Оказывается, даже носящие погоны женщины тоже нуждаются в защите. Я воочию убедился в этом, когда служил в зенитно-ракетной бригаде Войск ПВО в должности начальника восьмого отделения.

Ещё когда я принимал дела в зенитно-ракетной бригаде в середине восьмидесятых на Дальнем Востоке, на командном пункте бригады, где у меня был шифрорган, мне поведали о том, что тут вовсю промышляют мыши, и даже крысы. И в самом деле, попадались мне такие особи. Конечно, воевали с ними как могли. Пару раз в год наезжали какие-то дератизаторы, что-то там рассыпали, прыскали, но толку от этого было чуть-чуть.

Эту историю мне рассказал знакомый офицер-десантник, ветеран войны в Афганистане. Отслужил он за речкой почти два года. Ранения, контузия. Несколько раз он должен был погибнуть от пуль, осколков, в рукопашных схватках. Контузию получил, когда их БМД-шка налетела на фугас. Чудом остался жив. А однажды случилось и вовсе такое…

Эта история произошла в конце семидесятых с моими коллегами курсантами из «морской» роты. Поведал мне её мой хороший знакомый. Рассказ привожу от первого лица.

Историю эту мне рассказали ветераны ВВС в середине семидесятых. Даже не скажу, в каком году она произошла и в каком авиаполку. Это один из тех случаев, когда гибель самолёта с лётчиком едва не повлекла за собой тяжёлые последствия и для других людей.

Как-то раз мне пришлось провести довольно основательный ремонт в помещении шифроргана авиаполка. Во-первых, я расширил помещение почти в два раза, присоединив к имевшемуся ранее шифроргану соседнюю комнату, во-вторых, у нас в том году ожидалась очень серьёзная проверка Восьмым Главным управлением КГБ. И ударить лицом в грязь перед такими серьёзными людьми, показав им обшарпанные стены, было ну просто никак невозможно.

Кому «посчастливилось» служить в «благословенные» девяностые (не к ночи будь помянуты), тот, наверное, хорошо помнит, как нашему брату офицеру выплачивали денежное довольствие. Несвоевременно, с задержкой на три, а то и более месяцев.

Спирт. Ну кто же из служивых не имел дела с этим живительным напитком, источником вдохновения на офицерские подвиги, «жидким долларом», универсальной валютой и так далее. Кто-то честно использовал его строго по назначению, заливая в баки самолётов, протирая оптику, контакты, кто-то предпочитал заливать в себя, оставляя для техники только запах. Но, пожалуй, никто из офицеров и прапорщиков не оставался равнодушным к этой огненной воде. Всем она была нужна.

Я уже писал в одной из своих статей о том, что когда прибыл служить в зенитно-ракетную бригаду Войск ПВО из фронтовой авиации, мои глаза, наверное, напоминали два блюдца, таким паршивым было состояние шифрслужбы и режима. Стало настолько грустно, что хотелось бежать куда глаза глядят. Утешал себя только одной мыслью: служить мне на Дальнем Востоке осталось всего один год, а там перевод по замене; продержусь уж как-нибудь.

Прошло какое-то время после того, как наш полковой особист защитил меня от несправедливого взыскания комполка. И тут подошло время присвоения мне очередного воинского звания «капитан». Здесь комполка и показал свою гнилостность во всей красе.

Прошло несколько месяцев после той злополучной итоговой проверки, за которую я огрёб выговор от комполка «за неудовлетворительное состояние режима секретности», и который он вынужден был через день резво снять без следов в карточке после того, как командующий армией разъяснил ему, кто, за что отвечает в полку.

Мне очень повезло с моим первым командиром, в полк которого я был назначен на должность помначштаба по спецсвязи в середине семидесятых. Это был полк истребителей-бомбардировщиков, а его командира я немного знал раньше, так как служил в этом же гарнизоне. Это был замечательный лётчик, человек и командир с большой буквы. Он никогда не прятался за спины подчинённых, прикрывая ими свои просчёты, не боялся взять на себя ответственность в сложных ситуациях.

