Почему комиссар из красной дивизии и автор романа о легендарном Чапаеве подружился с белым генералом и даже написал предисловие к его мемуарам

Дмитрий Андреевич Фурманов был комиссаром 25 дивизии. Той самой, Чапаевской. По воспоминаниям сослуживцев, Василий Иванович своего комиссара уважал, но это не мешало ему приударить за его женой. Это и стало причиной раздора.

Хотя ссора была недолгой - вскоре легендарный комдив погиб и Фурманов забыл все обиды. Он прошел всю Гражданскую, а потом засел за написание романа о Чапаеве. Позже работал Высшем военно-редакционном совете (литературно-издательский отдел Политуправления Реввоенсовета) и в журнале “Военная наука и революция”.

В то время Фурманов и пересекся с еще одной известной личностью - Яковым Александровичем Слащевым.

В годы Гражданской войны тот был одним из самых талантливых генералов на белом юге. Прославился ещё на Первой мировой, а потом организовывал белые отряды на Северном Кавказе. В 1920 встал на пути РККА и удержал Крым. Из-за него военные действия затянулись ещё на год и погибло немало отважных бойцов из Красной армии.

После Гражданской Слащев сбежал в эмиграцию, но там разругался с Врангелем. И меньше, чем через год, вместе с женой и друзьями вернулся в Советскую Россию. Здесь он сразу попал под пристальное наблюдение спецслужб, но он и с ними смог договориться. Слащев писал для них характеристики на командиров белого движения, которые отдыхали в эмиграции, писал воззвания для уехавших офицеров и плотно занимался пропагандистской работой. Также вел занятия по тактике на курсах “Выстрел”.

А потом познакомился с Фурмановым и они стали неплохо общаться. А когда Слащев написал мемуары, автор романов о Чапаеве вызвался написать к ним предисловие. И оно начиналось вот так:

“Слащев — это имя, которое не мог никто из нас произносить без гнева, проклятий... Слащев — вешатель, Слащев — палач: этими черными штемпелями припечатала его имя история”.

Но затем тон меняется:

“Два года работы у нас, в Красной Армии, не прошли для него даром, а работа над изничтожением своего политического невежества только яснее развернула перед ним весь ужас его мрачной деятельности в борьбе с Советской властью”.

Мемуары он посчитал весьма полезными, она обнажала многочисленные проблемы и разногласия в белом лагере:

“Мы представить себе не можем какого-нибудь комбрига в Красной Армии, не понимающим, за что, во имя чего он борется. Это для нас просто немыслимое дело.

А вот “там”, оказывается, самые высокопоставленные руководители были политическими младенцами.

В то же время в области специальной они, разумеется, были большими мастерами. И провели против нас не одну талантливую операцию. И совершили, по-своему, немало подвигов, выявили немало самого доподлинного личного геройства, отваги и прочего.

Красная Армия имела перед собою не случайный сброд и не военный кисель, а организованного, стойкого, сильного, часто отважного и решительного, прекрасно обеспеченного врага, имеющего богатейший заморский тыл.

Предлагаемая книжка Слащёва, если распространить её по жалким остаткам врангелевских войск, несомненно, поможет тому, чтобы русская армия была не в Галлиполи или Болгарии, а самотеком перебиралась бы в Советскую Россию”.

С чем Слащев и справлялся - его мемуары действительно попали за границу. Сколько офицеров благодаря этому вернулось - неизвестно. Но наверняка такие были.

Но дружба и сотрудничество Фурманова со Слащевым продлилось недолго. В 1926-м из-за болезни Фурманова не стало. А в 1929 году Слащева застрелил человек, который его ненавидел еще со времен Гражданской войны.

Так и закончилась необычная дружба двух командиров.