"Механик веселый сегодня пришел, кочегар, как обычно, танцует"

Крушения и аварии были очень частыми, особенно в 1920–1930-е годы, но и в последствии их хватало. Во всяком случае, было их гораздо больше, чем в более поздние и сегодняшние времена. "Нет такой станции на нашем участке Москва - Сухиничи, - рассказывал мне Юрий Савельевич Оберчук, - на которой на моей памяти не было хотя бы одного крушения или аварии". Надо сказать, что старые машинисты-паровозники хотя и назывались механиками, но редко имели больше двух классов образования, брали больше опытом, чем теориями, были окружены огромным почетом и уважением, получали прекрасную зарплату, регулярные правительственные награды и пользовались обилием всевозможных льгот. Всё это давало им огромное чувство превосходства и уверенности, а в чем-то и безнаказанности. Поэтому пьянство на паровозах, чего греха таить, было весьма распространено. Савелич рассказал мне, как однажды, работая еще помощником, привез своего напившегося машиниста на паровоз на санках, кое-как втащили они его с кочегаром в будку, положили на левое сиденье, открыли дверь, чтобы его дорогой проветривало, и некоторое время ехали вдвоем, пока механик не пробудился и не взялся за управление. Машинист депо Осташков А. П. Померанцев рассказывал автору, что работал он помощником на трофейном паровозе по прозвищу "фрау" со старым дедом-машинистом, который не уезжал в поездку без двух четвертинок: одну выпивал перед отправлением, другую - в середине пути, на одном и том же месте, где валялось немало этих его выкинутых бутылочек.

В среде московских паровозников ходили легенды о действительно существовавшем в 1940-х годах не ком машинисте Макарове, который был разжалован из высокого начальства за пьянство и буянство и тем же занимался потом на паровозе, причем приходил в поездку только в прежней своей генеральской фуражке (пока ее где-то не оставил). Наиболее знаменитые эпизоды из паровозной саги о Макарове - с летчиком и про пивной ларек.
Однажды, после войны, попросился к Макарову на Киевском вокзале на паровоз военный летчик, весь в орденах, доехать до Малоярославца. Ну и сказал тот летчик что-то вроде того: мы вот в небе храбрецы, а вы тут на этом самоваре - что? Ну, Макаров посылает кочегара, протянув ему скрученную стопку денег, в магазин: "Купишь водки". Кочегар принес. И как начни Макаров пить, отправившись с Киевского, и летчика поить. И вошел в раж, регулятор упер "в пятку, а реверс - на площадку", как говорили паровозники, и достиг невероятной скорости и тряски, от которой помощник с кочегаром чуть не полегли на пол, а летчик со страху едва сознание не потерял. "А ты говоришь - на самоваре! Тут пострашнее, чем у вас, будет!" - орал Макаров и пил прямо из горлышка, забыв о дороге. Станции, где надо было вставать, проехали мимо (а ехали с пригородным). Дежурный из Шемякина звонит в Малоярославец: "Пьяная бригада, вызывайте милицию!" Пришли в Малом милиционеры, стали залезать на паровоз (это был пассажирский СУ), так Макаров с ними боролся, словно в осаде, отбивался и лопатой, и скребком, пока его не связали, так и то он весь непримиримостью исходил, когда его в отделение везли.

Прогнали его за это из Москвы-Киевской, и попал он в депо Великого Почина, на Сортировку. Едет в Рязань на "лебедянке" с грузовым, лето, жара - захотелось ему пива. А тут, где дачи, в районе Малаховки, как раз у путей пивной ларек и очередь. Макаров встает с поездом на перегоне и посылает кочегара с баклагой за пивом. Тот возвращается: меня не пустили без очереди. "Как они посмели?! Паровозника не пустить?!" Подъезжает паровозом строго напротив ларька и… сметает его с лица земли, словно артиллерийским залпом, потоком пара из крана Эверластинга - вместе с продавщицей. После этого случая, как говорят паровозники, Макарова все-таки "убрали", хотя и был он выходец из высокого министерского начальства.

Пьянство на паровозах да и на линии было явлением весьма распространенным - но, конечно, не следует его преувеличивать. К тому же на паровозе особенно не запьянеешь, а зимой, в сильные морозы, 100 граммов даже и не помешают. Ведь не было на линии никакого медосмотра, он появился только в 1960-е годы, а в столовых и ларьках в паровозных депо везде в разлив продавались водка и пиво. Савелич рассказывал, как однажды пиво не завезли, и тогда они с другими машинистами позвонили в Москву и нажаловались самому заместителю начальника дороги, который очень возмутился и дал команду немедленно доставить в буфет свежее пиво, что сразу же и было выполнено.

Если в песне поется, что кочегар, "как обычно, танцевал", то, стало быть, вся бригада не прочь была малость приложиться перед рейсом… "Только лишь выедем мы на "лебедянке" под поезд Кострома - Киров, - рассказывал автору бывший кочегар депо Кострома, - как я уже от имени всей бригады бегу на Титова в магазин, набираю в карманы четвертушечек, и одну-то четвертушечку сразу у себя на тендере - клю-клю-клю, а после мы еще маленечко все вместе клюкнем, и хорошо, на веселом тоне едем и прибываем благополучно в Галич".

И ведь, несмотря на всё это "веселье", делали всё, что требовали дорога и паровоз, - а требовали они очень многого, и приводили поезд в пункт назначения по графику (по поездам действительно ходики ставили за отсутствием ТВ и радио), и паровоз содержали в неотразимой чистоте и сверкании, так, что он глаз собою радовал всем встречным и прохожим, был как лакированный, вечно юный.
Паровозы ведь были закреплены за бригадами, на одной машине работали только одни и те же лица, это был и дом их родной, и, как скажет машинист Алексей Борисович Апрельский, "касса". На уход за паровозом не скупились и любили его как девушку, как жену и невесту, душевно, ласково и работяще, что и нашло отражение в словах другой песни, в которой рассказывается о романе хозяйки сдобного буфета и механика молодого: "Люблю тебя, моя родная, как свой курьерский паровоз". Это правильно сказано, безо всякой натяжки - сравнения по степени значимости совершенно адекватные: к тому же не просто паровоз, а - курьерский!