Все наверняка знают притчу о том, как Иисус Христос превратил обычную воду в вино, а вот о превращении вина в воду вы наверняка не слышали. Эту историю рассказал мне мой коллега. Рассказ веду от первого лица.

Пока идут рождественские праздники, самое время вспомнить о комичных ситуациях, кои часто бывали в нашей армейской среде и свидетелем которых я оказался ещё в далёкие семидесятые.

Во времена моей курсантской юности у нас в училище существовало жёсткое правило, запрещавшее курсантам одиночное или групповое хождение по плацу. Чуть ли не священным местом он считался. На него выходили только на утренний развод, на зарядку, ну и на торжественные построения. Даже офицеры, как я заметил, старались без великой нужды не появляться на нём.

Шарился я как-то в сети и нашёл старую чёрно-белую фотку моих училищных преподавателей.

Новогодняя история, которая случилась со мной несколько лет назад. Я уже уволился из рядов Вооружённых Сил, и работал на гражданке по нашей же специальности, руководил отделом спецсвязи.

В начале восьмидесятых я служил в должности ПНШ по спецсвязи в одном из авиационных полков. Частенько бывало так, что мне приходилось замещать своего дивизионного шефа – начальника восьмого отделения. То у него отпуск, то учёба на курсах, то ещё что-то. Соответственно, все те задачи, которые ему нарезали сверху на год, падали на мои плечи. В том числе это касалось плановых проверок военных секретных делопроизводств, коих в городе было предостаточно.

Те, кто служил в семидесятых-восьмидесятых, хорошо знают, что такое офицер-двухгодичник. Вчерашние выпускники вузов с военной кафедрой, едва-едва освоившие азы армейской офицерской службы. Обычно таким ребятам, сменившим штатские пиджаки на армейскую форму, старались не доверять должности с личным составом, пристроив их исключительно на эксплуатацию техники.

В последней своей статье я писал о том, как отвоёвывал себе помещение под шифровальный орган на новом месте службы в зенитно-ракетной бригаде Войск ПВО, куда попал служить в середине восьмидесятых. Но борьба за место под солнцем в этой бригаде началась для меня значительно раньше, буквально с первых дней после моего прибытия в часть.

Когда в середине восьмидесятых я прибыл к новому месту службы в зенитно-ракетную бригаду Войск ПВО на Дальнем Востоке, глаза мои даже не округлились, а стали квадратными. Такого отношения, такого опускания шифрслужбы ниже уровня городской канализации, я ещё не встречал. Слыханное ли дело, в штабе бригады не было помещения ни шифровального органа, ни кодогруппы. Про остальное я уже не говорю.

До тридцати двух своих лет я считал, что поездки в колхозы «на картошку» и иные сельские развлечения – это удел сугубо студентов, школьников, ну и, конечно, курсантов. Но реальная действительность развеяла это заблуждение.

В авиации бытует пословица «После четвёртого разворота друзей нет». Относится она скорее к ситуации групповой посадки нескольких самолётов, но используют её и по другим поводам. Однажды я был свидетелем того, как эта пословица сработала с точностью до наоборот при посадке одиночного истребителя.

После того как наш бригадный особист попытался неудачно подставить меня с написанием письма иностранцу, прошло какое-то время. На тот момент я ещё не раскусил всей сущности этого товарища, но какие-то смутные опасения уже начали меня одолевать. У меня ведь в каждом дивизионе тоже есть свои люди. Естественно, я никого там не вербовал, но из уважения ко мне они старались донести до меня нужную мне информацию.

После неудавшегося наезда на моего кодировщика наш особист сменился и на его место пришёл другой. Новенький долгое время изображал по отношению ко мне своего в доску рубаху-парня, в чём-то даже помог пару раз, но потом случилось вот что.

Мои взаимоотношения с офицерами военной контрразведки, или как их называли «особистами», всё то время, пока я служил в ВВС, были абсолютно беспроблемными. Это были нормальные люди, честно выполнявшие свою непростую работу. Мы старались помогать друг другу, когда кому-то из нас требовалась помощь.

