Как ношение бороды помогло в службе двум находчивым техникам

Во фронтовой авиации, выслужившие свой положенный срок офицеры, убывали по замене в более благодатные места в европейской части, как правило, одну из групп войск соцстран. Но имелись и места, где ограничений по срокам не было вовсе. И попавшие в такое место «счастливчики» могли трубить в нём до морковкина заговенья, лишь мечтая о перемещении куда-то хотя бы внутри округа.

Наши герои, о которых пойдёт речь, служили как раз в таком «бессрочном» районе, и к моменту этих событий прослужили в нём уже достаточно долго.

Погожим весенним утром командир эскадрильи истребительного авиационного полка подполковник Овсянников, прибывший на построение, сразу отметил своим наметанным глазом какое-то нездоровое оживление в рядах его подчиненных. Источник ажиотажа выявился очень быстро в лице, точнее лицах двух стоявших в строю техников, только-только вышедших из очередного отпуска. Физиономии обоих старших лейтенантов украшали солидные окладистые бороды, хотя обоим было чуть больше тридцатника. Такие бороды явно старательно отращивались весь отпуск, и никак не могли быть следствием затянувшейся офицерской пьянки перед выходом на службу.

От всего увиденного подполковник Овсянников на миг потерял дар речи, но быстро пришел в себя и наехал на неадекватов со всей командирской суровостью. Высказав всё, что он думает в адрес двух не опохмелившихся, по его мнению, господ офицеров, комэск решительным тоном приказал попутавшим берега нахалам не смущать своим видом присутствующих, подавая им дурной пример, покинуть строй и через полчаса явить его взору гладковыбритые физиономии. Однако на сие справедливое распоряжение начальства последовал просто ошеломляющий ответ одного из провинившихся, заставивший видавшего виды комэска просто онеметь. Дескать, они бы и рады выполнить волю начальника, да только вот сбрить бороды им не позволяет их ВЕРА. На вопрос пришедшего в себя комэска о конфессии, в которую умудрились угодить его офицеры, он услышал название какой-то секты, устав которой, дескать, и предписывает её приверженцам ношение бороды. Тут у подполковника Овсянникова и вовсе отвисла челюсть. Услышать такое в середине семидесятых из уст советского офицера было просто немыслимо.

Дальнейший диалог между начальником и подчиненными не приводится ввиду полной его нецензурности из уст начальника. Подчиненные же наоборот вели себя скромно и сдержанно, на все реплики командира реагировали смиренно, проявили полную готовность понести любые дисциплинарные взыскания, но сбрить бороды отказывались напрочь, будучи готовыми пострадать за веру. Кончилось дело тем, что подполковник Овсянников, отчаявшийся призвать подчинённых к голосу разума, отправился докладывать обо всём командиру полка.

Комполка, как и всякий мыслящий командир, столь явного сектантства и раскольничества в стройных рядах полка допустить не мог и вызвал ослушников к себе на ковёр. Прочитав подчинённым целую проповедь на тему «облико морале» советского офицера, уже с высоты своего командирского кресла продублировал приказание о лишении оных их растительности на физиономиях.

Всё это время офицеры вели себя аки смиренные агнцы, но выполнить приказание комполка отказались. Получив взыскание в виде выговора за нарушение устава и неподобающий внешний вид, позорящий облик советского офицера, наши технари были отпущены на свободу с наказом одуматься и не усугублять своё шаткое положение.

Однако на следующий день оба «сектанта», не внявшие командирским увещеваниям и голосу разума, продолжали смущать сослуживцев своей буйной растительностью, вызывая ненужные вопросы и пересуды.

Процедура командирского увещевания повторилась в точном соответствии с отработанным сценарием с разницею только в том, что к душеспасительным беседам с отступниками подключился политотдел, безо всякого, впрочем, успеха. Из кабинета командования оба старлея отправились прямиком на офицерскую гауптвахту, вызвав своим появлением у всей комендантской роты вполне понятное оживление.

И не только в самой комендатуре. Оживление возникло не только у комендачей, но и у других обитателей и сокамерников офицерского временного «общежития», прибывших из других частей. Очень быстро те узнали о причине отсидки двух технарей, закономерно разнеся эту интересную историю до своих однополчан. Слухи о «пострадавших за веру» долетели до штаба авиаполка. Узнав об этом, комполка не стал искушать судьбу и выдернул наших сидельцев обратно в полк, пусть уж лучше на месте сидят.

