие лекции во многих школах проводят.
Слушали мы все очень внимательно и даже записывали кое-что карандашами. Кто в чём записывал. У кого ещё оставались тетради - в них, у кого нет - на полях учебников или даже газет. Очень интересные вещи нам рассказывали. Это была лекция про еду.
Вернее, о заменителях еды. Что можно кушать из того, что в мирное время съедобным не считается. Как это следует готовить и как есть, чтобы не отравиться и не заболеть.
Оказывается, нас окружает масса съедобных предметов! А мы и не знали про это. Нет, я видела, что на толкучке люди продают столярный клей по десять рублей за плитку. Помню, удивилась ещё тогда, что кто-то вообще покупает его по такой безумной цене. Я же не знала, что его можно кушать! Его не как клей покупали, а как еду! Тогда понятно. За еду десять рублей - совсем не дорого. Скорее, дёшево. Впрочем, это две недели назад было. Наверное, сейчас за десять рублей уже нельзя купить.
Ещё кушать можно мучной обойный клей. Его вполне реально соскоблить с обоев, отодрав те от стены. Также съедобными являются корешки некоторых книг. Если их вымочить, провернуть через мясорубку, слепить котлетки и поджарить. Да, а жарить, оказывается, можно на олифе. Можно кушать кожаные вещи, если они сделаны из сыромятной кожи. Портфели, ботинки, ремни и прочее. Их следует долго-долго варить и тогда из них вываривается студень.
А жмых от производства растительного масла, который ещё называют "дуранда", ни в коем случае не следует кушать просто так. Можно заболеть и даже умереть. Он него бывают очень сильные запоры. Лучше всего его натереть на тёрке, а полученную муку сварить. Тогда он съедобен.
В день лекции мы с Сашей сразу после школы пошли к моему папе в мастерскую. У него там и олифа была и клей столярный. Клей он использовал как клей. Сам не знал, что он съедобный.
Вернувшись домой, сразу принялись готовить суп из клея. Только он очень долго готовится. Согласно инструкции от лектора, готовить такой суп нужно больше суток. Вернее, сутки плитка сухого клея должна размокать, прежде чем из неё можно начинать варить суп. Вовка весь извёлся в ожидании обещанного супа. Постоянно рассказывал нам, какие вкусные супы умеет тётя Шура готовить.
Но когда на следующий день я после школы суп всё же сварила, Вовка попробовал его и сказал, что я готовлю ещё лучше, чем его мама и такого вкусного супа он за всю жизнь ещё не пробовал. Мне и самой понравился. Он был красивого янтарного цвета и густой, почти как сметана.
Папе тоже так понравился суп из столярного клея, что он притащил домой весь клей, что смог найти в своей мастерской. Говорит, у него какой-то заменитель есть. Он хуже, но на крайний случай сойдёт.
Папа тоже от супа повеселел. Ходит бодрее и почти не шаркает больной ногой. А завтра, в воскресенье 30 ноября, папа твёрдо намерен сходить к дедушке Кондрату и проведать его. Как там у них дела? Вообще-то, папа ещё в прошлое воскресенье собирался, но не смог. Очень срочная работа была. Он то воскресенье не плакаты, а афиши рисовал. Как раньше. Оказывается, не все кинотеатры ещё закрыли. Есть и работающие.
А ещё знаете что? Папа и нам с Сашкой билеты в кино достал! Он ходил в кинотеатр сдавать нарисованные им афиши и вернулся оттуда с двумя билетами для нас. И в следующую пятницу, пятого декабря, я с Сашей иду в кино! И не просто кино, а документальное. Мы будем смотреть парад на Красной площади 7 ноября! Парад, который мы слушали по радио, а теперь и увидим в кинотеатре! Это именно для фильма о том параде папа и рисовал срочно афиши.
