Ехегнадзор и окрестности

В окрестных горах же висят монастыри Белый и Чёрный - Спитакавор с могилой Гарегина Нжде и Танаат с остатками средневекового Гладзорского университета.

Помимо Ехегиса и Ехегнадзора, в Армении есть ещё Ехегнаван, Ехегут, Ехег - этот корень означает всего-то "тростник", но считается устаревше-возвышенным: в обиходе армяне после веков тюркского господства предпочитают называть болотные травы "камыш". И в прошлой части мы осматривали Тростниковку, а сегодня едем в Тростниковую долину. К типичному названию прилагается типичная история далёкой заставы Урарту (2700 лет назад), заурядной армянской деревни Пондазтакх на большой дороге (с 5 века) и тюркского селения Кешишкенд, оставшегося на берегу Арпы после выселения армян в Исфахан в 17 веке. Доставшись России в 1828 году вместе с Нахичеванским ханством, Кешишкенд заселялся армянами из иранских Сальмаса и Хоя и к началу ХХ века разросся до 1,5 тысяч жителей. В 1931 году он получил статус города, а в 1935 обзавёлся и армянским названием Микоян. Сам Анастас Ованнесович из Санаина, впрочем, "без инфаркта и паралича" прожил аж "от Ильича до Ильича", в то время как называть города в честь живых запретил ещё Никита Сергеич. Но тюркское имя возвращать армянам было не с руки, древнее название звучало слишком уж громоздко, и в 1956 году Ехегнадзор стал называться в жанре "о погоде, о природе". И в общем, я бы сказал, что сам Ехегнадзор даже чуть менее зауряден, чем его история - на весь город наберётся хотя бы десяток зданий, цепляющих взгляд:

С утра мы покинули кемпинг у перекрёстка (см. прошлую часть), попрощавшись с Юлей (на самом деле Джулией), обаятельной автостопщицей из Бельгии, на рассвете решившей штурмовать Смбатаберд. Выйдя на трассу, мы поймали попутку и минут десять спустя оказались в центре Тростникового города:

Роль которого здесь выполняет парк имени Момика - средневекового зодчего на службе князей Орбелянов, чьи шедевры я уже показывал в Арени и Нораванке. Посреди парка - валун, похожий на яйцо, из которого вылупился вишап (дракон в армянских мифах):

А за парком - огромный Дворец культуры. Сюда он обращён задворками, однако стену украшает роскошный барельеф со всей космогонией Вайоц-Дзора, где нашлось место и манускриптам Гладзорского университета, и барельефам храмов, и даже взлетающему орлу с герба дома Орбелянов:

Напротив, выше по склону - длинное здание больницы с парой живописных подворотен, в одной из которых укрывался от зноя таксист. От прямого ответа на вопрос "почём до Спитаковора?", он как-то очень осторожно уклонился, но предложил за небольшие деньги отвезти нас в самое верхнее село:

От Ехегнадзора выше по склону тянется целый шлейф предместий, которые образуют сёла Гладзор (до 1947 года Ортакенд) и Вернашен (Башкенд), общим населением сравнимые с городом, а площадью даже превосходящие его. До Вернашена и довёз нас водитель да высадил у церкви Сурб-Акоп - простейшей сундукообразной базилики из тех, что строили армяне, возвращаясь на родину из Исфахана.