В одном из авиаполков нашей воздушной армии случилось лётное происшествие. Во время учебного полёта истребителя-бомбардировщика у лётчика произошла остановка двигателя. Лётчик, как и положено, доложил об этом руководителю полётов и по его указанию попытался запустить двигатель в воздухе. Запустить двигатель не удалось, и лётчик по команде руководителя полётов катапультировался.

Я уже как-то писал, что в середине восьмидесятых в моей зенитно-ракетной бригаде была большая напряжёнка с кодировщиками в дивизионах. При годовой потребности в 10-12 человек присылали из учебки в лучшем случае 4-5 выпускников. Да и тех ещё приходилось доучивать. Вот и выкручивался тем, что отбирал нужное количество бойцов из молодого пополнения, оформлял им допуска, готовил месяц и потом они ехали каждый в свой дивизион.

В караулы мы, курсанты начали заступать уже на первом курсе, и каждый месяц нам выпадал один-два караула. В основном это был внутренний караул в училище, но иногда это были и гарнизонные (комендатура и окружные склады).

Эту историю мне рассказал один из лётчиков в бытность моей службы во фронтовой авиации семидесятых. За стопроцентную достоверность не поручусь, рассказываю в том виде, как её услышал.

Вот и закончилось обучение в стенах нашего училища, подошли государственные экзамены. Первым среди них шла техника специальной связи.
Экзамен не из лёгких. Вопросы охватывали несколько типов шифровальной аппаратуры плюс всякая вспомогательная техника. Вот на этой-то вспомогательной я едва не погорел.

Всякий, кому довелось тянуть офицерскую лямку на Дальнем Востоке во времена Советского Союза, хорошо знал, что Дальневосточный округ был поделен на зоны, определяющие разные сроки офицерской службы. Служба в том или ином гарнизоне – это своего рода офицерская рулетка. Можно было попасть в район, где срок службы органичен десятью годами, можно было попасть на «пятилетку», а кому-то выпадал район, где служили не более трёх лет.

В своей статье «Начальник нагрянул с внезапной проверкой. Но офицер-шифровальщик сумел встретить его красиво» я писал о том, что после попытки внезапного визита с проверкой начальника восьмого отдела армии в мой полк, я подстраховался на будущее. Я отпечатал список всех своих начальников и офицеров их отделов от штаба воздушной армии до Генерального штаба включительно, кого знал, конечно.

У офицера-шифровальщика рабочий день ненормированный. Поэтому мне часто приходилось работать «от теми́ до теми́» и возвращаться домой чуть ли не за полночь.

Я был уже достаточно зрелым офицером-шифровальщиком, когда перешёл из маленькой режимной авиационной части в полк истребителей-бомбардировщиков.

Как-то по Первому Российскому каналу в передаче «Код доступа» мне довелось посмотреть сюжет об Академии Службы внешней разведки РФ. Сама передача неплохая, хотя каких-либо открытий мне она не дала. Но это и понятно, слишком закрытая тема, как и наша служба.

Когда я смотрю сейчас по ТВ или в интернете как кормят солдат и курсантов, я тихо радуюсь. Нам в семидесятых такое и не снилось. Как кормили курсантов в военных училищах? Не сказать, чтобы плохо, но однообразно. А если ещё и повара подворовывали, бывало такое, то и вовсе получалось не здо́рово.

В середине восьмидесятых я служил в должности начальника восьмого отделения зенитно-ракетной бригады. И больше всего хлопот мне в ту пору доставлял не мой шифровальный орган, а полтора десятка наших огневых и технических дивизионов. В каждом из них была своя секретная часть и кодоточка. Редкий месяц проходил без того, чтобы кто-то из них не преподнёс мне очередной «сюрприз».

