Проклятые толмачи

У «Гарри Поттера» в России непростая судьба. Ему как-то сразу сильно не повезло. Буквально первая книга «Философский камень» в переводе Игоря Оранского вызвала скандал. Что вполне объяснимо: Оранский сделал Невилла хозяином не жабы, а черепахи, где-то в эпизодах у него мелькнули вампиры, были и другие случаи внезапного «сотворчества» переводчика с автором. Оранский перевел вторую и третью книги, но после первой издатели спешно обратились к Марине Литвиновой, а «Философский камень» отредактировали. После этого лучше стало, но не сильно: в 2002 и 2003 годах «Тайная комната» и «Кубок огня» получали литературную антипремию «Абзац» за худший перевод и редактуру. После «Узника Азкабана» стало понятно, что «Гарри Поттер» — это супермегабестридер и -селлер, и долго сидеть над переводом не позволено никому. Начиная с «Кубка огня» и до «Даров смерти» над переводом трудился уже целый коллектив соавторов, включая таких мэтров, как Виктор Голышев. Переводчики работали в авральном режиме, а редакторы едва успевали следить, сходятся ли концы с концами.

Параллельно в интернете жили своей жизнью альтернативные любительские переводы «Поттера», и одним из самых остроумных, профессиональных и, как следствие, популярных стал перевод, выполненный Марией Спивак. Работать Мария начинала очень камерно — она это делала для своего тогда еще маленького сына. Перед ней был не абстрактный взрослый составитель петиций, а конкретный маленький читатель. Поэтому нет ничего удивительного, что ее переводы в сети мгновенно набрали популярность. Как не удивительно и то, что когда в 2013 году у «РОСМЭНа» кончились права на «Гарри Поттера» и эксклюзивное право на издание Роулинг в России получил «Махаон», они отдали предпочтение переводам Марии Спивак.

«Сопоставляя два или несколько переводов, читатель может получить как бы стереоскопическое изображение оригинала, увидеть его с разных сторон», — писал академик Михаил Гаспаров применительно к новому переводу «Божественной комедии» Данте. Но русскоязычные поклонники «Гарри Поттера» придерживаются мнения, отличного от точки зрения великого переводчика и античника. Им кажется, что изменение имен (а именно к ним у фанатов основные претензии) с Невилла Долгопупса на Невилла Длиннопоппа, Полумны на Психуну, а Мадам Трюк на Мадам Самогони — повод для написания петиций.

Видимо, они не читали в детстве «Айвенго» Вальтера Скотта. А если даже читали, то, видимо, не подозревают, что в России он появился как «Иваное». Во всяком случае, именно под этим именем знал благородного рыцаря Виссарион Белинский. Так что кто знает, какой путь пройдет Долгопупс/Длиннопопп в последующих переводах, прежде чем всех удовлетворит его family name.

По сравнению с историей переводов «Гамлета» блекнет даже история «Илиады»: более 30 переводчиков даже в наши дни пытаются сделать точнее, чем у Лозинского, и образнее, чем у Пастернака. Русские литераторы взялись за «Гамлета» раньше, чем за «Илиаду»: в 1748 году поэт Александр Сумароков сделал не столько перевод, сколько переложение. Далее каждые 10 лет находился смельчак, бросавший вызов шекспировскому тексту. Свои силы пробовал и внучатый племянник Николая Гнедича — Петр Петрович Гнедич, драматург, театральный деятель, историк искусства. Однако самыми высоко оцененными и востребованными переводами все же стали тексты Михаила Лозинского и Бориса Пастернака. Хотя поклонники первого и второго время от времени ввязываются в безрезультатные споры друг с другом, в культуре тексты заняли разные ниши: перевод Лозинского больше ценят литературоведы, перевод Пастернака чаще можно услышать с театральной сцены.