С 1984 года в ней обитает небольшой музей Гладзорского университета, основанного в 1282 году неподалёку. То был расцвет дома Орбелянов, пришедших в Вайоц-Дзор в 1184 как изгнанники из Грузии, где поднялись их предки высоко, да не на тех поставили во дворцовых интригах. Но в войнах армян и грузин с мусульманами Орбеляны расширили свои владения на весь Сюник, а в 1230-х годах сумели поладить с новым хозяином - монголами, чьей "золотой ордой" для Закавказья сделался Тебриз. Избегая участия в восстаниях и посылая войска для войн с тюрками и арабами, Орбеляны сделали Сюник самым благополучным местом Закавказья, где и возникали такие сущности, как мировая ярмарка шёлка в Джульфе или университет в Гладзоре. Его выпускники и профессора, как например историк Степанос Орбелян или художник-миниатюрист Тарос Торонаци внесли немалый вклад в армянскую культуру, продолжившую жить, как бессмертная душа, даже после краха армянской государственности. Ну а для нас самый актуальный студент и преподаватель Гладзора - уже упоминавшийся зодчий Момик, творения которого вошли в число важнейших достопримечательностей Армении. Гладзорские дисциплины делились на "внутренние" (богословие и философия) и "внешние", в свою очередь делившиеся на гуманитарный тривиум (грамматика, риторика, логика) и точный квадриум (арифметика, геометрия, астрономия и музыка), по одной из которых, после 7-8 лет обучения студенты писали диссертации. Но в перечне того, что необходимо для работы университета, ректор Нерсес Мшеци не зря упоминал "мир, места пустнные и тихие", а вот с этим-то в Армении было трудно: проработав ввсего 56 лет, в 1338 году Гладзорский университет прекратил своё существование.

Но к его 700-летию в церковке был обустроен музей:

Больше, я бы сказал, душевный, чем интересный - в основном тут представлены фотографии памятников архитектуры (в том числе - загубленных в соседней Нахичевани), портреты средневековых профессоров да копии миниатюр и документов, не впечатляющие после подлинников из ереванского Матенадарана.

Между тем, смотрительница музея на вопрос про Спитакавор ответила, что к нему можно подняться пешком, но это около 8 километров в гору, и у туристов такой путь занимает в среднем 2-4 часа. Автодорога туда тоже есть, но проедет по ней как минимум "Нива", которая как раз имеется в наличии у мужа. Мужу смотрительница и позвонила, передав мне телефон договариваться про цену. На том конце провода предложили ехать за 12 000 драм (около 1600 рублей), я уговаривал за 8000, а в итоге сторговались ехать за 10 000 в Спитакавор и бонусом, в ту же стоимость, в соседний Танаат - до него гораздо ближе и по асфальту. На подошедшей вскоре белой "Ниве" мы выехали за околицу Вернашена, начали подниматься по краю оврага. С другой стороны глядело позаброшенное кладбище - последний остаток азербайджанского Башкенда:

Стоило ли выкладывать 1500 рублей за поездку к очередному армянскому монастырю - я совсем не был уверен, но сомнения отпустили, стоило было вскарабкаться чуть наверх по ухабам. Вот он, Вайоц-Дзор, древняя Долина Плача, по преданию названная так после Мозского землетрясения в 735 году. По дну зелёной лентой спускаются Вершнашен, Гладзор и Ехегнадзор, где-то там дальше Гетап и наш кемпинг, а на заднем плане высокая стена хребта, отделяющего Вайоц-Дзор от "малого" Сюника (Зангезура) и Нахичевани:

Грунтовка причудливо вилась между камней:

И страшновато поднималась по карнизам:

Вскоре мы поднялись так высоко, что из-за близлежащих гор выглянули вершины Арарата:

Пару раз я примечал явных туристов, идущих вверх по тропе в овраге - более крутой, но и более прямой. На очередном же серпантине впереди показался тонкий быстрый человек, шедший вдоль дороги наверх так уверенно и неумолимо, как на моей памяти ходили разве что афганцы за Пянджем. Каково же было моё удивление, когда я понял, что это Юля! Ответ "Для меня это не проблема!" на предупреждение о том, что Смбатаберд стоит высоко и лезть к нему трудно стал теперь ясен: покинув кемпинг чуть раньше нас и добравшись в Ехегнадзор автостопом, Юля одолела подъём пешком лишь немногим медленнее, чем мы на машине! И это был весьма красивый слом стереотипов: русские, которым положено быть бедными и могучими, катаются по горам на такси, а европейка, которая непременно должна быть изнеженной и богатой, пешком штурмует кручи.