На нашем военном аэродроме располагалось сразу два авиаполка. Один наш, истребительный полк фронтовой авиации и бомбардировочный полк дальней авиации. Южная часть взлётно-посадочной полосы входила в зону ответственности нашего полка. Рядом с оконечностью ВПП находилась наша централизованная заправка и стоянка самолётов. А северная часть аэродрома принадлежала «бомбёрам-дальникам». Оба полка жили достаточно дружно.

Бег в системе физической подготовки курсантов занимал едва ли не самое почётное место. Из программы училища могли исключить, например, лыжную подготовку, если район был бесснежным как у нас, но бег был обязательным. Бегали мы много. Сначала на 1 км, потом на 3, а потом и на 6 км с полной выкладкой в виде автомата и прочей амуниции.

В середине восьмидесятых я служил в одной из зенитно-ракетных частей ПВО в должности начальника восьмого отделения. И одной из проблем моей службы была острая нехватка квалифицированных специалистов-кодировщиков. Командир части, понимая мою ситуацию, дал мне карт-бланш на отбор кандидатов в кодировщики из числа молодых призывников, поступающих в бригаду. Разрешил брать любых, кроме водителей и ещё пары специальностей.

Я уже писал о том, как мы перевозили нашу спецтехнику военной авиацией. Но если тот злополучный рейс лишил сна многих начальников только нашей воздушной армии, то перевозка шифраппаратуры по железной дороге однажды поставила на уши уже более серьёзных людей в КГБ и штабе округа.

Когда я поведал училищному преподавателю тактико-специальной подготовки о своих дорожных приключениях при возвращении с войсковой практики («Как вагонный ключ-отмычка помог курсанту доехать до Сочи»), он рассказал всей группе любопытную историю, которая случилась где-то в середине шестидесятых с возвращавшимся в училище курсантом.

Когда я был ещё молодым лейтенантом и только начинал службу в авиационном полку истребителей-бомбардировщиков, мой командир полка очень доходчиво объяснил мне основные приоритеты авиации.

Любая дорога когда-то кончается. На следующий день после стычки с дорожными хулиганами наш поезд допыхтел до нашей станции назначения. Дав возможность выйти из вагона всем пассажирам, мы выгрузили нашу шифровальную аппаратуру. Но встречающую нас делегацию я не увидел. Похоже, детективная история с пропажей и поиском шифровальной техники повторяется. Быстро прикидываю, куда можно отбарабанить наши упаковки, чтобы о них не спотыкались честные граждане.

Считается, что шифрованная связь в Советской Армии применялась исключительно для передачи наиболее важных и срочных сообщений, составляющих государственную тайну. Так оно и было. Но из этого правила нет-нет, да и пробивались исключения. А некоторые сообщения, особенно резолюции больших начальников на входящих шифртелеграммах, иногда больше смахивали на анекдоты.

После нескольких лет службы в должности начальника восьмого отделения зенитно-ракетной бригады я, наконец, смог заполнить все должности начальников секретных делопроизводств и кодировщиков в дивизионах толковыми ребятами-срочниками и женщинами-военнослужащими. Все девчата умницы и красавицы как на подбор, с пышными гривами и осиными талиями. Так уж получилось, хотя отбирал вовсе не по внешним данным. Сам работал с каждым кандидатом, натаскивал, обучал.

Моё возвращение в родные пенаты училища с войсковой практики оказалось богатым на неожиданности. Как приятные, так и не очень.

То, что лётно-подъёмный состав советской истребительной авиации во все времена считался элитой, никто не оспаривает. Всё громадьё наземных служб авиаполка и приданных ему частей денно и нощно пашет только для того, чтобы эти 40 лётчиков могли беспрепятственно взлететь и выполнить боевую задачу. Но бывало и так, что некоторые летуны сами себя возносили просто на недосягаемую высоту, низводя всех «ползающих» на порядок ниже себя.

За время своей службы в авиации я заметил, что военные лётчики – народ своеобразный. Свои лётные правила и инструкции они стараются выполнять чётко и неукоснительно. А вот в отношении всех иных предписаний, в частности касаемо защиты государственной тайны и сбережения секретных документов, отношение у них, мягко говоря, прохладное. Иной раз так просто наплевательское.