Томари. Сохранивший имя

В Томари не ведёт асфальтовых дорог, на море нет порта, заводы под горой заброшены - по всем пунктам здесь ожидаешь увидеть разруху. Но оказались Томари чрезвычайно симпатичным городком с атмосферой уютного забвения, той самой "глухой провинции у моря". А ещё бывший Томариору единственный на Сахалине сохранил досоветское название, и может быть поэтому чаще всего фигурировал в рассказе об осколках Карафуто - атмосфера японского прошлого тут сильна, как нигде на всём этом острове.

Теоретически, в Томари раз в день ходит автобус из Южного, едущий четыре часа похожим на знак вопроса маршрутом - по берегу Охотского моря на север, через перешеек Поясок на запад и вдоль Татарского пролива на юг. Ещё есть поезд - из Южного он ходит тем же маршрутом в Холмск, а стало быть из Холмска и Чехова сюда - напрямик. Но в августе железная дорога была закрыта на реконструкцию, автобус нам не подходил по расписанию, и потому мы и приезжали в Томари с севера и уезжали из них дальше на юг на попутках. Роль автовокзала для нас выполнял Дворец культуры типового проекта 1950-60-х годов:

Вон та боковая дверь ведёт в музей, но музей тут работает только по будням. У входа - пара осколков местного синтоистского храма, причудливо разлетевшихся по всему городку. Вслева - тэдзубати, вытесанная из цельного валуна чаша для омовения рук:

В фойе ДК - вот такая табличка. А ещё Корсаков, Невельск, Ноглики и Оха - я-то слышал сахалинские названия с детства от работавшего здесь отца, и потому не сразу понял, насколько их произношение не очевидно. Впрочем, произношение Томарей во множеством числе - судя по наличию плаката, и у местных актуальная ошибка.

Пристроив в гардероб рюкзаки, мы отправились гулять по городу. Томари, как и большинство сахалинских городов, ужался более чем вдвое (в 1989 тут жило 8,2 тысячи человек), но выглядит скорее на свой максимальный, чем на нынешний размер. С трёх сторон к городку подступают лесистые сопки, море не судовыми моторами и гремящами кранами звучит, а прибоем, и в общем с первых шагов по Томари мы почувствовали то самое уютное забвение. "Если выпало в империи родиться - лучше жить в глухой провинции у моря", - эта строчка Иосифа Бродского у меня всегда ассоциировалось с Крымом. Но точно так же она уместно и в Томари, только вместо римского друга Постума там должен быть какой-нибудь самурай или босс Босётому.

ДК, как и весь центр Томари, стоит на весьма ощутимом склоне. Вверх ведёт улица Калинина, примечательная парой церквей. Эта - то ли старая православная, то ли корейская (то есть протестантская):

А это - основной Крестовоздвижснкий храм. Необычная форма не случайна - в 2004 году здесь была построена часовня, в 2005-07 годах расширенная до церкви.

Выше, у местной площади Ленина, с которой отходят и автобусы во внешний мир - пара зданий в сталинском стиле:

А на холме над площадью - огромная школа №2 с ещё одним осколком Томариору-дзиндзя - парой кома-ину у входа. На старых фотографиях японских храмов я показывал таких не раз, и кому могли помещать улыбающиеся собакольвы-стражи, не представляю. То ли местное хулиганьё их понемногу извело, то партийные шишки уволокли к себе на дачи, а по факту сохранились кома-ину на Сахалине всего в двух местах - при музее в Южно-Сахалинске и при школе в Томари.

Увидев на площади нарядных азиатов, мы обрадовались: "О! Корейская свадьба!". Но при ближайшем рассмотрении всё оказалось ещё интереснее - сахалинские корейцы праздновали День освобождения Кореи от японских оккупантов. Он приходится на 15-е августа, а мы гуляли по Томари в следующие за ним выходные. Предкам этих людей за независимость своей родины пришлось заплатить страшную цену - не вернуться туда. Отпустив Корею нищей и расколотой, Япония логично отказалась вывозить с Сахалина её граждан. Дальше опустился железный занавес, а в 1990-х оказалось, что Южная Корея своих российских внуков не очень-то и ждёт. Но корейцы сахалинские - помнят.
Нас к столу тут не позвали, однако подарили банку вкуснейшей малины.