Спитакавор, между тем, на кадре выше уже виден на склоне левее дороги. Но сейчас взглянем направо - у вершины скалы можно различить остатки каменных укреплений. Это Болораберд, или Прошаберд - замок ещё одного княжьего рода. Если на том склоне горы ещё в 1184 году обосновались Орбеляны, позже примкнувшие к войску Закарянов и по итогам "реконкисты" получившие весь Сюник, то на этом склоне Закаряны в начале 13 века даровали землю другому своему военачальнику - арцахскому князю Васаку Хахбакяну. Его сын Прош Хахбакян тоже поладил с монголами, и в 1258 году на переговорах с последним арабским халифом Мустасимом уговорил его сдать без боя осаждённый Багдад. За такие заслуги потомки Проша были выделены в отдельный княжий дом Прошянов, и хотя были они лишь крупными землевладельцами в княжестве Орбелянов, практически каждое Орбеляново детище, будь то монастырь Нораванк или Гладзорский университет, содержало и вклад Прошянов. Самый яркий след, впрочем, Прошяны оставили вне Вайоц-Дзора - их родовой обителью и усыпальницей стал знаменитый Гегард, монастырь Святого Копья за горами. Ну а замок их, как и Смбатаберд, разрушили в 1509 году объединившие Иран азербайджанцы Сефевиды:

Что же до Спитакавора, Белого монастыря у подножья крепости, то его основал Эачи Прошян, женившийся на княжне Мамахатун, дочери Эликума Орбеляна. Достраивал обитель сын двух династий Амир-Гасан, при котором, в 1321 году, была освщена церковь Сурб-Аствацацин (1321), примостившаяся на склоне горы и поныне:

Маленькая и изящная, и в то же время какая-то нескладная, с асимметричным крестом на задней стене и непропорционально высокой главкой, она похожа на ершистого веснушчатого подростка, со своих гор удивлённо обозревающего мир. И, хотя по документам это вроде бы не точно, творение Момика после Арени и Нораванка в ней сложно не признать:

Других построек от Цветушего монастыря (как переводятся его альтернативные названия Цахкаванк или Гульванк) не сохранилось, и даже у гавита с колокольней, пристроенного в 1321-30 годах некой четой Ованнеса и Тач, провалилась крыша, так что он сделался двориком. Но и архитектурой, и вписанностью в ландшафт это один из совершеннейших храмов Армении:

Добавляло впечатления полное безлюдье вокруг, и даже осиное гнездо, прекрасное вписавшееся в барельефы, оказалось покинутым:

А под стеной - относительно новый "крылатый хачкар". Спитаковор - ещё и святыня армянского национализма: под красным камнем на фоне жёлтых стен покоится Гарегин Нжде. Иначе - Гарегин Тер-Арутюнян: в историю он вошёл под романтическим псевдонимом, который можно перевести как Гарегин Скиталец или Гарегин Паломник. Он родился в 1886 году в селе Кзнут под Нахичеванью, и происходил из зоков - обособленного армянского субэтноса, уходившего корнями то ли к иранским евреям, то ли к мидийцам, то ли к кочевникам-сакам, крещённым с армянами в 301 году. Сын священника, Гарегин Егишевич пытался учиться в университетах то Тифлиса, то Петербурга, но из обоих был отчислен за связи с революционерами и даже успел посидеть в Новочеркасской тюрьме. Дальше Нжде отправился в Болгарию, одинаково враждебную и Турции, и России, где в тайном лагере национальной партии "Дашнакцутюн" прошёл курс молодого бойца. И не замедлил воспользоваться полученными знаниями - в Турции среди армянских фидаев, в Персии на баррикадах Конституционной революции, на Балканах в славяно-турецкой войне... К началу Первой Мировой бывалый вояка Гарегин Нжде вернулся в Россию, где дашнаки в свете намечавшегося получили полное прощение, и с царской армией освобождал разорённую геноцидом Западную Армению. Когда же царизм приказал долго жить, в битве у Каракилиса (Ванадзора) отряд Нжде остановил османское наступление, чем хоть Восточную Армению от геноцида уберёг. В её пределы Гарегин сумел вывезти ряд культурных ценностей из руин древнего Ани и несколько десятков тысяч беженцев, поселивших в Зангезурских горах и ставших там его опорой. С поражением Османской империи в Первой Мировой войне главным противником Армении сделалась другая молодая республика - Азербайджан, и две страны начали натуральную прокси-войну в Карабахе, Зангезуре и Нахичевани. Беженцы резко изменили этнический баланс в двунациональном Зангезуре, и многие местные азербайджанцы тогда сами были вынуждены оттуда бежать - как например семья Алиевых из Сисяна, нашедшая приют в Нахичевани, где родился у них сын Гейдар. Туда же, в Зангезур, Нжде отступил в 1921 году, когда Ереван заняла Красная Армия, и из Татевского монастыря провозгласил Ларнайастан, или Республику Горной Армении, под древним титулом спарапета (военачальника) возглавив этот последний в Закавказье националистический оплот. Но спарапет понимал, что против Красной Армии даже в укромных долинах Зангезура измотанные войной фидаи не продержатся долго, а потому принял единственно верное решение - заручился гарантиями советской стороны о том, что Зангезур никогда не будет передан Азербайджану или Турции, и ушёл с остатками войск в Иран.