С момента выхода наших друзей из стен узилища все их действия были взяты бдительным командиром эскадрильи и замполитом полка под неусыпный контроль. Все их телодвижения, приходы-уходы со службы, обращение с техникой, поведение в неслужебное время бдительно рассматривалось ревнителями офицерской нравственности под увеличительным стеклом. Наверное, ни один офицер не был до этого удостоен такого внимания в этом полку. Выискивался любой повод, чтобы прижать к ногтю двух не желающих подчиниться офицеров.

Но придраться к технарям было решительно не за что. Оба строго несли службу, техника у обоих была на ять. Даже натренированный на подобного рода расследованиях бдительный нос комэска не мог уловить и намёка на запах чего-то крепче кефира, исходивший от примерных служак. Все дружеские вечеринки и попойки однополчан обходились ими десятой дорогой. Словом, образец для подражания, если бы не их бороды.

Обвешивать старлеев дальнейшими взысканиями комэск и комполка не стали, справедливо понимая, что придраться к ним по службе даже при всём желании просто не за что, если не считать нарушения внешнего вида. Но, в конце концов, ношение бороды прямо уставом не запрещено, да и нельзя же их вечно держать на «губе», авиатехнику ведь тоже надо кому-то обслуживать. Глядишь, решили отцы-командиры, как-нибудь образуется и это, рано или поздно надоест, одумаются и сбреют свою буйную растительность. Главное – не показывать их на глаза кому-то из начальства повыше.

Но тут не шуточную тревогу забил замполит, который делая профилактический обход офицерского общежития, заглянул в комнату наших друзей. Заглянул и обомлел. Вся стена была украшена иконами, на столе красовались какие-то священные книги, свечи и прочая духовная атрибутика, а оба старлея вместо игры в карты или какого-либо иного невинного офицерского развлечения читали вслух какое-то священное писание внимательно внимавшим им гостям.

Даже распитие горячительных напитков на фоне фривольных картинок на стенах комнаты было бы в глазах замполита просто невинной детской шалостью, достойной отеческого порицания по сравнению с увиденным.

Такого вопиющего кощунства в стенах офицерской общаги истинный коммунист-ленинец, естественно, допустить не мог. Тайную вечерю бородачей-раскольников и примкнувших к ним неофитов замполит немедленно разогнал, пригрозив её участникам всеми доступными карами, а виновников, смущавших своими крамольными речами незрелые умы, на следующий день снова призвали в политотдел штаба полка к суровому ответу.

Но тут отцов-политработников ждал реальный облом. Ещё задолго до этого выяснилось, что наши герои ни разу не коммунисты и из комсомола давно выбыли по возрасту. В ответ на все увещевания, стенания и грозные посулы партполитаппарата они указали на соответствующую статью Советской Конституции, прямо и недвусмысленно говорившую о свободе вероисповедания в СССР. Вдобавок ими было справедливо замечено, что ни один устав Советской Армии не требует от офицера быть атеистом.

Все меры воздействия были испробованы. Обещание вконец обозлённого комполка засадить старлеев на гауптвахту надолго и всерьёз, было встречено ими со смирением, типа, Бог терпел и нам велел, пришло время и нам пострадать за веру. При этом рабы Божьи посулили отписать куда надо о притеснении их по религиозному признаку. В общем, командование полка зашло в тупик. О новых веяниях в идеологическом воспитании офицерского состава просочились нехорошие слухи, дошедшие до политотдела дивизии. В вышестоящих штабах пошло нездоровое оживление. Неудобные для командования и политработников полка вопросы пошли уже из штаба армии. Что делать? И тут отцов-командиров осенило.

Командир полка нажал на нужные кнопки в штабе армии. Там к словам уважаемого боевого офицера отнеслись с пониманием, вникли в ситуацию и через несколько дней обоих бородачей вызвали в штаб полка. Начальник строевой части ознакомил их с какими-то бумагами из штаба армии, предписывающими двух обладателей бород красоваться ими впредь на соответствующих должностях в группе советских войск в Германии. Конечно, если эти «барбудос» не возражают. Возмущений и возражений со стороны стойких ревнителей религиозной морали по поводу такого перемещения не возникло. Они с радостью согласились нести знамя истинной веры в массы отсталой в этом смысле Германии.

Так что в скором времени оба наших героя убыли в западном направлении к радости облегчённо вздохнувшего командования полка. Вот только все их иконы, святые книги и прочая атрибутика почему-то остались в гарнизоне. Да и украшавшая их лица растительность, как потом сообщили сведущие люди, тоже куда-то исчезла ещё до того, как они пересекли государственную границу. Не иначе стали атеистами по дороге.