«Божественная комедия», кажется, еще одна жертва типичной для русской культуры черты «не читал, но выскажусь». Если полазать по русскоязычным форумам в интернете, то на вопрос, в чьем переводе читать творение великого Данте, все хором отвечают: Михаила Лозинского. Спору нет — перевод прекрасен. Однако же ставшая крылатой фраза «Оставь надежду, всяк сюда идущий» вошла в русский язык из перевода вовсе не Лозинского, а Дмитрия Мина. У Лозинского она звучит как «Входящие, оставьте упованья». Не говоря уже о том, что в 1995 году появился альтернативный силлабический перевод «Комедии» Александра Илюшина, а в середине 2000-х (то есть спустя каких-то 10 лет) «Божественная комедия» снова вышла в новом переводе Владимира Маранцмана, который попытался избавить текст от излишней архаичности, присущей переводу Лозинского.

Не одно поколение советских детей выросло на удивительных приключениях девочки Элли, песика Тотошки, Страшилы, Железного Дровосека и Трусливого Льва, описанных Александром Волковым. И вот почти спустя полвека на русском языке постепенно начали выходить оригинальные версии сказки Лаймена Фрэнка Баума «Великий Чародей страны Оз», очень свободным пересказом которой и стала книга Волкова. Сейчас наиболее точным переводом сказки Баума считается работа Ольги Варшавер, Дмитрия Псурцева и Татьяны Тульчинской. Вроде бы прецеденты известны: примерно в таких же отношениях с оригинальной сказкой Карло Коллоди «Пиноккио» находится текст Алексея Толстого про Буратино. Но родителям, выросшим на книжке про Страшилу, Железного Дровосека и Трусливого Льва, читать на ночь детям оригинал про Болвашу, Жестяного Дровосека и Боязливого Льва довольно непривычно. Учитывая проснувшуюся недавно страсть разнообразных «родительских комитетов» все брать под свой контроль при помощи УК, так и ждешь, что бедный мягкотелый Болваша падет жертвой тоталитарного Страшилы.

Чтобы оценить масштаб бедствия, про этот текст надо понимать две вещи. Первая: повесть одного из самых странных американских писателей ХХ века о взбунтовавшемся подростке вышла в СССР в 1960-е и стала библией свободомыслящей молодежи, особенно студентов гуманитарных вузов, особенно романо-германских отделений. Ты слушаешь «битлов» и читал «Над пропастью во ржи» — значит, ты свой. И второе: в СССР повесть вышла в переводе Риты Райт-Ковалевой. Ее перевод не был как-то особенно точен, даже наоборот (кто читал в оригинале — знает, что повесть гораздо жестче и местами не без мата). Но у Ковалевой вышел текст такого художественного качества, которое превратило «Над пропастью во ржи» в факт даже не американской, а русской литературы. Поэтому всякие попытки сделать новый перевод моментально воспринимаются как замахивание на святое. И именно это во многом обусловило реакцию критиков на новый перевод Максима Немцова, появившийся в 2008 году, где все было не так, как у Ковалевой, даже название: «Ловец на хлебном поле».

Произведения Стивена Кинга на русском языке в большинстве случаев выходят в переводе Виктора Вебера, который так буквален в своем методе, что местами его тексты выглядят как подстрочник, а местами просто непонятны. Критики стонут и закатывают глаза, припоминая ему перлы вроде «в лесу раздавался треск бега оленя», фанаты пишут гадости в интернете, но издатели продолжают заказывать Веберу переводы и редактуру новых книг Кинга. Читателям остается только выпускать пар на форумах, чем они и занимаются: «Читал для сравнения "Оно" в оригинале. Вебер умудрился напичкать книгу таким числом ляпов и глупостей, что становится страшно. Особенно плохо, когда какая-то деталь значимая, а в переводе ее опускают. Как розовые помпоны, которые периодически становятся шерстью, пухом, пуговицами и шариками. Как мертвые огоньки, которые в "Бессоннице" уже смертоносные огни (и рушится связь книг). Но есть места, когда у Вебера непонятно происходящее в принципе. В "Оно" это сцена, где Билл и Ричи следят за ожившей фотографией. Как можно настолько топорно вычитывать, я не понимаю».