В межвоенные десятилетия Странник жил то в Болгарии, то в Америке, среди дашнаков был изгоем то ли за чрезмерную радикальность идей, то ли за слишком быструю сдачу большевикам Ларнайастана. Без войны Паломник разрабатывал собственную философский-политическую концепцию цехакронизма - "родоверия", в самых общих чертах подразумевавшую, что человек - в первую очередь часть своей нации, и только потом - индивид. Подобно мусульманам с их мунафиками и мумминами, армяне в этой концепции делились на жоховурдов (простых и неосознанных людей), таканков ("подонков", то есть продажных изменников) и цехамардов (патриотов, живущих армянскими идеалами), среди которых выделялись цехакроны, выбиравшие служение этим идеалам осознанно. Идеалами значились Родина, Кровь, Язык, Павшие Герои, Предки, Сила и персонально Вождь, и будучи не индивидом, но частью целого, цехакрон был непобедим. В их среде было запрещено говорить "не бойся!", так как страх считался самым унизительным из чувств. И в общем, цехакронизм вполне укладывался в ряд европейских фашизмов, пышно расцветавших в те времена, а потому совсем немудрено, с кем в итоге сошёлся Нжде. Во Вторую Мировую войну он участвовал в формировании Армянского легиона Третьего Рейха, воевавшего на Северном Кавказе и Западном фронте, однако у такой "сделки с Дьяволом" был свой мотив. Планом-максимумом в контактах с Гитлером Нжде видел германо-турецкую войну, по итогам которой Западная Армения будет воссоздана, а её злейший враг стёрт мощью вермахта с лица Земли. Турция в той войне, однако, виртуозно заняла беспроигрышную выжидательную позицию, чтобы в случае поражения Германии многозначительно развести руками, а в случае победы - поживиться ошмётками СССР. И в том числе - "окончательно решить армянский вопрос". Нжде рассудил, что неизбежное нужно возглавить - чтобы не стать добычей турок, армянский народ в лице Гарегина Странника должен сам стать союзником Гитлера. И вряд ли Гарегин тогда мог представить, что несколько лет спустя армяне вместе с другими советскими народами войдут в поверженный Берлин. Застигнутый Красной Армией в Болгарии, Нжде отказался эмигрировать, надеясь теперь договориться о войне против турок со Сталиным. Но после всех ужасов Великой Отечественной сам факт сотрудничества с нацизмом уже был несмываемым клеймом: остаток жизни Странник провёл в тюрьмах. Хотя и не забыла советская власть свозить его из тюрьмы на экскурсию в обновлённый, отстроенный ей Ереван. Закончил свои дни Гарегин Тер-Арутюнян во Владимирском централе в 1955-м году.

И в целом оказавшегося среди всяческих квислингов и бандер Гарегина Нжде я бы назвал самым достойным из коллаборационистов. В Армению его прах тайно перевезли уже в 1983 году, несколько лет хранили гроб у надёжных людей, и наконец предали земле в 1987 году здесь, у одинокой церкви на круче. Официальное надгробие над могилой появилось уже в 1989-м году, то есть - ещё при живом Союзе!