Вид на площадь с дороги на Холмск. Асфальт обманчив - он кончается с обеих сторон у въездных знаков. На большей части Сахалина города и веси - это асфальтовые острова среди пыльных грунтовок.

А вот внешним видом своих домов Томари безусловно радует глаз. Тут есть как новостройки, пришедшие на смену баракам, так и отреновированные хрущобы.

В подъездах их, правда, всё совсем не так радужно:

По наводке корейцев мы стали взбираться на лежащую к югу от города сопку:

Один её склон порос сараями и гаражами:

Другой - могилами:

В поисках вида на юг вдоль берега мы углубились в кладбище. На дальней его стороне нашлось несколько корейских могил - здешние корейцы, в отличие от среднеазиатских (которые в свою очередь были выходцами из Северной Кореи в Приморье), сохранили традиционные имена:

На самом видном месте, впрочем - памятник с японским иероглифами, причём даже без русского дубляжа. Скорее всего, здесь увековечены жители Томариору, покоившиеся на снесённом при Советах кладбище.

Но вида на юг не обнаружилась, а главное, за чем стоило лезть на эту сопку - это вид самого Томари:

На кадре выше хорошо видна суть его названия: "томари", как и большинство топонимов Сахалина и Курил, стёртых с карты при Советах - не японское слово, а айнское. Более того, прежде различных томарей тут было гораздо больше: например, Корсаков или курильское Головнино. Ведь это слово значит просто Залив, и как нетрудно догадаться, на островах оно не более редкое, чем в Средней полосе России какая-нибудь Сосновка. Томариору - лишь другая словоформа, примерно "в заливе", и то, что здесь её лишь упростили для русского уха, а не стали заменять чем-то правильно-безликим - кажется, просто случайность. Но при взгляде на уютный и какой-то очень гармоничный томаринский пейзаж, эта случайность кажется закономерной:

Дугообразный обрыв на той стороне города - это так называемая Бумовская сопка. Название ей дал целлюлозно-бумажный комбинат, ещё при японцах построенный у подножья:

На другом конце яра стоял Томариору-дзиндзя, и хотя сам деревянный храм давным-давно сгорел, тэдзубати у ДК и кома-ину у школы - не единственные в этом городке его осколки.

Туда теперь и отправимся, спустившись через новостройки. На сопках Томари стал строиться лишь при Советах, а при японцах границу города определяла проходившая по их подножью железная дорога. На заднем плане, над "нижней" сиреневой крышей, виден куб старой японской подстанции. А зелёную сталинку я было принял за вокзал:

Но это оказалось вот что, и кажется, вывеска - уже сама по себе исторический памятник:

Теперь полюбуемся городом с Бумовской сопки. Отсюда ещё лучше видна граница "горизонтального" Старого Томари с "диагональным" новым центром:

Увы, в эти кварталы мы не углублялись - так сильно не располагали к этому запущенные вид улиц и обилие руин:

При японцах город выглядел не сильно иначе, разве что Томаринка удивляла количеством пешеходных мостов:

Ратуша и пожарка на центральной площади - совершенно типичный сюжет довоенной Японии:

Но самым примечательным объектом довоенного Томари был, пожалуй что, памятник. Эпоха Мэйдзи, начавшаяся с поражением самураев в гражданской войне, принесла Стране Восходящего Солнца стремительный прогресс. Последний самурайский мятеж 1878 года кончился тем, что древнее сословие лишили привилегий вплоть до права носить оружие, выплатив при этом единовременные компенсации. Многие бывшие воины подались в европеизированную армию, привнеся в неё тот безжалостный к себе и другим дух бусидо, так наглядно проявившийся во Вторую Мировую. Другие подались в чиновничество, но в целом самурайское сославие составляло 10% населения Японии, и куда было устроить такой толпе? Иные от безысходности подались в торговлю, в иерархии японского общества традиционно занимавшую самую нижнюю ступень. В Японии эпохи Мэйдзи быстро появилось выражение "торговать как самурай", что означает - крайне неумеючи. Но нашлись и те, кто сумел соединить дух бусидо с деловой хваткой, и в формировании великих японских дзайбацу (олигархических финансовых групп) не последнюю роль сыграли самурайские кланы и князья-дайме. Потомком "людей меча" был и Окава Хэйдзабура, в 16 лет устроившийся механиком на бумажную фабрику своего ляди в городке Одзи близ Токио. Фабрика с годами выросла в крупнейшее целлюлозно-бумажное производство Японии, Окава ездил работать, учиться и стажироваться в Европу, и к концу 19 века никто в Стране Восходящего Солнца не знал о производстве бумаги больше него.