Холодно как, брр. Замёрзла я вся. Скорее бы уж домой. Буржуйку затопим, кипятка попьём. Как здорово! Ох, как же папа-то завтра пойдёт?! Через весь город, по такому морозу, да с больной ногой! Ой, как я не хочу отпускать его. Но что делать-то? Нужно ведь дедушку проведать!
Мы папе на всякий случай взять с собой приготовили сухариков из примерно двухсот граммов хлеба. И ещё он возьмёт три соевые конфеты и наш самый последний, ещё довоенный, кусочек сахара. Очень далеко идти. Бедный папочка.
Да, целых двести граммов хлеба папе насушили! Сильно помогают нам хлебные карточки, что подарила Старая Мым... Гхм! В смысле, Анна Сергеевна. Каждый день - лишняя пайка. Это невероятно много значит сейчас.
Я заходила к ней в комнату. Она лежит в своей кровати всё в том же чёрном платье. Стёкла в окне выбиты и заткнуты подушками и какими-то тряпками. Но всё равно, в комнате холод, как на улице. У Анны Сергеевны распущенные волосы примёрзли к подушке. И даже после смерти она не потеряла гордой осанки и какой-то величественности. Мы решили, что пусть пока так и лежит. А когда станет возможно, обязательно похороним её по-человечески.
В кошельке, который она принесла нам, было чуть меньше семидесяти рублей. В синей коробочке - набор из шести очень красивых серебряных чайных ложек, с каким-то гербом на ручке. А вот большая книга оказалась не чем иным, как фотоальбомом.
Да, это был фотоальбом. И уже самая первая фотография поразила меня. Знаете, у меня прямо над кроватью из стены торчит какой-то уродливый железный крюк. Я всю жизнь гадала, что это за крюк и зачем он там нужен. И вот теперь этот самый крюк я ясно увидела на фотографии.
Это была фотография улыбающейся молоденькой девушки. Почти девочки. Лет четырнадцать-пятнадцать ей там было. У неё была длинная коса, она была одета в красивое белое платье до самого пола, а рядом с ней стояла наряженная новогодняя ёлка. И крюк тоже на фотографии был. На нём висела большая картина с изображением какого-то царского генерала или адмирала со множеством орденов и лентой через плечо.
Да, действительно, там был тот самый крюк. А это значит, что ёлка стоит на том самом месте, где стояла моя кровать до того, как мы её ближе к буржуйке передвинули. В уголке фотографии красивыми буквами было написано: "1887 г.". В девушке же на фотокарточке я без труда узнала Старую Мымру в молодости. В смысле, Анну Сергеевну.
Так вот оно что! Она, оказывается, жила в этой квартире и до революции! Она что, дворянка, что ли?
Мы с братьями стали листать этот альбом и рассматривать старинные карточки. В основном там были портреты. Какие-то совершенно незнакомые люди. Мужчины, женщины, дети. Вот Анна Сергеевна, под руку держит морского офицера в белых перчатках, погонах и с кортиком на боку. Малыш лет четырёх в матросском костюмчике держит Анну Сергеевну за руку. Надпись: "1901 г.". На заднем фоне большой колёсный пароход у пристани.
А вот тот же самый офицер, уже один, но на этот раз к уголку его фотокарточки приклеена узкая чёрная ленточка. Надпись на карточке: "1904 г.".
Чем ближе к концу альбома, тем чаще стали попадаться каточки с чёрными ленточками. Предпоследней была фотография молодого царского офицера с шашкой. У неё тоже была чёрная ленточка. Подписана карточка была 1916 годом. Присмотревшись, я узнала в офицере того самого карапуза, что был на карточке от 1901 года, с Анной Сергеевной и офицером.
Самой последней же карточкой в альбоме была фотография самой Анны Сергеевны. Вероятно, сделана она была этим летом. К ней тоже была приклеена чёрная ленточка. А вот надпись на карточке была длиннее, чем на других. Там было написано не только "1941 г.". Ниже была приписка, наверняка специально для меня с братьями. Твёрдым почерком было написано: "Никогда не сдавайтесь! Половцева Анна Сергеевна, графиня"...