Как и большинство армянских храмов, Спитакавор не запирается. Под роскошным барельефом Момика - открытая дверь:

Жёлтый снаружи под солнечными лучами, внутри храма его камень кажется чёрным:

И главное тут не забыть посмотреть вверх:

На ещё один барельеф Момика, "спрятанный" в тёмном куполе:

Минут через 15 после прибытия в Спитаковор нас догнала Юля, последний зигзаг серпантина, не сбавляя шагу, срезавшая через склон. После восьми километров в гору она не выглядела усталой, запыхавшейся или даже взмокшей, и собиралась перебираться через хребет в Ехегис - по прямой до него отсюда считанные километры. Водитель, правда, на это посмотрел скептически, предупредив, что в горах водятся не только безоаровые козлы, но и медведи. Тут надо заметить, неделей ранее на склоне Арагаца медведь убил туриста из Польши - как тогда считалось, съел, хотя на самом деле лишь, убегая, столкнул его в пропасть. Тут Юля показала себя вполне что Джулией - к встрече с медведем девочку из Льежа жизнь не готовила. И вот уже я объяснял ей, что это не настолько опасно, чтобы вообще не ходить, достаточно просто смотреть по сторонам и производить шум, например петь, поскольку медведь её есть вовсе не собирается и нападает обычно со страху. Как сложилось Юлино путешествие по Ирану, Средней Азии и Новой Зеландии в последующий год, я исправно узнавал из её фейсбука, а вот решилась ли она идти в Ехегис - так и не узнал.

Уезжая, я сфотографировал её, но кадр вышел тёмным и шумным, да и за солнечными очками не видно её огромных, широко открытых глаз. Мы стали спускаться:

И вернувшись в Вернашен, по не сказать чтоб идеальной, но всё-таки асфальтовой дороги проехали ещё пяток километров через опалённые степи..

...к нашей следующей цели - Чёрному монастырю Танаат:

Причём если Спитаковор - это Белый именно в переводе, то Танаат прозвали Чёрным лишь за его стройматериал, а само название значит что-то другое. Его главный храм Сурб-Степанос (1273-79) построил на старости лет тот самый Прош Хахбакян, убедивший сдаться багдадского халифа. Поэтому и многогранный барабан церкви украшает пара гербов - взлетающий орёл, держащий в когтях ягнёнка и лев, борющийся с быком. Первый герб часто приписывают Прошянам, однако я видел его на Буртеловой церкви Нораванка, который служил резиденцией Орбелянов. Второй обычно никому не приписывают, но тот же сюжет украшает Гегард, опекавшийся Прошянами.

Другие детали:

Вторая церковь Сурб-Ншан возведена в 14 веке, и в резьбе её портала хочется вновь заподозрить Момика:

Внутри церкви довольно невзрачны, зато вокруг них - целый лабиринт руин, "при жизни" бывших уединённым кампусом Гладзорского университета:

О важности этих построек напоминает обилие хачкаров и плит с надписями. Где-то здесь же - могилы ректоров Нерсеса Мшеци и Есаи Нченцы:

А может быть и найденная в 1975-м году клинопись Аргишти II, урартийского царя, правившего в 714-680 годах до нашей эры:

В дымке проступает Арарат - это последняя точка в Армении, откуда мы его увидим:

С другой стороны - монастырь Аркази с храмом Сурб-Хач (1871-72), кажущийся репликой Гладзорского университета:

Дальше мы спустились в Ехегнадзор, и побрели к трассе. Оля приметила лавку с фруктами, а в ней (на минуточку, в конце сентября!) - абрикосы какого-то странного позднего сорта, по вкусу впрочем не отличавшиеся от обычных. К трассе город выходит заброшенной автостанцией:

Попуткой с другой стороны трассы мы допрыгнули в Вайк - крошечный городок (5,9 тыс. жителей), квартал пятиэтажек на склоне, примечательный тем, что в 1966-90 годах назывался Азизбеков в честь одного из бакинских комиссаров. Здесь мы поголосовали ещё немного и вскоре на маршрутке уехали в Джермук