Но в мире интриг новой элиты это промышленного самурая не спасло: в 1898 году, по настоянию боссов дзайбацу "Мицуи", по совместительству главных акционеров "Одзи", Окава покинул родную компанию. И продолжил свой путь в одиночку: к 1913 году на фабрики, основанные Хэйдзабуро, приходилась пятая часть бумажного производства Японии. Основным лесопромышленным районом Страны Восходящего Солнца тогда был Хоккайдо, но все игроки рынка понимали, какой огромный потенциал скрывает дикое Карафуто, где леса много и лес можно не жалеть. В 1913 году "Одзи" начала строить фабрику в Отомари (Корсакове), Окава же поспешил организовать отдельную фирму "Карафуто Когё" и вскоре начал строительство двух новых фабрик на берегу Татарского пролива. Для своей штаб-квартиры он выбрал не Процветающую Маоку, а маленький шахтёрский посёлок Томариору, основанный в 1906 году. В 1915-18 годах Окава построил завод, в 1922 Томариору получил статус города, а к 1930 году сюда дошла и железная дорога. Второй завод в Маоке был пущен в 1919 году, а в 1921 по странному стечению обстоятельств оба предприятия были разрушены пожарами. Но Окава смог и восстановить их, и даже запустить в 1925 году третий завод в Эсутору (Углегорске), ставший крупнейшим на Сахалине. В общем, с боссами всемогущей "Мацуи" индустриальный самурай соперничал практически на равных, и 1933 году дзайбацу решила заключить мир. Окава согласился на продажу "Карафуто Когё", надеясь таким образом вернуться в "Одзи", но по сути дела был обманут - в предельно вежливых выражениях сославшись на возраст и необходимость дать дорогу молодым, "бумажного короля" назначили "почётным консультантом". Начинать всё сначала у Хэйдзабуро не было сил, он опустил руки и умер в 1936 году. И даже памятники, поставленные в 1934 году в обоих основанных им городах Карафуто, не при Советах были уничтожены, а пошли на переплавку в войну. Лишь постаменты их ещё стоят - и в Углегорске (куда я не доехал), и в Томари (где я не нашёл).

Октябрьская улица мимо той самой зелёной сталинки тянется между Старым Томари и морем, от которого отделена руинами мебельной фабрики. Фактически это главный въезд в город - за Томаринкой она теряет асфальт и становится той самой "кружной дорогой к Южно-Сахалинску":

Через Томаринку перекинут Японский мост - так его называют теперь по умолчанию, а исторически он был мостом Охаси.

Выше по течению - опоры других мостов, полотно которых было деревянным:

На левом берегу Томаринки лежали жилые кварталы и вокзал, на правом - завод и грузовая станция, а на сопке над ними - храм. Полностью или частично, как ни странно, уцелело всё, кроме грузовой станции:

Томариору-дзиндзя был построен в разросшемся городке в 1921 году. Не знаю точно, когда сгорело деревянное здание, но вот комплекс дополнявших его каменных элементов уцелел в Томари почти полностью, уж во всяком случае - как нигде на Сахалине. Если гражданская архитектура в бывшей Карафуто сохранилась не хуже, чем в самой Японии, то вот синтоистские храмы в Стране Восходящего Солнца по-прежнему чтимы, а здесь советских времён не пережил ни один. Кое-что я уже показывал в городе, а на Бумовской сопке встречает пара мощных бетонных торий - ворот с неизменной поперечной перекладиной. Она олицетворяла насест петуха, который своим криком будит богиню-солнце Аматэрасу:

За торией - стела "сэнсо-кинэхи", так японцы называют старый добрый воинский обелиск. В честь героев какой войны он был поставлен, информационный камень вежливо умалчивает. Но характерная верхушка в виде целящего в небо снаряда напоминает обелиск в Порт-Артуре, на Перепелиной горе, и логично предположить, что построенный по его образцу памятник восходит к той же войне. Стелу недавно спасли, оттащив от края начавшего осыпаться обрыва, и тогда же расставили по бывшему храму таблички в виде стильных чёрных камней с белыми надписями по-русски и по-японски. В основном они отмечают бетонные плиты в траве, где когда-то располагались тэдзубати, кома-ину и фонари - единственный бесследно утраченный элемент комплекса. На вторых ториях есть надпись "2600 лет Японии. Уотано Кэмэдзиро", из которой можно понять, на чьи деньги и когда (2600-летие страна праздновало в 1940 году) построили арку. За ней кончается сандо (дорога к храму) и стоит сама храм, вернее то, что от него осталось:

То есть бетонный фундамент лёгкой каркасной деревянной постройки. Синтоистские храмы "хоккайдского типа", строившиеся на Карафуто, удивительно похожи, большинство показанных дзиндзя я бы не отличил друг от друга без контекста и подписи. Но всё-таки Томариору-дзиндзя кажется одним из самых красивых:

Чуть в стороне одиноко стоит тюконхи - "памятник показавшим верность", не просто обелиск, а алтарь героев, посмертно становящихся ками (духами), продолжающими помогать живым. Вот только представление о героях у японцев несколько иное, и например те два офицера, поспоривших в покорённом Нанкине, кто первым убьёт 100 китайцев, по крайней мере в те годы тоже считались героями. Впрочем, та безумная жестокость проявилась в японо-китайской и продолживший её Второй Мировой войне. В русско-японскую же и особенно в Первую Мировую о благородстве японцев по отношению к гражданским и пленным европейцы слагали легенды.

Одно из прозвищ тюконхи в народе - Японская печь. На самом деле камера под обелиском была сокровищницей воинский реликвий, а копотью покрылась уже стараниями русских людей.

Здесь нас внезапно нагнала группа туристов, или вернее просто гостей Сахалина, приехавших на какое-то событие типа конференции аж из Республики Коми. Одна из немолодых женщин была родом из Томари, уехала отсюда в глухих 1990-х, и видимо в свободный день сманила часть коллег с собой. Разговаривать с ними было интересно, хотя на руинах храма у тёплого моря мне хотелось скорее побыть одному.

Томариору-дзиндзя стоит на мысу между обрывом Бумовской сопки и маленьким распадком. В распадке нашёлся родник:

А напоследок я направился к руинами целлюлозно-бумажного завода, первой на Сахалине бетонной постройки такого масштаба. В принципе Томаринский ЦБК - близнец Холмского, но построен был чуть раньше и стоит куда живописнее:

А разруха в точности та же:

И вообще-то не будучи любителем заброшек, я полез внутрь через камни и бурьян:

Сначала в высокий цех:

Затем - по главной "улице":

Целлюлозно-бумажные комбинаты Сахалина были все без исключения основаны японцами, но исправно работали и при Советах. Японские специалисты оставались на них до 1960-х годов и на родину уезжали нехотя. В 1990-х заводы встали один за другим все до последнего, и с Сахалина ушла целая отрасль.

Во многих ЦБК, однако, выжили котельные, а в Южно-Сахалинске завод "Одзи" и вовсе целиком превратился в ТЭЦ. На территорию чего-то подобного я, судя по всему, и вышел через руины, и не дожидаясь сторожа, поспешил назад.

Но знаете... за пределами этих руин у Томари вид почти курортный. И мне сложно представить, что ещё не так давно это был рабочий городок, затянутый грязным дымом. О зловонных ЦБК, стоявших в центрах городов, сахалинцы жалеют куда меньше, чем о многих других предприятиях.